Клинки надежды - Алексей Волков

А уж убийство Муруленко вообще подняло форменную бучу. Если таких людей да походя…

О том, что они сами были недовольны гражданином по обороне, в волнении забыли.

И вот теперь забыли свой утренний настрой. Что уж помнить, когда им говорят такое!..

Но речь Всесвятского подошла к концу. Как подходит к концу не только речь, но и все на свете.

– Так поклянемся же разбить подступающие к Смоленску банды! – патетически воскликнул первый гражданин и замолк в ожидании ответа.

Он последовал. Запасные дико и недружно закричали слова короткой клятвы. Потом кто-то из самых горячих завопил Всесвятскому:

– Веди нас на супостата!

Примолкшая было толпа мгновенно подхватила новое слово:

– Веди!!!

Подобной реакции первый гражданин не ожидал. Он всегда готов был вести людей, но к грядущему счастью, а не на бой.

Толпа же бесновалась, ждала ответа, и пришлось поднять руку, поджидая, пока станет потише.

– Веди! – выкрикнули уже не тысячи, а десятки голосов, и все умолкли.

– Как бы я хотел действительно повести вас на этот бой, как недавней ночью, когда я руководил боем против другой банды! – выкрикнул первый гражданин. – И я обязательно так бы сделал. Но только на кого оставить город? Власть у нас не старорежимная, она не имеет права покинуть свой пост. Я скорблю, но вынужден остаться. А поведет вас ваш выборный командир. Он настоящий воин и сумеет добиться победы. Гражданин Нестеренко поведет вас на бой!

Последние фразы Всесвятский, вопреки собственному обыкновению, проорал. Несколько дурным, непривычным к крику голосом, однако так получилось даже лучше.

– Нестор! Веди! – для удобства в крике сократили фамилию командира.

Нестеренко заалел от удовольствия. Вот и наступил его звездный час! Завтра к этому времени он вернется с победой. Вернется в лучах славы на белом коне, и толпа обывателей на улицах станет восторженно скандировать его имя.

А там – как знать? – можно будет занять место Муруленко. Покойник-то победами отмечен не был…

От предвкушения Нестеренко стал словно выше ростом. Он горделиво посмотрел на беснующихся солдат, а потом рявкнул ожидаемое:

– Полк! Становись!

Получилось очень даже здорово. Не хуже, чем у первого, позднее ушедшего на фронт и там погибшего командира.

Имеется в виду, получилось скомандовать. Построились солдаты, несмотря на все свое воодушевление, недружно. А уж пошли…

Да, пошли. Прямо не поход полка, а какая-то вооруженная демонстрация…

У запасных еще начинал свое бурление митинг. Здесь же, почти по соседству, закончились нехитрые солдатские сборы.

Аргамаков забирал с собой практически всех строевых, вплоть до только что поступивших новобранцев. На месте оставались лишь госпиталь, обоз и полурота Усольцева для прикрытия. Горожанам полковник не доверял.

Но независимо от доверия, защищать предстояло именно их. А раз так, то требовалось хоть немного успокоить обывателей, поднять в них дух, продемонстрировать, что они могут быть спокойны как за день сегодняшний, так и за день грядущий.

По такому случаю Аргамаков пересел на коня. Оно и удобнее на походе. При необходимости можно легко осмотреть всю колонну, побывать везде, не ломая порядка движения неповоротливым автомобилем.

– С Богом!

Краткое богослужение было отслужено перед самым выступлением, и теперь никакие мелкие дела не могли удержать бригаду на месте.

В окнах госпиталя виднелись провожающие товарищей раненые. Больше всего они переживали из-за своих ран сегодня, когда здоровые уходили в бой, а они не могли разделить их трудов. Рядом с ранеными виднелись головы сестричек. Другие медсестры вышли во двор, чтобы взглянуть на уходящих воинов. На кого-то, быть может, в последний раз. Солдатская судьба непостоянна и привередлива. Никто не в состоянии сказать, почему завтра ты будешь жив, а товарищ – нет. Или наоборот.

Остающаяся полурота была выстроена коротким ровным строем. Солдаты держали винтовки на караул, офицеры вскинули ладони к козырькам.

Не хватало незначительного штриха, и оркестр в голове колонны восполнил недостаток.

Дружно и бодро грянул Егерский марш. Тронувшиеся с места люди невольно подтянулись, остающиеся же пожалели, что не идут в ровных стройных рядах.

Четко печатая шаг, прошла пехота. Офицерская рота, за нею – солдатская. Следом за «царицей полей» тронулись оба эскадрона, старый сводный, больше чем в полсотни шашек, и только организованный – без малого в сорок.

Раден гарцевал на положенном месте во главе первого взвода. Никто не мог разглядеть, что глаза его полны грусти, да и кому какое дело до офицерских глаз?

