Спасти шпиона - Данил Корецкий

Сейчас зайдет за Сперанским — тот сибарит, ждет в кофейне, небось коньячком балуется, барин! Писатель, видите ли… Как его не рассмотрели в свое время? А может, как раз рассмотрели, раз он столько лет на агентурной связи состоит…

Так вот, они с Американцем позвонят Катранову, предварительное согласие тот вроде бы дал и пойдут к бывшему воспитаннику, побеседовать о том о сем… Историю КПСС Игорь Батькович слабовато знал, очень слабовато, это даже к лучшему, благодарен должен быть, что не зарубили, выпустили в войска, дали до полковника дослужиться… Наверняка стол накроет, можно будет поужинать…

Подойдя к яркой витрине «Шоколадницы», Носков нерешительно топчется у входа, заглядывает сквозь запотевшее стекло и, только рассмотрев монументальную фигуру Сперанского, бочком входит внутрь.

— Ну что вы, коллега? Не робейте! — Писатель машет рукой.

Хотя за столиком он один, перед ним два бокала вина и две тарелочки с пирожными. Значит, позаботился о напарнике… С чего бы это? Но все равно на душе у Профессора становится теплее. Расстегнув пальто и сняв шляпу, он садится напротив и сглатывает слюну.

Американец делает рукой небрежный жест.

— Ешьте, пейте, все равно никого нет.

Вставными зубами Носков впивается в пирожное.

— Что значит «никого нет»? Я здесь, и вы…

— Не обращайте внимания. Выпьем. За наши успехи…

— Но…

— Это легкое, сухое, даже с моим давлением можно…

Они чокаются. Носков жадно запивает одну сладость другой. Хорошо устроился Американец!

— Звоните! — Напарник протягивает телефон. Своего мобильника у Носкова нет. Он послушно набирает номер. Катранов долго не берет трубку. Но отступать некуда, поэтому Профессор терпеливо ждет. На десятом гудке трубку снимают.

— Алло! — Катранов явно раздражен.

— Здравия желаю, товарищ полковник, — в шутливом тоне начинает Профессор. — Это доцент Носков побеспокоил. Помните, Игорек, как мы про второй Интернационал спорили?

— Что?! Какой Носков?! Вы почему трезвоните, как на пожаре?! Что за бесцеремонность?!

— Извините, мы договаривались… Я от полковника Рыбаченко… Мы с писателем Сперанским хотим с вами поговорить…

— Забудьте про все договоренности! Никаких разговоров! И больше мне не звоните!

Огрызающаяся короткими гудками трубка почти выпала из морщинистой руки обществоведа, слабо звякнув о пустую тарелку.

— Что случилось? — испуганно спросил Сперанский.

— Он… нас… послал…

— Всего-то? Ну и хрен с ним! Сейчас доложимся Евсееву, и — по домам…

Отзвонившись куратору, Американец подмигнул напарнику.

— Все в порядке, к нам претензий нет. Может, хотите еще пирожное?

— Пирожное… Гм… А чем это пахнет? Котлетами?

Сперанский усмехнулся.

— Тут не готовят котлет, это ведь кондитерская…

И проницательно спросил:

— Есть хотите?

— Ну… В общем-то… Честно говоря, дома у меня и в самом деле хоть шаром покати… Помните эти стихи: «Горсточка риса да Мао портрет — это вся ноша моя»…

— Конечно! Как сейчас помню, как сейчас…

Американец ненадолго задумался.

— А пойдемте ко мне, товарищ китаец! Не знаю, как насчет риса, но цыпленка я зажарю. Вы ведь не будете настаивать на вегетарианской пище?

— Не буду, — оживился Профессор. — Конечно, не буду! Но… Почему вы это делаете? Почему приглашаете меня в гости?

Сперанский широко улыбнулся.

— Ну-у-у… Мы же коллеги… Раз выдался нечаянный «фри ивнинг»… И потом, мне нравится наблюдать за вами. Вы очень интересный… гм, типаж. Я опишу вас в одной из книг…

Носков смиренно улыбнулся в ответ и кивнул.

— Это пожалуйста… Рад буду помочь…

Они вышли на улицу. Теперь Профессор не сутулился, и шляпа его была залихватски сдвинута на затылок. Ужин — это святое, а Сперанский привык барствовать, наверняка кроме цыпленка еще чего-то выставит. Да и коньячку, наверняка, хряпнет. А там поведет разговоры разные, бахвалиться начнет, может, и выболтает что интересное. Будет чем Евсееву глаза открыть! А не выболтает — опять-таки Носков не внакладе… Пусть наблюдает, наблюдатель хренов!

…Света Мигунова стоит совершенно голая под открытой форточкой в спальне Катранова, у уставленного цветочными горшками подоконника. За окном снегопад. Некоторые снежинки залетают в комнату, и Света сдувает их с колючих кактусов. Она нервно трет перепачканные землей пальцы и курит — курит, наверное, второй или третий раз в жизни. У нее до сих пор дрожат колени и руки — дрожат не от страха или раскаяния, это не «отходняк» после пережитого стресса и не радость от достигнутой цели. Нет. Все гораздо прозаичней, можно сказать — «физиологичней»: несколько минут назад она испытала на этой кровати самый бурный оргазм в своей жизни… Мама родная, едва не умерла!

Это случилось впервые. В ее-то возрасте, а? Выходит, она ничего не знала. С Сергеем все было хорошо, иногда ей казалось даже, что это та самая «любовь до гроба», хотя страстно любить человека, разменявшего шестой десяток, с его неизбежной перхотью, урчанием в желудке и утренним запахом изо рта, как-то противоестественно, что ли. Но…

Она всегда думала, что они идеально подходят друг другу в постели… Тридцать с лишним лет, сотни и тысячи раз, и все было как надо. Даже когда приходилось делать это с другими мужчинами, нечасто, несколько раз: например, Бутузов, скотина, просто вымогнул близость за то, чтобы «Тюдор» состоялся; то после всех своих грехопадений она только убеждалась: Сережа — самый лучший! Оказалось, нет. Сегодня она билась, выла и визжала, как течная сучка… А какой бред несла!.. Два высших образования, кандидат наук, взрослый сын, респектабельный муж — все побоку. Ужас. Ужас.

Она оттерла пальцы, только под ногтями осталась земля, надо чем-то вычистить…

Дело сделано, можно уходить. А ведь хочется еще… Почему так?

А почему бы и нет?

Снег залетает в спальню, одна снежинка уселась на сигарету, прямо на золотистую корону, очертив вокруг нее темное пятнышко. Света выбросила сигарету в окно и закрыла форточку.

Вошел немного торжественный и умиротворенный Катранов. В руках у него поднос с кофе — прям как в лучших домах Лондо’на! Из коридора доносится тревожное поскуливание — это дог Борька, по случаю ее визита он заперт в гардеробной. Удивительно: едва она вошла в квартиру, этот огромный зверь рухнул на бок и задрал лапы, умоляя, чтобы ему почесали живот. И смешно так махал обрубком своего хвоста. И плакал, когда его, в конце концов, заперли.

Они пьют кофе, говорят о посторонних вещах — об открывшемся на «Тургеневской» гипермаркете, о Пхангане, где была Света, о Южно-Китайском море, где был Катранов. Потом он отставляет в сторону пустую чашку.

— Может быть, поужинаем? Там такие деликатесы: и суши, и копченый угорь, и стейки…

Они не успели сесть за стол. Как только Света вошла, она сразу взяла быка за рога: «Кто-то обещал мне сделать массаж ног…»

Игорь ошалел, похоже, до сих пор не может прийти в себя.

— Ты же проголодалась?

— Сейчас, схожу в ванную…

Вначале она поскребла мыло ногтями, тщательно вымыла руки и только потом подмылась.

Обмотавшись, для приличия, полотенцем, подошла к столу и ухватила несколько кружочков сухой колбасы. Катранов внимательно наблюдает за каждым ее движением, нежно оглаживает горящим взглядом обнаженное тело.

— Я запомнил твои ноги — помнишь, тогда, в бане… И грудь… Чудесная девичья грудь. Когда я потом видел тебя в одежде, то ткань мне не мешала: я видел сосок, розовый кружок вокруг… Я потерял голову. И, судя по тому, что ты пришла, — ты тоже потеряла голову… Да?

— Да.

Света проходит в спальню и ложится на ту самую кровать. Сейчас она чувствует себя совершенно спокойно и раскованно.

Катран не знает, что она никогда не теряет головы — даже когда, распаленная до ведьминого бесстыдства, и в самом деле готова на все; не знает, что она не теряет времени — даже когда любуется снегопадом и от нечего делать сдувает снежинки с уставленного цветочными горшками подоконника. Ничего он не знает. Наверное, в этом все дело. Поэтому ей так легко и так приятно.

— Ну, так что ты стоишь?.. — говорит она чужим, изменившимся голосом.

Игорь бросается к ней, и они вновь соединяются, как два голодных зверя, живьем поедающие друг друга. Полковник и образованная бизнесвумен исчезли, превратившись в возбужденного самца и ненасытную самку. Цивилизованность, приличия, сдержанность и прочая социальная шелуха развеялись бесследно, открывая в полной мере циничную животную похоть. Возня, стоны, вздохи, воспаленная плоть, мокрые рты, потожировые и семенные выделения, откровенно-бесстыдные запахи секса… Вырвавшийся из заточения Борька сразу уловил их и, поднявшись передними лапами на кровать, возбужденно повизгивает, тычась красным отростком в мягкий матрац. Игорь бьет Борьку по морде, но пес не уходит, его повизгивание вплетается в непристойную атмосферу семейной спальни Катрановых…