В перепутье дорог - Наталья Алексеевна Добровольская

подошел к чиновнику поближе и осторожно сунул ему в карман две десятирублевых золотых монеты, шепнув, что это пока аванс. Чиновник пощупал их, убедился в ценности и, кивнув головой, спросил мальчишку:

– Как деревня-то твоя называется, чудо-ты гороховое?

– Королево, ваше благородие. Она у нас совсем маленькая, в два двора, только восемь мужей там и живет. Это близко, всего в трех верстах отсюда.

– Это хорошо, значит, легче договориться будет. А староста там есть?

– Да мой дядька там за главного и был.

– Тогда еще лучше. Ну, условимся так – я утром за вами заеду, помогу с общиной договориться, там и паспорт оформим, а вы уж меня не подведите – никому про то не рассказывайте! – На том они и порешили.

Глядя на грустного мальчишку, Миша все-таки смог улыбнуться ему:

– Не горюй, друг Минька, что-нибудь придумаем, но тебя здесь не оставим.

Договорившись, что они тронутся в дорогу рано утром, сложив весь свой сильно уменьшившийся багаж в сундучок, Миша присоединился к семье Нифонта, которая пила чай. После этого, поиграв с ними в лото, которое особенно понравилось сыну купца, выигравшего партию, Миша откланялся и ушел в свою комнату.

Ему очень понравилась эта семья, спокойная, хлебосольная, доброжелательная. Да и сам купеческий круг ему показался очень симпатичным, хотя там тоже были свои правила и условности, но не такие строгие, как у дворян, более человечные и мягкие. Конечно, он понимал, что не все купцы были такими, как встреченные им, – были и выжиги, которые обсчитывали и обманывали покупателей, унижали своих приказчиков, но в основном купеческое сословие показалось ему гораздо приятнее, чем чиновничье, хотя и были чиновники социальным статусом выше купцов. Миша чувствовал, что попал в интересную и близкую ему среду, и был рад, что так все случилось.

Глава 20. «Усыновление» Миньки и окончание путешествия Миши

С утра пораньше, собрав все вещи и продукты, среди которых были и пирожки от Матрены Васильевны, одуряюще пахнувшие свежей сдобой, Миша спустился к возку. Сунула купчиха и какую-то одежонку для мальчишки, видимо, от своего сына. Никита сел на облучок, конь мотнул гривой – он тоже хорошо отдохнул и был накормлен вкусным овсом. Минька прижался в уголке повозки и что-то шептал, видимо, молился о положительном решении своего дела.

До Минькиной деревушки долетели в две минуты и чуть ее не пропустили – она была едва видна с дороги. Хорошо, Минька закричал:

– Вот моя деревня, вот она!

Домишки были маленькие, вросшие в землю, ветхие, люди, вышедшие на звук колокольчиков, – худыми, плохо одетыми, они щурились на яркий свет и искрящийся снег. Миша сравнивал их с крестьянами, живущими в Васино и Деревенщиках, и видел, что эти бедные люди живут гораздо хуже них.

Миша решил разговаривать с жителями спокойно, доброжелательно:

– Здравствуйте, люди добрые. Хочу поговорить я с вами. Кто тут у вас староста? Покажись нам!

– Я, ваше благородие, – с опаской сказал один из мужчин, согнувшийся в поклоне до самой земли.

– А почему так выходит, уважаемый староста, что у тебя в деревне беглые? Почему за своими людьми не следишь?

– Никак нет, все на месте, не извольте гневаться, барин!

– А вот и нет, не все! А это кто? – и он вытолкал вперед Миньку, которого выволок из возка. – Мальчишка говорит, что здесь жил. Мы его в Смоленске подобрали, а ты говоришь, что все здесь!

– Минька, ты ли это! – ахнул мужчина и продолжил еще жалобнее: – Смилуйтесь, ваше благородие, наш это мальчонка, сбежал на днях. А мы решили, что он замерз по дороге, уж и начальству сообщить хотели!

– Хотели они, – заворчал Миша. – Вот скажите спасибо, приютил я вашего мальчишку, хочу слугой своим сделать.

– Так как же быть, ежели он живой, нам за него подушную подать платить надо, да и в списках он значится, как ему без пачпорта? – тут же сориентировался мужчина.

– Насчет паспорта это не ваша забота, будет ему документ. А налог за него я внесу. И ежели его в рекруты захотят записать, и кто его заменит, тоже отступные получит. И за дорожные работы тоже заплачу. Лучше скажите, согласны вы его отпустить?

– Согласны-то мы согласны, но… – и тут мужчина выразительно посмотрел на Мишу.

– Вы ведь три рубля налога в год платите, верно?

– Верно, барин, в прошлом годе еще два рубли платили, а нонче уже больше.

– Так вот – вот вам налог за Миньку за пять лет вперед, купите на всех корову да лошадь, муки, продуктов каких, – и Миша подошел к мужчине и дал ему три ассигнации по пять рублей. Крестьянин ахнул, когда увидел такие деньги.

Миша продолжил:

– Значит так, в Смоленске напишут бумагу, что ваша община согласна отпустить мальчишку, да расписку в получении денег в уплату налога, там же и выправим ему документы. Поедешь со мной сейчас в город, там все у чиновников уладим. Ты грамотный? Расписаться сможешь?

– Маленько грамотный, подпись накорябаю.

– Вот и славно, садись на облучок к кучеру, поедем побыстрее! – И Миша зашел в возок, а Минька, которого оставили в покое, быстро забрался на место и тут же снова спрятался в уголок – боялся, что его оставят здесь.

Доехав вновь до Смоленска, они нашли управу и обратились к Федору Федоровичу, который уже ждал их. Чиновник утвердил расписку о получении денег в счет уплаты налога, оформил согласие общины на выбытие мальчика и дал подписать эти документы старосте. Потом он стал старательно оформлять документы на Миньку. Так как Минька покидал деревню надолго, то в паспорте было указано, помимо данных Миньки и описания его внешности, что он может отлучаться от деревни далее 30 верст и сроком более чем на полгода. Паспорт решили пока оформить на год, за что Миша уплатил пошлину в шесть рублей ассигнациями.

Как только все было сделано, Федор Федорович передал все бумаги Мише, раскланялся с ним и, ощутив оказавшиеся в его кармане еще две золотые монеты, расстался с мужчиной очень довольный.

Довольны были и Миша с мальчиком, а также крестьяне его деревни – за какого-то сироту, никому не нужного мальчишку, они получили большие деньги, которые можно истратить на всех живущих в общине.

Минька, получив от Миши на руки свой драгоценный документ, повалился ему в ноги и все попытался поцеловать руки. Он плакал от счастья и, задыхаясь, шептал:

– Ваше благородие, барин Михаил Иванович! Вовек не забуду вашу доброту! Вы не сомневайтесь, самым лучшим слугой вам буду, отработаю все ваши затраты, сделаю