Морской князь - Евгений Таганов

– Надо бы это дело с городскими старшинами обсудить.

– А чтобы вам быстрей решалось, прикажи выкатывать нам по бочке хмельного меда каждый час. Часы у вас есть или, может, тебе княжеские одолжить?

– Есть, есть! – усиленно закивал наместник и приготовился уже было уходить.

– И еще одно! – Голос Дарника заставил переговорщиков остановиться. – Два месяца назад Гребень нанес обиду моему воеводе Бортю, а значит, и мне, не пропустив его малую дружину переправиться на правый берег по мосту. Тоже можешь выбирать: или тебя с помощником сейчас прямо здесь на земле разложат и всыпят по тридцать плетей, или писарь принесет из города виру: двести дирхемов Бортю и четыреста дирхемов мне. А гребенцы со стены пусть посмотрят, что вы цените больше: городскую казну или свои спины.

Рыбья Кровь подал знак, и хазарская декархия из охранной ватаги с двух сторон окружила переговорщиков. Гостевит с помощником беспомощно смотрели друг на друга. Князь преспокойно ждал их решения.

– Сходи, принеси, – выдавил из себя наместник писарю. Тот почти вприпрыжку направился к городским воротам.

– И про бочку меда не забудь! – крикнул вслед ему Корней.

– Как, вообще, твоя жена и дети поживают?.. – участливо, как будто ничего не произошло, принялся расспрашивать Дарник гребенского наместника.

Вскоре писарь с двумя увесистыми мешочками серебра появился вновь, а из городских ворот и в самом деле два гридя выкатили бочку с хмельным медом. Гостевит с помощником были отпущены, а князь приказал всем располагаться на суточную стоянку – быстрее все подготовить у гребенцев все равно не получится.

Остаток дня Дарник просидел в одиночестве, сказав Янару, что у него сильно разболелась голова, – просто не было желания разгуливать по лагерю и выказывать всем свое бодрое настроение. Предстояло расставание с Туром и Бортем, что тоже не улучшало его общее самочувствие. Немного побросав игровые кости, что обычно успокаивало его, он попросил Афобия принести чистых пергаментов и чернил и спустя час набросал для княжичей еще десять правил управления, что называется, на каждый день:

«21. Важно, чтобы подчиненные уважали тебя, а не боялись.

22. Не обещай, если не уверен, что исполнишь обещание.

23. Не проявляй надменности, держи себя просто, но с достоинством.

24. Не устраивай часто больших пиров – этим своего молодечества не докажешь, а достоинство можешь уронить.

25. Не делай долгов – это заставит тебя заняться грабительством и отвернет от более достойной жизни. Становись богатым постепенно.

26. Не злословь о тех, кого нет рядом, и удерживай от этого других.

27. Суметь воспользоваться хорошим советом другого – умение не меньшее, чем давать хороший совет самому себе.

28. Старайся, чтобы в споре слова твои были мягки, а доказательства тверды. Старайся не досадить другому спорщику, а убедить его.

29. Правильно мыслить более ценно, чем много знать.

30. Нет ничего хуже нерешительности. Лучше худшее решение, чем колебание или бездействие. Ошибку простят, а твою неуверенность – никогда».

Написанным князь остался доволен: хоть какой-то дополнительный совет сыновьям. Конечно, вряд ли они будут этими записями как-то пользоваться, ну а вдруг?!

Не поленился и дважды переписал «Правила» на другие пергаменты.

Поднявшийся в лагере шум заставил князя выглянуть из шатра. Наличие оруженосца-ромея всем было хорошо, вот только мигом докладывать о том, что вокруг происходит, как Свирь, Афобий не мог. Пришлось посылать за Корнеем.

– Гребенцы слишком впрямую восприняли твои слова о бочках меда, третью уже выкатили, ну воинство и приложилось попробовать.

К княжескому шатру спешил с той же жалобой и Леонидас:

– Ваш мед слишком крепок для моих стратиотов. – Давать по малому черпаку, остальное все под крепкую охрану, – распорядился о бочках Рыбья Кровь.

Он вернулся было снова в шатер, но в покое его уже не оставили. Узнав, что княжичей в шатре нет, туда напросилась с важным докладом Евла. Важности ее слов было на медную монету, а вот достать из тельной сорочицы грудь и начать кормить свою дочь Ипатию – на целый золотой динар.

– Тебе что, для этого другого места не нашлось? – больше удивился, чем возмутился, князь.

– Ну а как еще я могу показать тебе свою грудь, – Евла и не думала оправдываться. – Ну и как, красивая у меня грудь?

