Парни не плачут. - Кимберли Пирс

– Эй, ты что там делаешь?

– Моюсь… – огрызнулся он.

– Тебе помочь? – Том предупредительно вскинулся. Брэндон знал, что он доволен устроенным развлечением.

– Нет! Отвяжись!..

– Ладно, брат, оставь его в покое…

Мальчишка наконец справился с оконными щеколдами и высунул голову наружу. Слава Богу, о доме Ниссенов никто не заботился в плане ремонта… Вокруг фонаря летали мотыльки, бьющиеся о сетку. Брэндон всхлипнул. Дверь была открыта, и если они увидят… Он дёрнул занавеску над ванной.

– По-моему, там что-то не так…

– Дай ты мне пару минут! – отчаянно крикнул он, протискиваясь в узкую щель. Том забеспокоился.

– Что за хренотень?

– Подожди!

– Чего ты делаешь?

– Да ещё чуть-чуть, я выйду сейчас, что вы дурите!.. – Брэндон перегнулся через подоконник и свалился вниз. Затравленно огляделся, рванул к забору… Крупная решётка пропускала худые пальцы. Парень пытался вскарабкаться, хотя на деревья забираться было неизмеримо легче… Провожаемый злобными воплями преследователей, он нырнул в высокую траву и – раздвигая стебли движениями пловца – скрылся там… Вода шумела громче, чем он мог себе представить.

… В шесть часов утра солнце только начинало подниматься над бескрайними равнинами. Штат Небраска мог гордиться образцовой красотой зимнего утра. Ленивые, длинные лучи окрашивали ночные облака в нежно-розовый цвет. Из окон по случаю праздника доносилась музыка, голоса, смех. Никто не обращал внимание на невзрачного парнишку, съёжившегося и бредущего по городу. Никто не стал его останавливать, когда он подошёл к дому Тисдейлов, едва волоча ноги. Он дотронулся до дверного звонка, словно боясь разбудить обитателей. Он просил о помощи. Он был избит, его одежда была порвана, куртка небрежно накинута поверх плеч, волосы всклокочены. Лана, едва узнавшая в нём весёлого задиру и очаровательного любовника, застыла на пороге.

– Боже, Брэндон!.. – она обняла его, пытаясь защитить от того, что уже свершилось. От самого страшного. – Мама?!

Линда возникла в дверях.

– Это что ещё за дрянь? Я не хочу, чтобы оно было в моём доме!

– Мама, ты что, не видишь, что ему плохо?! Мама, не будь такой злой!.. Слышать ничего не хочу, звони в больницу, быстро!!! Быстро!!! – она исходила криком, чувствуя, что худое тело оседает у неё на руках. Брэндон терял сознание.

… Он был слаб. Он знал это в глубине души. Поэтому и прикрывался бравадой, ослепительной улыбкой. Когда пожилая женщина – медсестра в приёмной «скорой помощи» начала ему помогать, он морщился и мотал головой, отказываясь от её почти ласкающих прикосновений. Брэндон знал, что ему требовалось лечение и чья-то поддержка, но женщина его жалела, совсем не догадываясь о том, что произошло… Она… что она могла знать? Как она могла избавить его от мысленного крика? Как могла вернуть мужество?

– Повернись, хороший мой. Я должна тебя осмотреть.

– Зачем? – безнадёжно пробормотал он, отворачиваясь. Женщина погладила его по щеке – и лишь потом натянула латексную перчатку.

– Понимаешь, изнасилование – это не шутки. Тебя так избили, бедный ты… бедный…

Она будто не видела грудей в кровоподтёках и царапинах, когда снимала разрезанный бандаж. Она обращалась к нему, как к пострадавшему мальчишке. Она позволяла ему быть собой.

– А откуда вы знаете, что меня… что меня… – он выдохся, как пиво, оставленное на ночь на подоконнике. Он не знал, почему, но он позволил себе разрыдаться на плече у этой, совсем чужой ему медсестры.

… Комната шерифа обладала одним замечательным свойством – лишать человека воли. Брэндон понял, что ничего хорошего в участке ему не светит. Едва пережив ночь, в сером свете дня он должен был отвечать на вопросы. И человек, задающий их, совсем не заботился о том, как они ранят его. Как эмоционально размазывают, будто масло по хлебу. Брэндон зажмурился. Он пришёл за защитой, а получил новую порцию насмешек. Ему надо было держать себя в руках… Шипящая плёнка всё так же равнодушно записывала гнусавый голос шерифа и редкие ответы допрашиваемого…

– И вообще, Тина… объясните мне такую вещь – почему вы шатаетесь по пивнушкам вместе с парнями, катаетесь с ними на грузовиках, трахаете девчонок – хотя вы сама девушка? Почему?

