Взмах крыльев - Эдриан Феникс

Позволь им взять меня.

Его мысли обратились к Данте. Сердце сжалось в комок. Он встретился с внимательным взглядом Локи. Ангелобрывал лепестки гвоздики и отправлял их в рот. Свет звезд мерцал на его родовых метках.

— Вместе мы могли бы подчинить этого Создателя, — предложил Локи. — Оградить его от безумия. Подчинить и обучить. Мы могли бы объединить Падших, а ты вновь смог бы править Геенной.

— Править, — выплюнул Люсьен. — Подумай дважды, прежде чем снова оскорбить меня. — Он стоял, прижав сжатые в кулаки руки к бокам. — Я никогда не позволю сковать этого Создателя волей Падших. Хорошенько запомни, я убью его прежде.

Лицо Локи стало непроницаемым. Он вернулся к кладбищенскому букету в руках.

— Ты не сможешь оградить его от безумия, брат. Не в одиночку, — задумчиво проговорил он. — Если ты не подчинишь его, быть может, смерть станет лучшим выбором.

— Я не могу подчинить его один, — горечь сквозила в голосе Люсьена, горечь, удивившая Локи. Он посмотрел в сторону.

— Я нужен тебе.

Люсьен рассмеялся.

— До этого момента я отлично справлялся в одиночку. — Он посмотрел на Локи и встретил взгляд золотых глаз. — Оставляю это тебе — кидаться правдой мне в лицо.

Локи стер пыльцу с губ, стараясь скрыть улыбку.

— Наш секрет, — промолвил он. — Лилит и Люцифер никогда не узнают. Ни один из них. Можешь доверить это мне, — фальшивая искренность светилась в его глазах. — Я клянусь, Самаэль. Своим именем.

— Ах… — Люсьен поднял ладони и осмотрел кровь, текущую из ран, оставленных его когтями.

— Я заинтригован твоей подвеской, — проговорил Локи с полным ртом гвоздик. — Руна партнерства. Подарок?

— Да. От моего сына. В высшей степени особенный ребенок.

Локи подавился, откашлялся и улыбнулся.

— Сын? Мои поздравления…

Люсьен опустил свои кровоточащие ладони на голову Локи. Тусклый неземной свет вился от его рук, смешиваясь с туманом. Кровь капала на рыжую копну волос ангела,а затем на скрытую туманом землю. Удар сердца.

Глаза Локи распахнулись от пугающего осознания.

— Особенный? Создатель!

Не в силах сдвинуться с места, Локи изогнул свои крылья вперед, пытаясь защититься. Белёсый туман обвился вокруг сгорбившегося ангела, образуя сплошную стену.

— Землей, кровью, воздухом и силой твоего истинного имени, Drwg из рода Падших, требую исполнения твоей клятвы и запечатываю тебя в камень, — произнес Люсьен глубоким голосом, уносящимся в ночь. — Ни голоса, ни взгляда, ни вздоха до тех пор, пока я не сломаю печать и не верну тебе плоть. Именем моим, да будет так.

Усталость жгла глаза, Люсьен упал на одно колено и кровью начертил символы на каменном лбу Локи. Он внимательно посмотрел на низко склонившуюся статую. Изогнутые вперед крылья, открытый в нескончаемом крике рот, частично съеденные цветы, зажатые в одной когтистой руке, Локи охранял железные врата гробницы позади — невольная горгулья.

— Теперь я верю тебе, брат.

Крылья подняли Люсьена в ночь. Он постепенно набирал высоту над сверкающим городом и широкой рекой, мерцающей гладью уходящей вдаль. Он глубоко вдохнул морозный воздух. Но страх, черный и твердый, словно камень, поселился внутри.

Песнь Хаоса Данте — уникальная песнь Создателя — пробила брешь в тонкой стене между Геенной и миром смертных.

Только ли Локи слышал песнь Данте? Пришел ли он один? Или его послали?

Высоко над Люсьеном самолет набирал высоту сквозь ночь, огни прорезали тьму. Постепенно исчез драконий рев двигателей этого рейса.

Сколько еще он сможет скрывать своего сына от Падших? Как ему оградить Данте от использования своего дара Создателя? Дара? С каких пор безумие стало даром? Последний Создатель превратил свое лицо в опаляющий столб света. Сжигая все вокруг одним лишь взглядом.

Я.

Древнее горе сжало горло Люсьена. Он не смог защитить Яхве от придворных интриг Падших. От его собственного раздробленного сознания.

Яхве тоже звал его другом.

Пальцы Люсьена сомкнулись на развевающейся по ветру подвеске. Время сказать Данте правду; время дать Данте его имя. Его мысли плавно перешли к Женевьеве, прекрасной юной смертной, которую он любил так недолго. Данте был Истиной кровью, рожденным вампиром. А значит, Женевьеву обратили, когда она была беременна.

Люсьен отпустил подвеску. Где Женевьева теперь? Кем бы она ни была — созданием ночи или смертной — она бы никогда не бросила своего сына. Не бросила бы до последнего вздоха.

Мрачная уверенность поселилась в сердце Люсьена. Женевьева — веселая, любознательная маленькая выпускница Академии Святой Урсулы — больше не дышала. Он помнил аромат жимолости ее черных волос, тепло объятий, вопросы в темных глазах.

Ели ты существуешь, то и Бог должен.

Яхве умер, дитя. Смертные должны сами стать богами.

Церковь хочет быть господом. Но она пуста. Я почувствовала это в тот момент, когда впервые преклонила колени у стасидии. Зато любовь есть. Любовь и вера.

Вера в мертвого Бога?

Нет, moncheri. Друг в друга.

Холодный ветер жег глаза Люсьена и замораживал влагу на лице. Данте никогда не простит его. За ложь. За то, что не знал о его существовании. Достаточное ли это наказание, моя Женевьева? Если наш сын возненавидит меня, но при этом останется жив и в здравом уме, будет ли этого достаточно?

Я всегда хотел вернуться к тебе…

Люсьен разблокировал свою связь с Данте и открыл ее резким потоком энергии. Острая, кристально чистая боль взорвалась в его разуме. Ярость, первобытная и разрывающая сердце на части, взревела в самом его существе. Внутренние щиты Данте рухнули и разбились вдребезги.

Ошеломленный, оглушенный какофонией, Люсьен быстро терял высоту и падал на сверкающий город.

Глава 20

Самое темное сердце

Под толщей спокойной воды

Пальцы матери удерживают меня за волосы

У фарфорового дна

Она — рябь надо мной

Не женщина

Богиня

Пытается отмыть кровавое пятно

Моя мать, мой якорь

Я закрываю глаза

И делаю вдох

Под толщей спокойной воды

Э вслух читал стихотворение, перекрывая своим голосом булькающие, свистящие звуки, доносящиеся с дивана. Он закрыл книгу и сунул ее обратно в сумку.