Гувернантка - Венди Холден

— И что за значок у него на плече? — спросила Мэрион, ни к кому не обращаясь.

Послышалась приглушенная барабанная дробь. Над стеклянным куполом вокзала потихоньку сгущались сумерки. Прощальные лучи солнца коснулись короны на крышке гроба, и она в последний раз ослепительно сверкнула. Процессия двинулась вглубь платформы, а повозка с гробом, запнувшись, пошатнулась. Корона подскочила, и бриллиантовый крест, отломившись от нее, с громким стуком упал на пол.

— Господи боже мой! — нетерпеливо воскликнул новый король. — Чего еще ждать?

О визитах в Ротерхит теперь не могло быть и речи. Но когда Мэрион наконец удалось навестить Валентина, тот был явно рассержен и опечален.

— Ты сказала, что уйдешь от них! — возмущенно напомнил он. — Хотела стать моей женой, поселиться здесь, устроиться на работу в школу!

— Так и будет, — пообещала она. — Когда все поутихнет.

Ее сердце разрывалось на две части: одна питала искреннюю привязанность к Валентину и была убеждена, что именно так все и произойдет, а вторая, обращенная в сторону девочек, не была в этом столь уверена. Похороны закончились, но над семейством герцога Йоркского по-прежнему висела завеса плотного мрака.

Даже герцогиня — и та стала смеяться гораздо реже. У самого герцога развился нервный тик — над его узкой, острой челюстью часто дергалась какая-то мышца, а заикание заметно усилилось. Маргарет, которую, в отличие от всех остальных, не покинула привычная веселость, называла внезапные приступы отцовского гнева «папиным скрежетом». Что за ними стояло — никто точно не знал. Но не оставалось сомнений, что причиной всему — новый король. В воздухе чувствовалось напряжение: казалось, все чего-то ждут.

Но в Ротерхите Эдуард VIII никого особенно не интересовал. Вместо этого молодежь, которой было не занимать самоуверенности, с жаром спорила об Испании. Бывший губернатор Канарских островов, невысокий, коренастый мужчина по имени Франко, поднял восстание против республиканского правительства.

— Его надо во что бы то ни стало остановить! — заявила одна особенно громогласная спорщица — девушка по имени Лаура, обладательница прямых бровей, пухлых губ и немного раскосых зеленых глаз.

Ее непослушные рыжие волосы были небрежно забраны назад, точно у нимфы с классической викторианской картины. Порой Мэрион замечала, как Лаура на нее косится.

Завсегдатаи Ротерхита считали, что иберийский конфликт — это главный фронт борьбы с фашизмом. У всех на устах был республиканский слоган «No pasaran!» — «Они не пройдут!». Впрочем, как однажды метко заметил Филипп, «они все равно проходят и топчутся, где им только вздумается».

А как-то раз Эсмонд вдруг заявил, что собирается поехать в Испанию в качестве корреспондента.

— И ты его отпустишь? — спросила Мэрион у Декки, думая, что та наверняка в ужасе от опасностей, грозящих ее возлюбленному.

Но Декка только ослепительно улыбнулась:

— Не только отпущу, но и сама поеду с ним! Буду его секретаршей!

— А ты знаешь испанский?

— Совсем чуть-чуть. Но мы как-нибудь выкрутимся.

— Только не говори, что ты тоже собрался в Испанию, — со страхом сказала Мэрион, глядя на Валентина.

Она прекрасно знала, как на него влияют дела и поступки Эсмонда.

Валентин посмотрел на нее без тени улыбки.

— А разве тебя это расстроит?

Люди, ощущая смутную тревогу, но так и не получив никаких разъяснений от короля, начали шпионить и подслушивать за августейшими особами. Пересекая холл дома на Пикадилли, часто можно было увидеть, как кто-нибудь из обслуги испуганно отскакивает от замочной скважины.

Опускаться до такого Мэрион не хотела. До того дня, когда ей довелось пройти мимо гостиной, в которой герцогиня пила чай с архиепископом Кентерберийским.

— Вы историю с документами слышали? Некоторые из них возвращаются с винными пятнами! — сообщил с придыханием высокий голос из гостиной.

Мэрион остановилась как вкопанная и бесшумно приблизилась к двери.

— Боже правый! — поразился архиепископ.

— Но это хотя бы значит, что он их читает, — продолжил голос под оживленный звон чашек и блюдец. — А бывает, что документы отсылают обратно без подписи! Он их, наверное, даже не просматривает!

— Какой ужас!

— Мистер Болдуин начал уже забирать важные бумаги, потому что мой деверь, видите ли, разбрасывает министерские документы по всему Форту. При этой, прошу заметить, дамочке и ее сомнительных дружках.

— О какой конфиденциальности тут может идти речь…

— В том-то и дело, что ни о какой, архиепископ! Вы ведь знаете, что Министерство иностранных дел следит за ней? Берти ужасно беспокоится!

Мэрион никогда прежде не слышала у герцогини в голосе таких ноток. Та была серьезна, опечалена и, казалось, вот-вот расплачется:

— Дэвид ничего ему не рассказывает! Он явно ему не доверяет! Поэтому мы понятия не имеем, что происходит!

— По счастью, народ понимает и того меньше. В прессу сейчас почти ничего не просачивается. Информационная блокада делает свое дело.

Услышав эти слова, Мэрион нахмурилась. Стало быть, поэтому упоминания о миссис Симпсон ни разу не появлялись в газетах?

— Да, лорд Ротермир и лорд Бивербрук пока что держат свое слово.

Мэрион прижалась спиной к стене и подняла взгляд к потолку, на котором висела люстра. Подвергать прессу цензуре — это преступление против демократии. Именно так и делалось в фашистских государствах, которые ужасали всех на Ротерхит-стрит. Этот ужас передался и Мэрион, вот только сейчас новость о цензуре ее вовсе не возмутила, хотя должна была. Теперь цензура была на другой стороне — на стороне людей, которые точно знают, что делают. Люстра над ее головой мерцала и поблескивала. А в душе сгустился зловещий восторг. Как-никак, теперь она находилась в самом центре событий!

Герцогиня вновь заговорила:

— Зато в американской прессе публикуют снимки с этого позорного нахлинского[44] круиза, будь он неладен! Пишут, что это главная сенсация после Воскресения Христова.

— Какая дерзость! — возмущенно воскликнул архиепископ, полный праведного гнева.

— А я думала, вам понравится, — заметила герцогиня, и в ее голосе на мгновение промелькнули привычные проказливые нотки, но потом она добавила, помрачнев: — Уоллис, между прочим, подала на развод. Если он состоится, Дэвид сможет жениться на ней еще до своей майской коронации.

— Ну уж на такое он ни за что не пойдет!

— Не хотите бренди, архиепископ?

— Не откажусь.

Послышался звон бокалов, а потом герцогиня продолжила:

— Все без конца твердят Берти, что дело может закончиться отречением от престола.

— Отречением? — ошарашенно переспросил собеседник, не веря своим ушам.

«Отречением?!» — пронеслось в голове у Мэрион, и коридор вокруг нее закачался.

— Еще бренди, архиепископ?

— Благодарю.

Глава тридцатая

Обстановка в Испании стремительно накалялась. Каждый вечер по радио передавали сводки событий, в которых перечислялись всё новые и новые незнакомые