Русский самурай. Книга 2. Возвращение самурая - Анатолий Хлопецкий

Неизвестно, поверила ли Мария, но она аккуратно положила загадочный том на самое дно дорожного баула.

Никто не провожал его на пекинском вокзале: Геккер не пришел из соображений конспирации, а Машу отговорил сам Василий, сказав, что будет беспокоиться, как она одна доберется потом до отеля.

Поездка в буддийский монастырь настроила Василия на задумчивый лад, благо постоянно меняющиеся в купе попутчики не требовали от него ни общения, ни внимания. Он не вслушивался в разговоры попутчиков, а проводники-китайцы и вообще старались не общаться с иностранцем.

Когда поезд придет в Лоян, придется позаботиться о еде, ночлеге, нанять от Лояна до монастыря проводника и какой-нибудь транспорт… А пока мелькала за вагонным окном несколько однообразная безлесная лёссовая равнина, и можно было уйти в свои размышления.

Больше всего занимала его мысль о том, что заставляло людей издревле удаляться от мира – в пещеры, в глухие лесные скиты, в пустыни. Разве только там, вдали от повседневности, человек может стать ближе к Богу? «Но ведь и Христос – Богочеловек – удалялся в пустыню, – напомнил он себе. – Может быть, человеку нужны тишина и уединенность, чтобы лучше понять самого себя?»

Ему вспомнилась одна из проповедей владыки Николая, в которой он рассказывал о Сергии Радонежском: тяжелы и полны борьбы с искушениями были для инока первые годы его уединения в лесном скиту. Значит, уединение – это испытание стойкости в вере, очищение души молитвенным и физическим трудом, воздержанием и постом?

Семинарские занятия, на которых говорилось об искушениях Иисуса Христа в пустыне, также припомнились ему. Помнится, дьявол искушал Пустынника богатствами, чудесами и властью, предлагая всеми этими благами привлечь к себе людей. Но Иисус не хотел, чтобы люди веровали из корысти, в ожидании чудес или могущества. «Изыди, Сатана!» – было его ответом. Иисус хотел, чтобы люди пошли за ним по собственному свободному выбору, сделанному ими между Добром и Злом, Любовью и Ненавистью. Только такая вера – не из корысти, не из страха смерти, не из ожидания чудесного исцеления – является подлинной.

Но монахи Лунь-мэня были буддистами. Значит, монашеское затворничество свойственно не только христианам? Впрочем, ведь и Будда прошел испытание отшельничеством.

– А вам не кажется, что буддизм – более ранняя религия, чем христианство, и что последнее многое оттуда заимствовало? – Василий поднял глаза, услышав обращенную к нему английскую речь.

Напротив него у окна сидел человек в европейской одежде, но темная то ли от природы, то ли от постоянного пребывания под солнцем кожа выдавала скорее тибетца или индуса, чем англичанина. Однако коротко остриженные волосы отливали рыжеватостью и сединой, а глаза выглядели на темном лице блекло-голубыми. «Нет, все же англичанин», – решил Василий. Заговоривший смотрел на него с затаенной усмешкой, видимо, ожидая изумленных вопросов по поводу своего умения читать чужие мысли.

«Не дождешься! – мысленно поддразнил его Василий. – Но в самом деле: уж не разговаривал ли я сам с собою?»

Вслух же он как можно равнодушнее произнес:

– Видимо, мы раздумывали об одном и том же. Не значит ли это, что вы тоже отправляетесь в Лунь-мэнь?

– Ну конечно! – уже открыто засмеялся англичанин, обнажая чуточку лошадиные, пожелтевшие, наверное, от обязательной английской трубки, зубы. – Иначе зачем бы европейцу ехать в этот Богом забытый Лоян? Там нет ни промышленности, ни мало-мальски развитой торговли. Так себе – рис, лёсс и китайцы. Но вы не ответили на мой вопрос.

– Мои Учителя говорили, что все дохристианские верования – это путь от Адама к Христу. Это относится и к раннему буддизму. А с появлением христианства для человека лишь два пути: или с Ним, или от Него.

– Вы священник? – прищурился англичанин.

– Нет. Но моими наставниками были выдающиеся богословы.

Англичанин шуточным жестом поднял руки:

– Сдаюсь, сдаюсь! Но тогда, если это не секрет, что вас интересует в этом глухом Лояне?

– Не пора ли нам познакомиться? – вместо ответа спросил Василий. Он привстал и склонил голову в коротком учтивом поклоне: – Василий Ощепков. Русский кинопродюсер.

– О-о-о! – уважительно протянул попутчик. – Кино! Советы? Москва? А где же ваши камеры? – и, спохватившись, назвал себя: – Фредерик Марчман Бейли. Географ.

– Очень приятно, мистер Бейли. Нет, я живу на Сахалине и сам киносъемками не занимаюсь. А монастырь хочу посмотреть на предмет возможности снять о нем документальный фильм.

