Строговы - Георгий Марков

– Дедка, видишь дым? – спросил вдруг Артемка.

Старик взглянул поверх леса, и весло дрогнуло в его руках. Над макушками кедров курчавился синеватый дымок.

Артемка выскочил на берег первым, поддержал обласок за нос.

– Ты, сынок, подожди меня здесь. Я схожу посмотрю, кто тут заявился, – сказал дед Фишка, выходя из обласка.

Не слушая протестов Артемки, не желавшего оставаться, старик бегом бросился к яру. Он бежал по чаще, оставляя на сучках клочья своей одежды. Миновав гребень холма, он со всего маху чуть не налетел на людей.

Их было пятеро. Трое из них лопатами копали землю, а остальные выкалывали из кедрового сушняка широкие плахи. Невдалеке от них, на костре, густо дымился трут, разгонявший комаров. Люди были заняты работой и не заметили приближения деда Фишки. Но он и не стал прятаться.

– Ты что ж, Степан Иваныч, в чужую тайгу забрался? – взволнованно заговорил старик. – Мы с Матюшей пятнадцать лет тут охотимся. Посмотри вокруг: чьи ловушки? Наши. Кто берегом тропу торил? Мы. Дорогу на Юксу кто прокладывал? Опять же мы. Понравится тебе, если я, нычит, прискачу на твои поля и зачну без спросу пахать? А?

Зимовской даже не удивился появлению деда Фишки. Он спокойно слушал старика, и по сухощавому лицу его скользнула ехидная улыбка.

– Мы тебе, Финоген Данилыч, не помешаем. Охоться себе на здоровье, – пряча вороватые глаза, сказал Зимовской и, отвернувшись от старика, взялся за лопату.

Дед Фишка готов был разорвать на клочки этого хилого мужичонку. В голове мелькнуло:

«Вот когда варнак показал свои когти! Ну погоди, еще неизвестно, чей верх будет! Скорей бы Матвей возвращался! И что он, прилип там, в городе? Уж и мужики с войны едут, а его все нет».

– Смотри, Степан Иваныч, воля твоя, а только не по праву на Веселый яр забрался. Наш он! – проговорил дед Фишка и, видя, что Зимовской не намерен отвечать ему, пошел обратно.

Артемка не узнал старика. Дед Фишка шел, качаясь, как пьяный.

– Дедка, кто там? – с тревогой спросил мальчик.

– Эх, сынок, не поймешь ты, – махнул рукой дед Фишка и, бессильно опустившись на землю, уткнулся головой в глинистый яр.

Артемка стоял около него испуганный, бледный.

– Дедка, тебя побили? – бросил он.

– В сто раз хуже, сынок! Тайгу Зимовской Отнял… Ну, поехали, Артем, – через минуту сказал дед Фишка и тяжело, как больной, поднялся.

Обо всем, что произошло, Артемка толком узнал уже дорогой к стану. И впервые в жизни почувствовал он прилив ненависти. Нет, он поможет деду Фишке отстоять тайгу. Только бы подрасти скорее!

2

Как только выпал первый снег, Захар Строгов собрался в город продавать воск. Агафья наказывала:

– Смотри, старик, не загуляй где-нибудь… Да с людьми построже будь. Говорят, на тракту пошаливают.

– Ладно, ладно… не учи. У меня все разбойники задарены.

– Я знаю, у тебя каждый встречный друг да сват.

Захар уехал.

В городе он продал воск и на базаре встретил Зимовского. Захар остановил его, радуясь тому, что нашелся земляк, позвал в трактир.

За столом они выпили, разговорились.

– Как торговлишка-то твоя, Степан Иваныч?

– Идет мало-мало, слава богу. Выручки большой нету, но и убытку не несу… жить можно… За товарами приезжал…

Выпили полбутылки. Захару показалось мало. Он крикнул полового, велел принести еще.

– А ты как живешь, Захар Максимыч? – начал расспрашивать Зимовской.

– Да ничего живу. Гневить бога не за что. Вот воск привозил, продал. Продал хорошо, добрые люди не обидели, заплатили без обману… Ну, Иваныч, за твое здоровье!

– А сыновья, Захар Максимыч, как поживают?

– Сыновья прилипли к городу, не оторвешь. Влас в лавке орудует, настоящим купцом замышляет быть. И знаю – будет! Мужик хваткий. Он только снаружи тихоня, а в душе черт… Ей-богу, черт!

Хмель одолевал Захара, он забыл, о чем говорил, и замолчал. Зимовской напомнил ему:

– Матвей Захарыч как здравствует?

– Этот в тюрьме при должности. Ну, брат, Матвей, – разговорился Захар, – совсем тому не чета. Влас черт, а этот ангел. Простяга парень, в меня, в меня… Я ведь, знаешь, какой?

– Значит, Матвей-то Захарыч не собирается вернуться на пасеку? – спросил Зимовской.

– Да ты что меня пытаешь? – осердился Захар. – Пей, пей, коли подают!