Как он грустил по музыке кантри…

– В смысле – почему?

– Вы зависаете с парнями… да что там, вы всех заставили думать, что вы парень. Для чего?

– Понятия не имею. – Брэндон пожал плечами. Ему трудно было двигаться. Физическая боль – настоящие рыцари к ней с презрением относятся, но эта…

– Понятия не имеете! – шериф хлопнул себя по колену и откинулся в скрипящем кресле. Он с откровенным любопытством рассматривал объект, сидящий перед ним. Похоже, для себя толстяк уже всё решил. – Прекрасно, я погорячился. Не знаю, что там с сексом… но девушек вы целуете?

– Я объясню.

– Что же вы объясните?

Брэндон ждал, что живописные картины его пребывания в Фоллз-сити не всплывут, чтобы не трогать нервы, но память была неумолима.

– Я… я ничем не занимаюсь с теми, кто обо мне знает… – он смутился.

– А те, кто вас не знают, думают, что вы мальчишка. Вы одеваетесь, как мальчишка, вы носите носок в трусах, подражаете манерам… Почему вы это делаете?

– Может быть, поговорим о другом?

– Я пытаюсь получить ответы на вопросы, выяснить, что же случилось. И мне нужны детали. Вы свидетель, Тина. Будете отвечать?

– Не вижу причины.

– Что?! – шериф удивлённо вздёрнул брови.

– Не знаю, как это относится к делу.

– Понимаете, это всё равно всплывёт в суде, если дело придётся передать…

Что ж, отбиться от этого настырного копа не удалось. Брэндон проглотил упрямые слёзы.

– Я… у меня – кризис половой идентичности.

– Повторите ещё раз, плохо слышно!

– У меня кризис половой идентичности!

… Ему было безумно стыдно. Его репутация погибла. И, самое главное, он не знал – как жить с этим, как говорить об этом близким людям, в частности – матери, которая ждала его в Линкольне на праздники. А она, так или иначе, должна была узнать обо всём – из скандальной хроники, полицейских отчётов, от друзей… Он не плакал, он не дал мучителям преимущества над собой, но как теперь выиграть? Как помочь себе бежать с шахматной доски, когда партия проиграна? Брэндон попробовал восстановить ход событий с тех самых пор, когда он покинул родной город. Надо бы позвонить сестре, она скажет, что делать… Она была старше, она всегда журила «младшего братца» за глупости и ошибки… А кому можно ещё признаться? Кто помнит о нём? Брэндон печально хмыкнул, разгребая ботинком гравий с дорожки. Он вынужден околачиваться по подворотням, как избитая собака… Каких-то чёртовых три года назад он сидел на стадионе, где их школьная команда проигрывала футбольный матч, и говорил с Сарой, лучшей своей подругой… «Я думаю, что я… хм-м, люблю девушек… это не лесбийские отношения, нет, но я хочу быть с другими женщинами. Мне это важно, но я не знаю, что делать. Я как мужчина, запертый в чужом теле… Вот такая заварушка. Ты меня ненавидишь?» А почему бы его не ненавидеть? Что хорошего он сделал для всех? Он – как бельмо на глазу, и даже сильные и мужественные ребята предпочли смешать его с грязью, чтобы не путался под ногами… Отщепенец, урод… Конечно, настроение было не самым подходящим для посещения бывших друзей, но Брэндон не мог иначе. Он долго топтался на крыльце деревянного дома, и лишь потом решил потревожить хозяйку. Кэндис долго возилась с комариной сеткой – и выглянула наружу.

– Ой, Брэндон… – она досадливо отвернулась. – Что ты… – и вдруг он, совсем не желая быть проклятым, расцвёл в робкой улыбке. Девушка смутилась, но не прогнала его. Она не считала его таким уж плохим. Она вообще предпочитала не думать о сложных вещах, откладывать их на завтра. Хозяйка дома наконец-то подняла глаза – и ахнула, как в вечер их знакомства, разглядев, что его отделали. – О-ооо! Зверюги, что они натворили! Брэндон, зачем ты там стоишь, заходи… холодно же, простудишься… я приготовлю чаю…