Большой погром - Василий Сахаров

Рывками я всё-таки прорвался к вражескому знамени и лицом к лицу столкнулся с воином, который его держал. Знаменосец оказался крепким и при виде меня оскалился, словно дикий зверь, и зарычал. Страшно получилось. Только ему это не помогло. Я достал его кончиком меча – клинок рассёк противнику челюсть. Осколки костей и зубов брызнули в разные стороны. Обнажилась белая мякоть, которая сразу же стала напитываться кровью, и я нанёс добивающий удар. Обрушил меч на его голову, и клинок застрял в черепе. Вытащить оружие не получилось. Я отпустил рукоять, а спустя мгновение знаменосец выпал из седла, и его накрыло синим полотнищем.

Взгляд вправо-влево. Боняка нигде нет. Вражеский строй стал разваливаться, и моя кавалерия усилила нажим. Перелом произошёл, мы побеждаем. Но где вражеский вожак?

Началась бойня. Буревичи побежали, но истомлённые лошади не могли спасти седоков. Охваченные яростью мои ордынцы и чёрные клобуки рубили беглецов, выбивая их из сёдел и втаптывали в грязь. Спасения не было, и сопротивление нашим воинам оказывали редко. Находились смельчаки, которые, переборов страх и подавив панику, смерть встречали в бою, но таких было мало.

– Где Боняк?! – повысив голос, закричал я и поднялся на стременах. – Кто его видел?!

– Он погиб, – ответили мне.

Я посмотрел на того, кто это сказал, и увидел незнакомого пожилого воина, который стоял по колено в грязи, среди трупов, держа в правой руке отрубленную голову вождя Буревичей.

– Ты кто? – спросил я воина.

– Десятник пятой сотни Каюм из рода Аргамак.

– Как погиб Боняк?

– Случайно. Под удар подставился, и я метнул в него кинжал. С трёх метров попал из седла. Мне повезло, а ему нет.

– Ты знал, кого убивал?

– Знал.

– Откуда?

– Я с ним в свой первый поход ходил.

– На Русь?

– Да.

– О награде за голову Боняка слышал?

– Нет, – покачал он головой. – Сотник что-то говорил перед битвой, но я его не расслышал, далеко был.

– Получишь сотню гривен и косяк кобылиц. А ещё двух рабынь из крымской добычи.

– Благодарю, вождь, – улыбнулся воин и поклонился.

– Потом благодарить станешь. А сейчас найди тело Боняка и его коня.

– Слушаюсь.

Мало кто из Буревичей ушёл, не больше семи сотен спаслись, остальные же полегли на поле возле курганов. Снова начался дождь, погоня прекратилась, и начался сбор трофеев. Из ставки вызвали женщин и подростков с телегами, пусть помогают воинам – нового нападения мы не ожидали. Отыскав и освободив свой меч, я перебрался в овраг. Вароги натянули между стенками обрывов брезентовое полотнище, на десять человек хватит, и развели костерок. Пока одни воины ползали среди трупов и собирали добычу, а другие ловили разбежавшихся по степи лошадей, я грелся у огня и думал о том, что сделаю дальше.

Бачмана и Боняка нет, судьба оказалась к ним немилосердна, и Приднепровская орда обезглавлена. Сильный лидер в ней отсутствует, и потому, явившись в ставку Бачмана с головой Боняка, я могу объявить себя ханом. Многие будут против, но оппозиция разрознена, и мы легко заставим потенциальных мятежников смириться. Кто поймёт доброе слово, будет жить. Кто станет упорствовать или был замечен в связях с ромеями, погибнет, а его кочевье разметают чёрные клобуки и «дикие» половцы Кучебича. А потом придёт черёд недобитых Буревичей, они должны смириться или погибнуть. В конце же зимы займусь подчинением Лукоморской орды. Хана в ней нет. Десяток вождей считают себя достойными возглавить орду, и вот уже восемь или девять лет они никак не могут разобраться, кто из них лучше и у кого самый древний род. К отражению моего войска они не готовы, и я легко подомну их под себя. Так что к началу весны у меня под рукой будет двадцать тысяч воинов. Это при хорошем раскладе, и можно с одним туменом прогуляться по Европе. Десять тысяч всадников – мало, но будут ещё русичи и наёмные побужские половцы, а это уже сила.

– Вождь, – в овраге появился Войтех, – ромеев поймали!

– Сколько?

– Двоих.

– Кто у нас рядом из людей Свойрада?

– Веселии и Невзор.

– Отдай ромеев им. Пусть допросят.

Войтех кивнул и ушёл, а я ещё немного посидел возле костра, обогрелся и велел телохранителям собираться. Возвращаемся в крепость.