Впрочем, было. Ольга не стала спускаться вниз, дабы не столкнуться еще раз с бароном, и теперь смотрела на уходящие эскадроны со второго этажа.

Это она думала, что на эскадроны. Реально ее взгляд неотрывно следил за ротмистром. Вот он вместе со всеми лихо вскочил на коня, вот сделал знак взводу. Дальше изменить что-либо стало невозможным.

Строй – та же клетка, из которой не вырваться, не покинуть даже на три слова. Те самые, что так и не были сказаны. Да и надо ли говорить? Взгляды порою намного красноречивее, хотя человек не всегда старается понять значение взгляда.

Или элементарно боится понять? Жизнь – странная штука. Ее не хочется менять, и хочется в то же время. Все устоялось, но ветер перемен уже бушует внутри, осталось сделать только шаг, но как это трудно!

Потом же остается корить себя за несделанный шаг, потому что ты остаешься, а эскадрон уже ушел, скрылся из поля зрения, следом прогрохотала артиллерия, дохнули дымом броневики, и лишь Егерский марш все еще играет вдали…

Судорожное всхлипывание за спиной привело Ольгу в чувство, заставило обернуться.

Глаза лежащего Мезерницкого были полны слез.

– Что с вами, больной? Вам плохо?

Молоденький корнет всхлипнул еще раз.

– Понимаете, сестричка, они ушли, а я здесь… Лежу и ничем не могу помочь…

Говорил Мезерницкий с трудом, силы все еще не вернулись к нему. В противном же случае обязательно попробовал подняться, хоть проводить однополчан, раз не судьба разделить с ними остальное.

– Ваше дело – выздоравливать. Вы свое уже сделали. И не переживайте. На ваш век боев хватит, – с привычной ласковостью отозвалась Ольга.

Сама же подумала: лучше бы не хватило. Вот если бы удалось победить врагов как можно скорее, раз и навсегда! Жизнь должна быть спокойной и мирной, словно в недавние годы. А бой – это не одни подвиги. В первую очередь это кровь.

– Как я их расшевелил! И не говорите мне теперь о какой-то там банде!

Всесвятский лучился самодовольством. Казалось, исчезни с небес солнце, никто и не заметит, ибо землю будет освещать сияющее лицо первого гражданина.

– Это ваша лучшая речь! – с чувством воскликнул Мендельман, гражданин по финансам.

– Одна из лучших, – поправил его Всесвятский.

Иначе получалось, что до этой речи у первого гражданина не было заслуг перед демократией. Этакое невольное умаление заслуг человека, всегда боровшегося за всеобщее процветание и счастье.

– Одна из лучших, – понял свою ошибку Мендельман.

– Пожалуй, господа, мы вполне могли бы обойтись без услуг нашего сурового полковника. Как вы думаете? Признаться, у меня вызывает опасения этот обнаглевший солдафон. Он даже не пытается скрыть свою, не побоюсь этого слова, реакционность. Наверняка только и думает, как бы ликвидировать нашу республику. Да, да! Знаю я эту породу! Одна, с позволения сказать, мечта, да и та – повернуть все по-старому в масштабе всей России! – После недавнего успеха проблемы с многочисленными бандами стали казаться Всесвятскому ерундой.

Банды что? Их даже запасные разобьют. Вот Аргамаков – дело другое, гораздо более опасное для свободы, чем сотни банд вместе взятых. Не зря при царе дослужился до полковника. Теперь, небось, мечтает возродить империю и получить генерала от вернувшегося на престол императора.

– Я думаю, что Аргамаков нам пока необходим, – осторожно не согласился с правителем Мендельман.

В отличие от окрыленного успехом Всесвятского, финансист еще не забыл пережитого недавно ужаса. Да и доходили до него через доброхотов чаяния некоторых сограждан, которые можно было свести к четырем словам: «Все взять и поделить».

Лучше уж старорежимный полковник, чем алчные до чужого добра голодранцы.

Запасные же кто? Та же голь перекатная. Сегодня они пошли туда, куда их послал Всесвятский, а завтра волне может найтись способный горлопан, который увлечет их идеями откровенного тотального грабежа.

– Ой ли? – Гражданин по иностранным делам Свечин долго состоял в той же партии, что и Всесвятский, и элементарная партийная дисциплина призывала его поддержать коллегу. – Я согласен, что у Аргамакова есть определенные заслуги перед республикой, однако они не идут ни в какое сравнение с его неприятием нашей политики. Вспомните, как он вызывающе вел себя на заседаниях! Такое впечатление, что мы все для него пустое место, если не что-нибудь похуже. Поверьте мне, господа, это не опора, а удавка на шее нашей демократии!