– Очень интересно. А не счел бы мистер Осчепкофф возможным обсудить мое участие в создании этого фильма или хотя бы в дальнейшем его прокате? С точки зрения этнографии, я, как член Лондонского географического общества, был бы заинтересован придать этому будущему фильму возможно более научный характер и, конечно, в дальнейшем показать его у себя на родине.

«Ничего себе, это называется с ходу брать быка за рога!» – подумал Василий и произнес с поклоном:

– Я был бы весьма благодарен мистеру Бейли за любую помощь и сотрудничество. Однако прежде надо выяснить, возможны ли в принципе съемки в монастыре – он ведь до сих пор действующий. Понадобится и разрешение китайских властей на сами съемки и на вывоз отснятой пленки.

– Тогда оставим эту проблему до прибытия на место, – согласился Бейли.

«Как бы мне от тебя отвязаться в Лояне, географ… – подумал Василий. – А впрочем, может быть, попробовать с его помощью разузнать что-нибудь для Геккера? Опасно. Матерый ведь, похоже, волчище. Интересно, кстати, случайна ли наша встреча?»

Воспользовавшись тем, что Бейли заинтересовался чем-то за окном, Василий развернул купленную на предыдущей станции английскую газету и сделал вид, что углубился в нее. «А впрочем, чего я испугался? – раздумывал он между тем. – Помнится, еще в Кодокане учили: боишься не противника, боишься собственной слабости. А кто не уверен в себе – тот уже проиграл. Сдаться еще до схватки? Ну нет», – и он опустил газету на колени.

– А вы, мистер Бейли? Вы едете в Лунь-мэнь как любопытствующий путешественник? Или вы на самом деле скрытый буддист, как я мог заключить из первой произнесенной вами фразы?

– А вам палец в рот не клади, мистер Осчепкофф! – погрозил ему пальцем англичанин. – Я же географ, и мои конечные цели в чем-то схожи с вашими, – как бы невзначай подчеркнул он. – Только вы собираетесь снимать, а я – описывать. Может быть, сделаю кое-какие зарисовки, если это будет возможно, – и он кивнул на лежащую рядом папку, в которой, по-видимому, находилась бумага.

– А почему бы вам не воспользоваться этим? – и Василий достал из бокового кармана дорожной сумки свой «кодак». – Я с удовольствием дам его вам на время. Одну пленку отснимете вы, другую – я. К сожалению, их всего две: в аппарате и запасная.

Бейли чуточку помедлил, прежде чем рассыпаться в благодарностях, и Василий понял: «Э, да я тебе нужен в монастыре не больше, чем ты мне! Ну ладно, на месте разберемся». И он, отведя излишние благодарности, энергичным кивком подтвердил, что соглашение относительно фотографирования достигнуто.

Остаток пути они молчали или обменивались малозначащими фразами. Горы возникли за окнами как всегда неожиданно – пока еще отдаленными синими призраками.

В Лоян поезд прибыл ранним утром. Состав следовал дальше, и на мокрый, пахнущий гарью перрон сошли, как показалось Василию, только он и Бейли. Впрочем, кажется, от последнего вагона тоже скользнула в утренний туман какая-то серая тень.

Едва войдя в здание вокзала, они, не сговариваясь, поднесли руки к шляпам и пробормотали каждый, что еще надо уладить здесь, в Лояне, кое-какие мелкие дела. Бейли сел в ожидавший его автомобиль, вежливо пригласив и Василия, а получив столь же учтивый отказ, напомнил, что они встретятся в Лунь-мэне и он позволит себе рассчитывать на «кодак» мистера Осчепкофф. «Пока ничья», – подумал Василий, провожая его взглядом.

Когда автомобиль англичанина скрылся за поворотом, Василий огляделся вокруг, раздумывая, где бы ему найти проводника до монастыря: он не собирался задерживаться в Лояне ни на минуту.

Взгляд его упал на человека, который, скорчившись, сидел на гранитной придорожной тумбе. Он был похож на нищего монаха-йога: остроконечная шапка из козьего меха, надвинутая на самые глаза; коричневый плащ из грубой шерстяной ткани, подпоясанный грязной веревкой. Нижняя часть лица и нос закрыты каким-то линялым платком.

Василий попробовал заговорить с ним по-английски – отрицательное покачивание головой было ему ответом. Он наудачу проговорил несколько японских фраз – хотелось договариваться на языке, которым безукоризненно владел. На минуту ему показалось, что его поняли, так остро сверкнули из-под лохматой шапки глаза йога. Но затем было все то же равнодушное покачивание головой.

Пришлось обратиться к китайским фразам. Через несколько минут при помощи и слов, и жестов (причем говорил в основном Василий – йог объяснялся междометиями и кивками) удалось договориться, что за несколько юаней монах наймет мула для багажа и самым коротким путем проводит Василия в монастырь.