– По одной трудно судить, показывай обе, – смехом предложил Дарник.

Продолжая кормить дочь, Евла развязала тесемочки и вывалила наружу вторую грудь, мол, как мой господин только пожелает.

Последний раз любовными утехами с Милидой князь занимался аж три месяца назад, поэтому сказать, что он остался полностью равнодушным к прелестям ромейки, было нельзя. Чтобы не проиграть в этом обмене колкостями, ему оставалось лишь нагло рассматривать ее грудь, в надежде, что она смутится и все спрячет. Вместо этого, покормив дочь, Евла переместила ее себе за спину, но грудь не прикрыла, а еще больше приоткрыла сорочицу, показывая сочно-белую шею и плечи, что особенно ярко выделялись на фоне простоватого, покрытого красной коркой лица ромейки. Дарника начало охватывать предательское возбуждение. Выручили голоса подходящих к шатру княжичей. В одно мгновение сорочица ромейки запахнулась, и даже верхняя завязочка завязалась.

Князь не удержался и принялся громко, до слез хохотать. Продолжал хохотать и когда вошли сыновьям, и когда выскользнула из шатра Евла, и когда в шатер испуганно заглянул один из телохранителей.

– Чем она тебя так насмешила? Что-то сказала? – изумленно спрашивали княжичи.

– Еще ка-ак ска-аза-ла! – Хохот Дарника переходил уже в икоту.

Едва он успокоился, как из Гребня пожаловали городские тиуны сообщить, что будут триста воинов и триста лошадей, и договариваться о повозках и припасах: чего именно желает княжеская светлость?

Княжеская светлость особо не привередничала: большая повозка и легкая двуколка на каждых двадцать воинов, с лопатами, кирками, пилами, рубанками и ножницами для стрижки овец, зерна, круп, колбас и сыра для всего гребенского отряда на две недели, полсотни запасных больших щитов, тридцать палаток, три шатра для сотских и десять пудов наконечников стрел.

– Воинов наверняка самых никудышных для меня отбираете? – не удержался напоследок от язвительности Дарник.

– Нет-нет, хороших воинов с доспехами и оружием! – испуганно заверили князя казначеи. – По жребию.

– А добровольцы есть?

– Есть, но мало, – признался самый смелый из тиунов.

Другого и трудно было ожидать.

На следующее утро центральные южные ворота раскрылись, и из них стало выезжать-выходить гребенское войско: сто конников, сто пятьдесят пешцев и полсотни возничих с коноводами. С ними пятнадцать тяжелых двухосных повозок и пятнадцать легких двуколок. На привязи за конниками и повозками следовала сотня запасных лошадей.

Гребенцы смотрели на весело встречавших их словен и ромеев не особо приветливо, многие еще помнили, какой урон пять лет нанесли им дарникцы. Тогда князь тоже не стал брать Гребень приступом. Просто приказал разобрать по бревнышку полсотни домов в окрестностях города, погрузил их на повозки и повез с собой на юг. Так как гребенская дружина ничуть по численности не уступала княжеской, то бросилась в погоню, намереваясь вернуть дома назад. Дарник на это и рассчитывал: выпряг из повозок лошадей и дал гребенцам захватить посреди степи свой груженный бревнами обоз. После чего преспокойно окружил победителей, которые не могли стронуться с места с захваченной добычей. Большой перевес в лучниках да десяток колесниц с камнеметами делали положение гребенцев безнадежным. Князь прекрасно это понимал и хотел лишь немного попугать бравых мстителей и после сдачи в плен забрать в качестве трофеев их мечи. Но кто-то из княжеских вожаков чего-то не понял, ринулся вперед, за ним последовали остальные дарникцы и устроили гребенцам самую настоящую резню.

Однако сейчас Дарнику было не до чужих настроений. Поручив прием пополнения Корнею, сам он прощался с Туром и Бортем, передавая им свой договор с ромеями насчет покупки сукна, войлока и пергамента.

– Ты при всем этом присутствовал и знаешь, как поступить, – пояснил князь наместнику, – если ромеи попытаются нарушить этот договор, а меня под рукой не окажется. Не волнуйся, меня уничтожить не так просто. Копию договора я себе тоже оставил. Это так, на всякий случай.

– «Как поступить» – это наказать ромеев мечом? – слегка ёрничал толстяк. – Мне с Туром захватывать всю Таврику или только половину.

– А это уж как решит Властитель Леса, – шутил, чтобы развеселить младшего сына, Рыбья Кровь.

Тур молчал, слезы постепенно накапливались в его глазах.