Тысяча и одна ночь. Том XIV - Древневосточная литература

И человек дал ему лепёшку и кусок сыру и наполнил ему его чашку пресной водой, и Абу Сир взял это и, придя к Абу Киру, сказал ему: «Бери эту лепёшку и ешь её с сыром и пей то, что в чашке». И Абу-Кир забрал у него это и стал есть и пить.

А потом Абу Сир, цирюльник, взял свои принадлежности, положил тряпку на плечо и с чашкой в руке стал ходить по кораблю, среди путников. И он побрил человека за пару лепёшек и другого – за кусок сыру, и на него появился спрос, и всякого, кто ему говорил: «Побрей меня, мастер», он заставлял дать ему пару лепёшек и полушку серебра, – а на корабле не было цирюльника, кроме него. И не настал ещё закат, как он собрал тридцать лепёшек и тридцать серебряных полушек.[26] И оказался у него сыр, и маслины, и молоки в уксусе, и когда он просил что-нибудь, ему давали, так что у него стало всего много.

И Абу-Сир побрил капитана и пожаловался ему на недостаток припасов в пути, и капитан сказал ему: «Добро пожаловать! Приводи твоего товарища каждый вечер, и ужинайте у меня. Не обременяйте себя заботой, пока будете ехать с нами».

И Абу-Сир вернулся к красильщику и увидел, что тот все спит, и разбудил его, и Абу-Кир, проснувшись, увидел подле себя много хлеба, сыра и маслин, и молоки в уксусе и спросил: «Откуда у тебя это?» И цирюльник ответил: «От щедрот Аллаха великого», И Абу-Кир хотел начать есть, но Абу-Сир сказал ему: «Не ешь, о брат мой, и оставь это, оно пригодится нам в другое время. Знай, что я брил капитана и пожаловался ему на недостаток припасов, и он сказал: «Простор тебе! Приводи твоего товарища каждый вечер, и ужинайте у меня! И первый наш ужин у капитана – сегодня вечером», – «У меня кружится голова от моря, и я не могу встать с мезга, – сказал Абу-Кир. – Дай мне поужинать этими вещами и иди к капитану один». – «В этом нет беды», – сказал Абу-Сир. И затем он сел и стал смотреть, как Абу-Кир ест, и увидел, что он отламывает куски, как отламывают камни от гор, и глотает их, точно слон, который несколько дней не ел, и пихает в рот кусок, прежде чем проглотит предыдущий, и таращит глаза на то, что перед ним, точно гуль, и пыхтит, словно голодный бык над соломой и бобами.

И вдруг пришёл матрос и сказал: «О мастер, капитан говорит тебе: «Веди своего товарища и приходи ужинать»; и Абу-Сир спросил Абу-Кира: «Ты пойдёшь с нами?» И тот ответил: «Я не могу идти!»

И цирюльник пошёл один и увидел, что капитан сидит, а перед ним скатерть, на которой двадцать блюд или больше, и он и его люди ждут цирюльника с его товарищем.

И когда капитан увидел Абу-Сира, он спросил: «Где твой товарищ?» И Абу-Сир ответил: «О господин, у него кружится голова от моря». – «Не беда, – сказал капитан, – его головокружение пройдёт. Иди сюда, ужинай с нами, я тебя ждал».

И потом капитан освободил блюдо с кебабом и стал откладывать на него от каждого кушанья, так что оказалось довольно на десятерых. И когда цирюльник поужинал, капитан сказал ему: «Возьми это блюдо с собой для твоего товарища».

И Абу-Сир взял блюдо, и принёс его Абу-Киру, и увидел, что тот перемалывает клыками еду, стоящую перед ним, точно верблюд, и отправляет один кусок вслед другому с поспешностью. «Разве я не говорил тебе: не ешь! – сказал Абу-Сир. – Благо капитана изобильно: посмотри, что он тебе послал, когда я рассказал ему, что у тебя кружится голова». – «Давай», – сказал Абу-Кир; и Абу-Сир подал ему блюдо, и красильщик взял его и начал жадно есть то, что на нем было, и все другое, словно пёс, оскаливший зубы, или сокрушающий лев, или рухх, который бросился на голубя, или человек, едва не умерший с голоду, который увидел еду и начал есть.

И Абу-Сир оставил его, и ушёл к капитану, и выпил там кофе, а потом он вернулся к Абу-Киру и увидел, что тот съел все, что было на блюде, и отбросил его пустым…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Девятьсот тридцать третья ночь

Когда же настала девятьсот тритридцать третья ночь, она сказала: Дошло до меня, о счастливый царь, что Абу-Сир, вернувшись к Абу-Киру, увидел, что тот съел то, что было на блюде, и отбросил его пустым. И тогда он взял блюдо и передал его одному из слуг капитана, и вернулся к Абу-Киру, и проспал до утра.

А когда наступил следующий день, Абу-Сир начал брить, и всякий раз как ему что-нибудь доставалось, он отдавал это Абу-Киру, и Абу-Кир ел и пил, садясь и вставая только для того, чтобы удовлетворить нужду.

И каждый вечер Абу-Сир приносил от капитана полное блюдо, и они провели таким образом двадцать дней, пока корабль не стал на якорь в гавани одного города.

И тогда они вышли с корабля, и вошли в этот город, и взяли себе комнату в одном хане, и Абу-Сир постлал в ней циновки, и купил все, что им было нужно, и, принеся мясо, сварил его. А Абу-Кир спал с тех пор, как вошёл в комнату в хане, и не проснулся, пока Абу-Сир не разбудил его и не положил перед ним скатерть.