Зимовской смутился, вороватые глаза его беспокойно забегали.

– Нет, я ничего… Я так… Я к тому, что, мол, неладно сыновья делают. Старики одни дома остались.

– Ладно, ладно, Степаха. На сынов не в обиде я. Сам еще работать могу. А придет недобрый час, без куска хлеба не оставят.

Они не спеша допили бутылку. Захар вдруг заспешил.

– Надо старухе платок купить, а то ругаться будет. Эй, человек!

К столу подошел широкоплечий молодой парень.

– Сколько тебе за водку и эту дохлятину? – Захар отодвинул от себя тарелку с недоеденной бараниной.

Парень подсчитал. Захар вынул из-за пазухи тряпичный кошелек, не спеша развязал его. В кошельке лежали катеринка, вырученная от продажи воска, и несколько мелких бумажек. Захар положил деньги на стол, принялся отсчитывать парню мелочь.

Зимовской смотрел вначале безразлично, сонно, потом поднял голову, осмотрел деньги и, как будто чего-то испугавшись, закрыл глаза.

– Ну, айда, Степан Иваныч. Больше не подадут.

Захар встал, надел шапку, застегнул верхние пуговицы своего бешмета. Маленький, сухонький Зимовской поплелся за Захаром неровными, мелкими шажками. Он заметно покачивался.

Когда вышли на базарную площадь, Зимовской спросил:

– Ты когда, Захар Максимыч, выезжать собираешься?

– Завтра утречком.

– Ого, двенадцать уже, – взглянув на уличные часы, заторопился Зимовской. – Я побегу, Захар Максимыч, передай поклон Агафье Даниловне, деду Фишке. Сегодня думаю уехать. Дел дома много. Сегодня уеду. Поди до Лександровой за ночь доберусь… – Пожимая руку Захару, он еще несколько раз повторил, что выедет этим же вечером.

На другой день утром Захар заехал к Матвею, попрощался с ним и отправился домой.

Тракт пустовал. Крестьяне, ехавшие в город, по обыкновению старались попасть к базару и проезжали здесь рано утром. Дальние из города тоже проехали.

Кругом стояла тишь. Захар привалился на мешок с овсом, задремал и очнулся, когда сани покатились под гору.

В семи верстах от города находился глубокий, заросший густым осинником лог. Осенью здесь вязли лошади и телеги, а зимой незамерзающие родники сочились водой, покрывали землю наледью, – лошади падали, возы в раскатах перевертывались, мужики проклинали белый свет.

Но Захара лог этот не страшил. Он ехал налегке, в пустой кошевке.

В самом низу, у подъема, Захар увидел Зимовского и его жену Василису. Они суетились возле своих саней, нагруженных ящиками, бочонками с селедкой, тюками с мануфактурой. Все это лежало в беспорядке.

Захар подъехал к ним; остановив лошадь, крикнул:

– Здорово бывали! А я думал, ты, Степан Иваныч, вчера уехал.

Зимовской не взглянул на Захара.

– Вчера не управился. А сегодня поторопился, да и сам не рад. Весь воз расползается. Ты, Захар Максимыч, помоги мне увязать, а то с бабой ничего не выходит.

– Давай, давай помогу, – охотно согласился Захар и выпрыгнул из кошевки. – Эка накрутил возище какой!

– Надо свернуть… не у места остановились, – сказал Зимовской. Он взял лошадь за узду, повел ее в кусты, по непроторенному объезду.

– Зря ты, Степан Иваныч. Мы и тут никому не помешаем. Видишь, на тракту никого нету…

Зимовской, не слушая Захара, поставил воз за кусты и принялся затягивать его веревками. Захар стал помогать ему.

Василиса стояла от них в трех-четырех шагах, молча наблюдала.

Захар горячился, работал с усердием.

Зимовской все время вертелся рядом, больше суетился, чем дело делал. Вдруг он схватил воткнутый в головки саней топор и замахнулся. Захар отступил, вытянул руки вперед.

– Ты что, Степаха, – прошептал он, – ай плохо вчера угостил тебя?

Голубые глаза Захара смотрели на Зимовского без страха, с презрением. Зимовской растерялся. Он стоял с закинутым вверх топором, рука его постепенно опускалась.

Василиса заметила это. Она раскинула руки и пошла на Захара, как растравленная медведица.

Захар стоял к ней спиной.

Она схватила его в охапку, сжала изо всех сил. Зимовской взмахнул топором. Захар, как мешок, медленно и тяжело повалился на землю. Василиса накинула ему на шею снятый с него же шелковый крученый поясок, затянула его покрепче, после этого поясок сняла и спрятала за пазуху.

Потом они раздели Захара и запрятали в густом осиннике.

Кошелек с деньгами Василиса положила в карман широкой юбки, одежду сложили в мешок и сунули в сани, под тюки с товаром.

Когда все было готово, Зимовской вышел на тракт, посмотрел, не едет ли кто. Он вернулся быстро, нервная лихорадка трясла его, зубы выколачивали дробь. Василиса спросила: