Вечные хлопоты. Книга первая - Евгений Васильевич Кутузов

— Простите, если обидел. Я хотел как лучше. Заботы ведь не маленькие...

— Какие заботы! Мертвому что надо? Чтобы кто-нибудь навестил, и ладно. И то не ему это, живым... Езжай спокойно и кланяйся Ленинграду. Великий, великий подвиг совершен твоими земляками. Гордись и помни это. И внучку береги, о ней твои заботы теперь, о ней...

— Спасибо, — сказал Антипов.

Бабка Таисия вышла проводить его во двор. И все смотрела на него, точно ждала, что он еще что-то скажет...

— Я вот что хотел... — Он колебался.

— Ты смелее, смелее! Мужик же.

— Понимаете, жена была верующая, а я...

— Панихиду чтоб я отслужила хотел попросить? — усмехнулась бабка Таисия, довольная. — Отслужила уже. Сегодня вот как раз и отслужила...

Антипов кивнул на прощанье и, пригнув низко голову, пошел со двора.

* * *

На другой день после приезда отца Клава была на дежурстве. Поздно вечером в сестринскую, где она отдыхала, неожиданно пришел Анатолий.

— Что-нибудь случилось?.. — встревожилась Клава.

В последние дни она как-то забыла о нем и, конечно, не ожидала увидеть его здесь.

— Нет... То есть да... — пробормотал Анатолий.

И смущенно посмотрел на дверь.

— Ты что оглядываешься, боишься кого?

— Так просто.

— Садись. — Она подвинулась, освобождая место на кушетке для него.

— Я ничего, я постою...

— Тебе же тяжело на костылях. Садись.

Он присел неловко, мешал гипс.

— Не болит нога? — спросила Клава.

— Немножко. Иногда. Привыкать надо, скоро на выписку. Сегодня сказали, что на днях снимут гипс.

— Не рано выписываться?..

— Сколько же можно валяться! Восьмой месяц пошел, надоело.

— Неужели восьмой? — удивилась Клава. — Как быстро время идет, я и не заметила.

— Ты извини, что я зашел... — виновато сказал Анатолий, опуская глаза. — У тебя такое...

— Не надо, Толенька. Зашел и зашел. Только вот нельзя после отбоя. Дежурный врач увидит — обоим влетит.

— Ребята спросить велели, не нужно ли чем помочь? Кто ходячие, могут дрова пилить, например. Ты скажи, не стесняйся.

— Придумщики вы! — ласково проговорила Клава и пожалела, что скоро придется расставаться с госпиталем, со своими подопечными, которым, она чувствовала это, будет ее недоставать. — Отец ведь приехал, — сказала тихо.

— Я слышал... — И вдруг испуганно: — Он увезет тебя в Ленинград или сам здесь останется?

— Увезет. — Она улыбнулась нежно и печально. — Документы оформим и поедем.

Анатолий с тоской, какую он не сумел бы скрыть, если бы даже захотел, смотрел на Клаву, и она вдруг поняла, что самое-то трудное будет расстаться с ним. Как не стыдно, укоряла себя, только мама умерла... Нельзя сейчас думать об этом.

— Я тоже, когда выпишусь, может, поеду в Ленинград, — сказал Анатолий. — На фронт меня больше не возьмут. Но сначала съезжу в Минск.

— А в Ленинграде у тебя кто?

— Тетка. Сестра отца. На Литейном проспекте до войны жила. Знаешь?

Клева кивнула.

— И сейчас там живет?

— Не знаю. Я не помню адрес. Найду, верно?

— Конечно, найдешь.

— В гости к тебе зайду, не выгонишь? — Анатолий напрягся весь в ожидании ответа.

— Осторожно! — вскрикнула Клава и схватила костыль. — Упадет.

— Не выгонишь? — повторил он.

— Приходи. Только я пока не знаю, где мы жить будем. Дом наш разбомбило. Отец сейчас в общежитии. Ты раньше никогда не был в Ленинграде?

— Нет.

— Что ты, у нас замечательно!.. Знаешь, как красиво, когда белые ночи? Ты не представляешь даже, — восторженно говорила Клава, чувствуя, что оба они говорят не о том. — Как здесь после обеда. Читать ночью можно. Не веришь?..

— Верю.

— А мосты через Неву разводятся... — Она усмехнулась грустно. — Я сама ни разу не видела, как разводятся мосты. Смешно, правда?.. Когда приедем, обязательно посмотрю. Нет. — Она вздохнула. — Сейчас зима. Придется до лета ждать.

— Ты... Ты напишешь мне свой адрес? — тихо-тихо спросил Анатолий, отворачивая лицо.

— Честно, я не знаю.

— Ну... Когда узнаешь.

— А если ты раньше выпишешься?.. — Она сама напугалась, подумав об этом.

— Ты сразу напиши, — попросил он. — Вы же остановитесь где-то. Или «до востребования».

— Ладно, напишу... — сказала она тоже тихо.

Анатолий поднялся, опираясь руками, и повис на костылях.

— А если...

Кажется, Клава слышала, как бьется его сердце. Или это билось ее?..

— Если, — сказал он вовсе шепотом, — я приду к тебе не в гости?

Вот оно, вот — чего больше всего боялась, но и ждала она услышать... Наверно, скорее ждала, чем боялась. Вспыхнули, загорелись щеки. Хорошо еще, что в сестринской горит только настольная лампа.

— Иди в палату, Толя. Поздно уже.

— Уйду. Я уйду...

— Сейчас иди...

Анатолий, собравши всю свою волю, сказал:

— Я люблю тебя.

— Не надо!.. — Клава прижала руки к щекам, и рукам сделалось жарко. — Не надо, милый...

— Ты...

— Господи, услышит кто-нибудь! Ступай, прошу тебя!.. — И думала: «Неужели так бывает у всех? А как же мама? Горе-то какое у нас!..»

Анатолий вышел.

А Клава, оставшись одна, плакала...

ГЛАВА XII

Татьяна выздоравливала. Жизнь победила окончательно. Тело наполнялось ее живительными соками, как дерево по весне, но душа все еще оставалась надломленной, и каждый нерв был напряжен, натянут, отчего Татьяна стала раздражительной и не в меру упрямой. Болели и раны, а в особенности правое бедро, где серьезно была повреждена кость.

— Болит? — спрашивала врач, когда при осмотрах и перевязках замечала, как Татьяна морщится и кусает губы. — Это хорошо, милая. Это просто замечательно!.. — Она не успокаивала, не говорила слов попусту, но действительно радовалась, потому что гораздо хуже, если б Татьяна не отзывалась