Лёд - Яцек Дукай

Тесла добродушно рассмеялся.

— Дорогой мой, как-то раз я пропустил через собственную голову электрический ток с напряжением сто пятьдесят тысяч вольт. И вы считаете, будто бы мы про электрический ток знаем уже все? Эксперименты проводятся затем, чтобы узнать нечто новое; с тем, что известно, никто не экспериментирует, потому что нет никакого смысла. — Он закурил; пламя спички на мгновение вспыхнул черной кляксой, когда Тесла его задул. — Что меня беспокоит… Вот скажите, какие бы я мог провести эксперименты для проверки вашей гипотезы.

Я-оно пнуло кончиком туфли лежащий на ковре кабель.

— А что мы, собственно, знаем о связи между теслектричеством и лютами? С чего вы…

Двери купе открылись. Вошла жена — не жена, спутница Николы Теслы, молодая женщина, с которой я видел его в вагоне-ресторане. Она вошла, и сразу же за порогом остановилась, словно замороженная. Синяя юбка от английского костюма, высокий стан, серебряный медальон на жабо из ирландского гипюра, светлые волосы, заплетенные в уложенные короной косы. Сколько могло быть ей лет? Семнадцать? Несомненно, она была моложе панны Мукляновичувны.

Девушка глянула на Теслу, на динамо-машину, снова на Теслу, сжала губы…

— Кристин! — воскликнул доктор.

Та повернулась на месте и выбежала, хлопнув дверью.

Я-оно обменялось с Теслой понимающими взглядами. Он выбросил папиросу в окно, снова натянул белые перчатки, пригладил волосы. Только после того он отключил от генератора заводную ручку и кабель, снял машину со столика и уложил назад в сумку. Ему не сразу удалось попасть ключиком в отверстие замка — поезд резко тормозил, трясло все сильнее. Когда доктор перетаскивал саквояж в шкаф, я-оно поднялось с места и высунуло голову за окно.

Здесь не было никакой станции, куда не глянешь — никаких построек, во всяком случае, не по этой стороне путей; вообще никаких следов цивилизации — только горы и горная природа, дикий Урал. Солнце уже полностью вышло из-за грязных туч, и лежащий на пологих склонах лес источал буйную зелень.

Запищали тормоза, вагон еще раз дернулся вперед, и поезд остановился. Сопение локомотива и шипение пара доносилось даже сюда.

— Что случилось?

— Может какая-то авария, — сказало я-оно. — Может, что-то с рельсами. Нужно спросить у правадника.

Тесла глянул на часы, схватил трость и открыл дверь.

— Саботаж!

Я-оно вышло за ним в коридор. Из других купе тоже высыпали пассажиры, толкотня и замешательство, все расспрашивали об одном и том же. Тем временем, от проводника ни следа. Открыли окна. Сквозняк заворачивал занавески на головы выглядывающих.

— А вы, доктор, не преувеличиваете, ведь…

— Да пошевелите головой, dammit[69]. Откуда берется зимназо? Без малейших сомнений они взорвали бы весь этот Транссибирский Экспресс.

— И себя вместе с ним? А что с зятем директора Сибирхожето?

Тесла закрыл купе на ключ.

— Потому-то, в такие минуты я больше всего опасаюсь за свои прототипы.

— На станциях… на стоянках. — Я-оно заметило сейчас пробел в размышлениях, проводимых вчера за завтраком. Во время движения любая более-менее мощная бомбовая атака будет представлять опасность для всего поезда и для всех пассажиров — но вот когда состав стоит, можно взорвать конкретный вагон. И что за этим всем следует: если заговорщики нацелились на одного человека, едущего в классе люкс — то ли на князя Блуцкого, то ли на доктора Теслу — они и вправду должны были поместить убийцу в том же классе; но если им важен вагон с оборудованием Теслы, бомбист с таким же успехом может ехать и вторым классом.

Серб с едва скрываемым отвращением защищался от напирающих тел, и сам напирал вперед.

— Прошу пропустить, прошу прощения, госпожа, извините, пажалста, excuse-moi, entschuldingen Sie, let те through, please, можно пройти, благодарю.

Никто не заметил деликатно размытых контуров силуэта доктора Теслы, когда, помогая себе тростью, тот пропихивался через толкучку, на полголовы выше всех пассажиров, они не обратили внимания на мерцающую корону тени, которую Никола Тесла отбрасывал сам на себя — дрожащий ноктореол — остаточное зрительное впечатление тьвета.

О нескольких ключевых различиях между небом Европы и небом Азии

Волк стоял на поваленном стволе дерева, высовывая треугольную морду из-за веток.

— А вдруг подойдет…

— Не подойдет, госпожа.

— Они что, не боятся людей?

— Этот не боится.

— …ружья или что-то отпугивать господа поезда…

— Животные сами способны приручаться, vous comprenez[70], даже самая дикая бестия в конце концов привыкнет, восход или заход солнца, проезд паровоза, лето и зима — лишь бы в этом была хоть какая-то регулярность. Природа — это крупнейший часовой механизм.

— Господин инженер, только не нужно нам этой индустриальной поэзии.

Юнал Фессар, который до сих пор с безразличной миной копался тростью в земле, внезапно поднял приличных размеров камень и бросил им в волка. Остальные пассажиры громко вскрикнули. Камень пролетел мимо зверя и ствола на добрый метр. Волк нервно вздрогнул, но с места не сдвинулся. Он лишь приоткрыл клыки и наблюдал за людьми, склонив голову налево.

Панна Елена подобрала юбку и побежала. Monsieur Верусс вместе с инженером Уайт-Гесслингом, которые стояли ближе всего, попытались было ее схватить, задержать, но девушка легко увернулась. От границы леса и лежащей на этой границе сваленной ольхи ее отделяло десять-двенадцать метров. Прежде чем кто-либо подвигся на более решительные действия, панна Мукляновичувна уже подходила к волку.

Она протянула к нему руку.

— С ума сошла! Господи помилуй, она его погладить хочет!

— Вот сейчас он ей пальчики-то и отгрызет, — буркнул под нос господин Фессар.

— Где доктор Конешин?

— Кажется, остался в поезде.

— А кто она вообще такая?

— Панна Елена Мукляновичувна, — сообщило я-оно.

А та еще и присела на поваленный ствол, склонив голову над поднятой ей навстречу мордой зверя. На его желтых клыках поблескивала слюна, вывернутые губы хищника подрагивали. Девушка протянула руку сверху, к загривку волка. Тот развернулся на месте, спрыгнул с поваленного дерева и исчез в лесу.

Инженер Уайт-Гесслинг схватился за сердце.

— Что она себе думает! Чуть удар не случился. Где ее опекун?