И, проснувшись, Абу-Кир поел и потом сказал АбуСиру: «Не взыщи с меня, у меня кружится голова». И опять заснул.

И он провёл таким образом сорок дней, и каждый день цирюльник брал свои принадлежности и ходил по городу и работал, получая прибыль, а возвратившись, он находил Абу-Кира спящим и будил его. И Абу-Кир просыпался, и с жадностью принимался за еду, и ел так, как ест тот, кто никогда не насытится и не удовлетворится, а потом снова засыпал.

И он провёл таким образом ещё сорок дней, и всякий раз, как Абу-Сир говорил ему: «Сядь отдохни и выйди прогуляться в город – в нем есть всякие развлечения и блеск и красота, и нет ему подобного среди городов», АбуКир, красильщик, говорил ему: «Не взыщи, у меня кружится голова». И Абу-Сир, цирюльник, не хотел смущать АбуКира и заставлять его слушать обидные слова.

Но на сорок первый день цирюльник заболел и не смог выйти, и он нанял привратника хана, и привратник сделал то, что им было нужно, принёс им поесть и попить, и АбуКир так же ел и спал.

И цирюльник нанимал привратника хана для исполнения своих нужд четыре дня, а после этого болезнь его так усилилась» что весь мир исчез для него от жестокой болезни.

Что же касается Абу-Кира, то его сжигал голод, и он поднялся и стал шарить в одежде Абу-Сира и, увидев, что у него есть немного денег, взял их, и запер Абу-Сира в комнате, и ушёл, не уведомив никого, а привратник был на рынке и не видел, как он выходил.

Абу-Кир пошёл на рынок, и оделся в прекрасные одежды, и стал ходить по городу и смотреть, и увидел, что это город, подобного которому не найти среди городов, но все одежды в нем белые и синие – не иные. И он пришёл к одному красильщику и увидел, что все, что есть у него в лавке, – синее, и тогда он вынул носовой платок и сказал: «Эй, мастер, возьми этот носовой платок, выкраси его и получи плату». – «Плата за окраску этого двадцать дирхемов», – сказал красильщик. И Абу-Кир молвил: «Мы красим это в нашей стране за два дирхема». – «Иди крась его в своей стране, – сказал красильщик, – а я не буду его красить меньше чем за двадцать дирхемов. Мы не сбавим эту цену ни насколько». – «А в какой цвет ты хочешь его выкрасить?» – спросил его Абу-Кир. «Я выкрашу его в синий», – сказал красильщик. «Я хочу, чтобы ты его выкрасил в красный цвет», – сказал Абу-Кир. «Я не знаю красной краски», – сказал красильщик. «В зелёный», – сказал Абу-Кир. «Я не знаю зеленой краски», – ответил красильщик. «В жёлтый», – сказал Абу-Кир. «Я не знаю жёлтой краски», – ответил красильщик.

И Абу-Кир стал перечислять краски, краску за краской, и красильщик сказал ему: «Нас в нашей стране сорок мастеров, и их не бывает ни одним больше, ни одним меньше, и когда кто-нибудь из нас умирает, мы обучаем его сына, а если он не оставил потомства, нас оказывается одним меньше; если же у кого двое сыновей, мы обучаем одного из них, а когда он умрёт, обучаем его брата. Наше ремесло твёрдо установлено, и мы умеем красить не иначе, как в синий цвет».

И Абу-Кир, красильщик, сказал ему: «Знай, что я красильщик и умею красить во все цвета. Я хочу, чтобы ты взял меня служить за подённую плату, и я научу тебя красить во все цвета, чтобы ты мог похваляться во всяком цехе красильщиков». – «Мы никогда не допускаем чужестранца войти в наше ремесло», – сказал красильщик. «А если я открою себе красильню один?» – спросил АбуКир. «Это никогда не будет возможно», – ответил красильщик. И Абу-Кир оставил его и отправился к другому, и тот сказал ему то же, что и первый, и Абу-Кир ходил от красильщика к красильщику, пока не обошёл сорок мастеров, но они не принимали его ни в подёнщики, ни в мастера.

И Абу Кир отправился к старшине красильщика и рассказал ему об этом, и тот сказал: «Мы не пускаем чужестранца войти в наше ремесло».

И Абу-Кира охватил великий гнев, и он пошёл жаловаться царю этого города и сказал ему: «О царь времени, я чужестранец, и по ремеслу я красильщик, и случилось у меня с красильщиками то-то и то-то, а я крашу в красный цвет разных оттенков – в цвет розы и грудной ягоды, и в зелёный цвет разных оттенков – в травянистый, фисташковый, оливковый и в цвет крыла попугая, и в чёрный цвет разных оттенков – в угольный и в цвет сурьмы, и в жёлтый цвет разных оттенков – в апельсинный и в лимонный». И он стал называть царю все цвета, а затем сказал: «О царь времени, все красильщики в твоём городе не умеют красить ни в один из этих цветов и знают только синюю краску, и они не приняли меня и не позволили мне быть у них ни мастером, ни подёнщиком». И царь ответил: «Ты в этом прав, но я открою тебе красильню и дам капитал, и тебе от них ничего не будет, а всякого, кто станет тебе препятствовать, я повешу на дверях его лавки».