Глава 19

Император Священной Римской империи Фридрих Первый Гогенштауфен по прозвищу Барбаросса посмотрел на имперского знаменосца графа Оттона Виттельсбаха:

– Значит, это правда?

Граф, крупный мужчина с рыжими волосами, отчего его часто называли Красноголовый, опустил голову:

– Да, мой император, это правда. Алиенора Аквитанская изменяет вам.

– С кем?

– Сразу с тремя любовниками. Мелкие людишки. Менестрель из Аквитании, нищий барон из Прованса и непонятный бродяга-бастард из Испании.

– Она спит со всеми сразу? – Император презрительно скривился.

– Нет. Они посещают её по очереди.

– Кто ещё об этом знает?

– Вся свита императрицы и её охрана из французских рыцарей. Она ни от кого не прячется и говорит, что, если супруг за делами государства позабыл о ней, его место займут другие.

– Дрянь! Мерзкая шлюха! – выдохнул Фридрих и ударил кулаком по столу. – Я не Людовик! И здесь не Франция! Она ответит за измену!

– Вы совершенно правы, государь, – поддакнул ему Виттельсбах. – Однако…

– Я знаю, что ты скажешь, Оттон. Она мать моего наследника и герцогиня Аквитании. Поэтому мы не должны допустить, чтобы скандал получил огласку.

– Верно, мой император.

Фридрих помолчал, обдумал свои дальнейшие действия и сказал:

– Мы поступим хитрее. Объявим, что на жизнь императрицы покушались северные колдуны и среди свиты у них есть сообщники. Охрану Алиеноры расформировать и отправить рыцарей на границу с венедами. Свиту разогнать. Любовников в темницу. А императрицу отправить в замок Трифельс под охрану моих гвардейцев и присмотр братьев-цистерцианцев. Всем говорить, что Алиенора сильно больна, едва не умерла от отравления и никого не принимает.

– Слухи всё равно пойдут, государь.

– Конечно. Но главное – выиграть время. До начала Крестового похода осталось несколько месяцев, и когда он начнётся, о ней забудут, а затем эту шлюху можно будет удавить. Она своё предназначение исполнила, принесла империи родовые земли, поставила под наши знамёна рыцарей юга и родила мне наследника престола.

– Кстати, насчёт наследника, государь. Где он будет находиться, когда Алиенора отправится в Трифельс?

– Он останется здесь, в Регенсбурге, под присмотром кормилиц и охраной гвардии.

– Я всё понял, мой император. Ещё один вопрос. Когда императрица должна выехать к новому месту жительства?

– Чем скорее это произойдёт, тем лучше.

– Значит, завтра утром. Нам шумиха не нужна, и охрану придётся разоружать ночью.

– Действуй, граф Оттон.

Поклонившись, имперский знаменосец покинул своего государя, и Фридрих остался один. Заложив руки за спину, он стал ходить по комнате. Пятнадцать шагов в одну сторону. Остановка. Поворот. Пятнадцать шагов в другую сторону. Он должен был успокоиться.

Вскоре, прогнав мысли о неверной жене, он вернулся к столу, на котором лежала карта венедских земель, навис над ней и задумался.

Последние два года были тяжёлыми для императора, который готовился к покорению северных язычников. Но он не сдавался, он никогда не опускал рук. Фридрих шёл к намеченной цели, и успехи чередовались с утратами и поражениями.

Как и было договорено с папой римским Евгением, он женился на герцогине Алиеноре Аквитанской и стал императором. Владения Генриха Льва, павшего в сражении с язычниками, отошли ему, как и владения супруги, которая родила ему сына. И в тот момент он был счастлив, ибо у него было всё, о чём может мечтать человек. Есть здоровье, рядом красивая женщина, в казне много серебра и золота, сотни высокородных дворян склоняют перед ним голову и тысячи храбрых рыцарей готовы выступить в поход по зову своего государя. Однако произошло несчастье: умер отец императора герцог Фридрих Одноглазый, не только родной человек, но и наставник. Для Фридриха это было большой потерей, и в это же время у него произошёл спор с Генрихом Язомирготом, который претендовал на Баварию. А минувшим летом орден Святой Марии Немецкого дома, в который император вложил немало сил и средств, потерял в боях с варягами треть своих рыцарей. Причём часть полегла на границах Венедского союза, а часть – во Франции, обороняя приморские города Генриха Плантагенета.

Впрочем, всё это можно было пережить, и Фридрих никому не показывал своих сомнений. Он держал себя в руках, много путешествовал, вёл переговоры с герцогами, князьями, епископами и кардиналами, собирал полки и копил припасы.