Мир фантастики 2014. На войне как на войне - Олег Макаровский

Но выстрела не последовало. Второй раз за день многострадальная оконная арка была подвергнута насилию. Остатки рам с треском разлетелись в щепы, и в тронный зал вкатился здоровенный черный шар, усеянный острыми шипами. С оглушительным треском шипы выстрелили в стороны, прошибая немецкие доспехи как бумагу и выплескивая фонтаны кровавых ошметков. Десяток солдат разом оказались пришпилены к стенам, как огромные уродливые насекомые в коллекции гиганта-энтомолога. Со стен посыпались старые щиты, а один из шипов угодил в цепь, держащую люстру на двести свечей. С воистину сатанинским лязгом звенья цепи лопнули, и на пол обрушилась трехсотфунтовая гора стекла.

– Всех порву, суки! – взревел шар знакомым голосом и выпустил наружу руки с зажатыми в них восьмимиллиметровыми пулеметами Викерса. – Мочи́ нацистскую сволоту!

Вслед за руками показалась голова Ватсона, а стоило ему встать на ноги, как тронный зал огласился невероятным грохотом. Очереди из пулеметов смели всех оставшихся немцев, заодно довершив начатый ими варварский акт уничтожения древних реликвий королевской семьи.

Через разбитое окно в зал вкатился Холмс с револьвером и мечом в руках. Сделав пару выстрелов, он подбежал к Гамлету.

– Держитесь, принц! – проорал он, перекрикивая грохот пулеметов. – Мы забираем вас в Англию!

Холмс отложил меч, и в его руках блеснул стеклянный флакон. Секунду спустя после того как сыщик влил в рот Гамлету отдающую мятой жидкость, мир перед глазами датского принца поплыл и свернулся в крохотную точку…

Гамлет пришел в себя от неравномерных толчков и бьющих в лицо ледяных брызг. Тело страшно болело, согнутая рука оказалась крепко прибинтована к груди, но при каждом ударе снизу отдавалась жуткой болью. Гамлет не сразу понял, что он сидит в моторной лодке, несущейся по беспокойным водам пролива Скагеррак.

Принц повернул голову. Рядом, закутанная в плащ, свернулась Офелия. Лицо ее было бледным, но дышала она ровно. За ней сидел Холмс, не выпускающий из рук окровавленный меч. Мотором правил слегка помятый, но вполне довольный собой Ватсон – довольный настолько, насколько это доступно железному автоматону с ведром вместо головы.

– А, принц, вы наконец очнулись! – Холмс убрал меч в ножны на поясе и придвинулся поближе. – Как вы себя чувствуете?

– С… спасибо, терпимо, – прохрипел Гамлет. – Что со мной?

– Вы только что отведали самый редкий и дорогой в мире напиток – тинктуру Николаса Фламеля. К сожалению ли или к счастью, но это был единственный способ вернуть вас к жизни. А вы очень нужны нам живым.

– Нам?!

– Секретной службе ее величества королевы Виктории, – кивнул Холмс. – Мне жаль, что все так сложилось. Но мы упустили момент, когда немцы стали использовать Клавдия как марионетку. Все, что случилось в замке Кронборг, было запланировано Гитлером уже давно. Он назвал план по захвату Дании «операция „Фортинбрас“»: используя связь Гертруды и Клавдия, люди Гитлера подвели вашего дядю к мысли об убийстве неудобного Германии Гамлета-старшего, а затем использовали Полония и Лаэрта, чтобы имитировать мятеж. Боюсь, сейчас войска Каупиша и Фалькенхорста уже занимают Осло…

– Зачем вы так рисковали, чтобы спасти меня?

– Я с тебя, принц, просто фигею, – громыхнул автоматон. – А где спасибо? За тебя, блин, за твою кралю?

– Ватсон, дай человеку время прийти в себя, – Холмс ободряюще улыбнулся. – Вы – последний оставшийся в живых член королевской семьи и единственный законный претендент на датский трон. А значит, действия Гитлера в любой момент можно признать узурпацией.

Тут Гамлет горько усмехнулся, вспомнив разрушенный тронный зал Кронборга.

– Вы пользуетесь среди народа Дании приличной популярностью, – продолжал Холмс. – Ваша фигура станет знаковой в борьбе с фашистами в Скандинавии. Ее величество планирует через вас организовать сопротивление не только в Дании. Вы, принц, – настоящая бомба в руках умелого политика.

– Значит, мы плывем в Англию? – Гамлет устало откинулся на банку.

– Да, в паре миль отсюда нас ждет судно. Кстати, ваши друзья Гильденштерн и Розенкранц схвачены и признались в том, что являются немецкими шпионами. Со дня на день их казнят. Но что вы скажете о моем предложении?

