Подстрекатель - Холли Лайл

— Как насчет свержения правительства, веры в анархию… каннибализма?

Соландер потерял часть прежнего высокомерия. Каанцы покачали головами.

— Нет, — ответил Рионвайерс. — Ничего подобного. Только личное убеждение жить без магии. Уже этого хватило, чтобы Империя объявила нас изгоями.

Соландер выглядел озадаченным.

— Но… почему?

Худая блондинка с сильно загорелым лицом, которую звали Гайенивин, ответила:

— Потому что Магистры Империи действительно используют магию и зависимость людей от нее для контроля над всеми. За то, без чего не можешь жить, надо платить, а цена за магию в Империи Харс Тикларим — рабство каждого человека, зависящего от нее.

— Твой отец заплатил за это своей жизнью, — вступил в разговор Рейт. — И ты посвящаешь свою жизнь той же цели.

— Нет! Я собираюсь изменить систему изнутри.

— Они живут вне системы. Она не касается их, за исключением угнетающих законов правительства. И театр Нью-Бринч поможет им избавиться от угнетения.

Соландер побелел.

— Ты собираешься… нанять их?

Рейт кивнул.

— Театр не будет использовать магию. У меня разрешение на… отступление от нормы, если хочешь знать, полученное от Магистра Литературного Применения. Мне дано право продемонстрировать работы, которые являются экспериментальными по форме и методу постановки и выходят за рамки классического репертуара, в целях увеличения сообщества деятелей искусств и службы на благо граждан.

Соландер сел на стул и взялся руками за голову.

— О Рейт. Ты отдаешь себе отчет, что случится, если выяснят, что тебе помогают каанцы?

— Они будут не просто помогать, Сол. Они будут моими актерами, — ответил Рейт.

— Но тебя же могут сослать в шахты. Всемогущие боги, тебя будут судить за измену. Ладно… пока все считают тебя стольти, этого не случится. У тебя сейчас иммунитет. Но если они выяснят, кто ты, тогда…

— Если они выяснят, кто я, то все равно обвинят в измене. Мое существование, вся моя жизнь — акт предательства. Моя измена в том, что я дышу, имею собственные убеждения и пытаюсь освободить своих людей из ада. Что из этого? Заключенный есть заключенный. Раб есть раб. Покойник есть покойник.

Соландер взглянул на каанцев.

— Я уважаю их решение. Их верования. В каком-то смысле они правы. Они отказываются от выгод магии, даже той, над которой работаю я и которая не требует жертв. Но в своих оценках Драконов, Империи они скорее на стороне богов, чем дьяволов.

Он глубоко прерывисто вздохнул и продолжил:

— Я уверен, ты оденешь их как граждан. Уверен, у тебя хватит здравого смысла, чтобы сделать их внешний вид приемлемым. Тем не менее, я не могу приходить сюда в каком-либо ином качестве, нежели заинтересованного покровителя, когда твоя работа будет закончена. Я не смогу тебе больше помогать, Рейт. Не могу позволить себе беспечностью и необдуманностью разрушить свое будущее, которое планировал с детства, карьеру, которая станет продолжением жизни моего отца и искуплением его смерти. Я не могу упустить возможность изменить Драконов, Рейт. Когда я стану одним из них, их коллегой, то покажу им, что Харс может быть лучше, чем она сейчас. Я не откажусь от этой мечты.

Рейт кивнул.

— Я и раньше думал, что ты не сможешь приходить сюда. Мы скрыли факт твоего финансирования театра, но если тебя увидят здесь, когда люди начнут понимать наши замыслы, то подставных лиц очень скоро разоблачат. И тогда, к лучшему или худшему, твое имя окажется связано с театром и постановками; нашим загадочным драматургом Винкалисом и мной.

— Мое имя уже связано с твоим.

— С этой точки зрения мы друзья. Дальние родственники — по крайней мере, по линии родителей. Два молодых человека, чьи дороги какое-то время тянулись рядом, а затем повели в разные стороны, как это часто бывает. На твоем месте я бы сделал основной упор на разделение.

Соландер выглядел практически раздавленным.

— А как же наша совместная работа?

— Твои опыты на мне для выяснения, почему я такой необычный?

Соландер утвердительно кивнул.

— Они могут продолжаться тайно. Мы найдем безопасное место и договоримся о времени для встреч. Ты не лишишься возможности выяснить, почему я… неисправен.

Рейт слегка улыбнулся.

Глава 10

Джесс полагала, что научилась любить Рейта как друга. Она смирилась с фактом, что пока Рейт с Велин, он не полюбит ее. Потом он расстался с Велин, но у Джесс был Соландер, а Рейт… отдалился. Теперь он строил стену между старой жизнью, в которой было место для нее как друга, и новой, в которой она должна выбрать свой путь, не думать больше о нем, не встречаться с ним.

Этот окончательный разрыв стал для нее не просто болью; он заставил ее взглянуть на жизнь с Соландером и без Рейта, заставил спросить себя, следует ли остаться с Соландером, если время, проведенное с Рейтом, больше не принималось в расчет. Соландер много значил для Джесс. Она убедила себя, что любит его. Но она любила его недостаточно сильно. Если бы Соландер сказал ей, что ему нужно больше свободы, что он хочет расстаться, она бы поняла. Даже, вероятно, обрадовалась бы. Она не была бы так же опустошена, как в свое время по вине Рейта.

Какой она стала из-за всего этого? Стала ли похожей на Велин — использовала ли она Соландера для собственного удобства? Возможно, все потому, что Соландер обеспечивал безопасность, положение в этом мире, которое никто не поставит под вопрос? Возможно, все потому, что пока она с Соландером, никто не усомнится в том, кто она такая?

Наконец, разрываясь между смятением и самобичеванием, Джесс отправилась в театр, где должен быть Рейт. У нее еще был свой ключ, когда Рейт и Соландер сказали ей, что приходить туда нежелательно и что ей следует избавиться от всех доказательств ее связи с Рейтом и причастности к театру, она не отдала его, сославшись на то, что не взяла ключ с собой, а затем сказала, что потеряла его.

Двери оказались запертыми, но из здания доносились еле уловимые звуки музыки. Она вошла в фойе и шагнула в новый и чудесный мир. Кто-то разрисовал стены великолепными цветами и узорами и украсил их шелком, бусами и перьями, которые словно оживали, когда она шла. Музыка донеслась более отчетливо, когда входная дверь закрылась. Низкое мужское пение, громкие звуки барабана и затем голос, говорящий:

— Ты пропустил выход, Таламар. Еще раз с… э-э… третьей реплики. И побольше… побольше чувства.

Голос Рейта. Сердце Джесс сжалось, и какое-то время она не могла отдышаться. Глаза наполнились слезами, однако она вытерла их и прикусила губу — сильно, — пока не оттеснила желание плакать.

Фойе разделилось, и коридоры, как по левому, так и по правому рядам сидений, были темными. Ей это подходило. Джесс хотела наблюдать за всем, но оставаться незамеченной. Она хотела знать душой, а не только разумом, почему Рейт отдалился от нее и Соландера и распрощался со своей старой жизнью. Джесс надеялась, что, увидев, чем он занят, она почувствует ту одержимость, то сумасшествие, которое правило им.