Гамлет обернулся. Черные на фоне заката датские утесы уже почти сливались с горизонтом, грозясь вот-вот исчезнуть окончательно.

– Дрожа, глядите вы на катастрофу, немые зрители явлений смерти! – продекламировал принц. – О, если б время я имел, но смерть, сержант проворный, вдруг берет под стражу… – Он вздохнул. – Я согласен. Куда мне, в конце концов, деваться?

– Прекрасно. Кстати, принц, откуда эти строки?

– Да так, из головы… Только что пришло на ум.

Оставляя за собой пенный след и подпрыгивая над волнами, лодка неслась все дальше, туда, где из воды уже вздымалась похожая на сторожевую башню надстройка британской субмарины.

Послесловие

Тот самый длинный день в году…

…Почти не было у нас военной фантастики. Почему? Потому что войну мы считаем трагедией, описываем всерьез, тут выдумки неуместны. Придавать врагу небывалое оружие? Зачем же преувеличивать его силы. Описывать небывалое оружие у нашей армии? Зачем же преуменьшать военные трудности? О войне надо рассказывать точно. Трудные у нас были победы, кровью достались.

Эпиграф, конечно, несет на себе печать времени, и даже для 80-х он не был так уж безупречно точен. Но в одном с автором согласиться можно: слово «война» для нас по умолчанию означает ту самую войну. До сих пор. И слово «Победа» (да, с заглавной буквы!) – тоже имя собственное. Ему еще нет семидесяти лет: для обычной человеческой жизни это возраст скорее пожилой, чем старый. Но немногих, по обыденным жизненным меркам, лет ТОЙ САМОЙ ВОЙНЫ хватило на эти десятилетия, хватит и на века…

Правда, ситуация с тем, что Гуревич назвал «военной фантастикой», в последние годы заметно изменилась. Может быть, даже слишком. А вот отношение к ней осталось чуть ли не прежним (опять-таки слишком) – во всяком случае, если речь идет о кругах, претендующих быть «боллитрой». Совсем недавно автор этих строк, будучи зазван в жюри литературного конкурса «Великая Отечественная», проходившего под патронатом Союза писателей России, без особого удивления обнаружил в правилах, что организаторам «не хотелось бы видеть» среди поданных произведений фантастику. Никакую. Собственно, там не хотелось бы видеть много чего еще (мистику, порнографию, плагиат, произведения клеветнические, проповедующие насилие, призывающие к национальной или религиозной ненависти, содержащие большое количество нецензурной лексики… в хорошую же компанию фантастика попала!), но лишь применительно к фантастике это нежелание обрело полную силу де-факто. Даже мистические мотивы реально не подвергались остракизму: ряд авторов, конечно, тут же поспешил этим воспользоваться, введя в текст столь уважаемые и легитимные ныне реалистические линии, как услышанная молитва, ментальный контакт с погибшими родственниками или предсказание цыганки.

Как известно, избирательное применение закона – хуже беззакония. Не говоря уж о том, что мало останется от «большой» военной литературы без Твардовского – а у него ведь есть не только отдельная фантастическая поэма «Теркин на том свете»: в первом, главном «Теркине» тоже присутствует глава «Смерть и воин». Причем старуха с косой там отнюдь не порождена сознанием тяжелораненого солдата: она, как сказали бы материалисты, существует вне и независимо от него. И в некоторых военных песнях Высоцкого открывается «фантастическое измерение». И в чонкинском цикле Войновича, который фантастикой как бы не считается – но, собственно, почему? И кинодилогия «Мы из будущего» легитимно вписалась в жанр. И… И…

Кстати, если говорить о степени фантастических допущений, которые имеют место в «Повести о настоящем человеке», – то среднестатистическим фантастам до такого и в прыжке не дотянуться…

Впрочем, призна́ем: писать фантастику о Войне (той самой, которая «по умолчанию»), конечно, трудно. Особенно сейчас, нам, этой Войны не видевшим. Но ведь это вообще – трудно, в рамках любого литературного направления, жанра или метода.

Лично меня не всегда впечатляют частые ссылки на «реальность событий», будто бы поведанных автору старшими родичами (даже если в этом не сомневаться… а ведь иногда приходится!); более того, я такие методы порой считаю не совсем достойными: это как бы «выклянчивание дополнительных бонусов», которые в любом случае будут получены не поколением фронтовиков, но нынешними писателями. Плюс, конечно, коробит элементарное незнание. Как «техническое», так и психологическое: сплошь и рядом персонажи «нажимают на курок», сбивают «мессеры» чуть ли не из рогатки (или вообще при помощи крестного знамения), используют в 1941-м (а хоть бы и в 1945-м!) приемы «русского ниндзюцу» (а хоть бы и немецкого!) или предаются длинным философским рассуждениям во время подъема в атаку.