Гоголиана и другие истории - Владислав Отрошенко

Прибежали рабы, приживальщики, подручные Цезаря. Явилась вся домашняя челядь. Все окружили кольцом Катулла. Началась толкотня, давка.

В толпе стали выкрикивать:

– Петронию! Петронию пропустите! Она знает!

Бабка Петрония выскочила из толпы на средину круга, прошлась туда-сюда, поглядывая на Катулла. Потом махнула рукой.

– Зря шум подняли, – сказала спокойно. – Стих у него пошел.

Батюшка Катулла вздохнул облегченно:

– Слава Юпитеру, всё в порядке!

Но Цезарь не успокоился. Стал расспрашивать тревожно:

– Как стих?! Как пошел?!

– А вот так, – ответила Петрония, – стих у него шевелится в груди, сейчас полетит наружу.

И снова махнула рукой – не беда, мол.

Тут и Цезарь вздохнул с облегчением. Радостно сказал:

– Стих – это хорошо! Стихи мы любим! У меня, вот, и Мамурра стихи пишет!

Потом поинтересовался:

– А долго ли ждать?

Петрония в ответ:

– Не знаю. Никто не знает. А торопить нельзя.

Но в Цезаре эти слова только азарт распалили.

– Что за чепуха! – возразил он. Подбежал поближе к Катуллу, захлопал в ладоши и начал выкрикивать: – Perge! Perge![45]

Толпа зашевелилась, загудела, подхватила:

– Perge! Perge! Perge!

Катулл вдруг открыл глаза и с силой топнул ногой. Все в тот же миг замолчали, замерли. Несколько минут в доме стояла тишина. Когда же стих полетел из груди поэта, Цезарь и сам затрясся, застучал зубами; стал мотать головой, восклицая:

– Qui te Juppiter diique omnes perduint!.. Pulmoneum vomitum vomas![46]

Но заглушить стих было невозможно. Катулл произносил его громко и ясно:

Pulcre convenit improbis cinaedis,Mamurrae pathicoque Caesarique.Nec mirum: maculae pares utrisque,urbana altera et illa Formiana,impressae resident nec eluentur:morbosi pariter, gemelli utrique,uno in lecticulo erudituli ambo,non hic quam ille magis vorax adulter,rivales socii puellularum.Pulcre convenit improbis cinaedis.

Славно снюхались два гнусных педераста,два распутника – Цезарь и Мамурра.И не диво: оба ходят в скверне —этот в римской, тот в формийской, – крепковъелась в них она, ничем её не смоешь.Близнецы они – одной страдают хворью;спят в одной кроватке; оба грамотеи.И не скажешь, кто из них блудливей, —девкам римским оба конкуренты!Славно снюхались два гнусных педераста.

Так была написана песнь пятьдесят седьмая, входящая в «Книгу Катулла Веронского» – бесценное сокровище мира.

Языки Нимродовой башни

I. Язык народа йон

Из всех народов, строивших вавилонскую башню, народец йон был самый безалаберный. Йонцы ничего не делали на строительстве. Только песни пели – мол, песня строить и жить помогает. Когда же Всевышний, пресекая затею строителей, сотворил множество языков (раньше говорили на одном), йонцам достался такой, в котором было пять слов – «жираф», «барабан», «вечность», «заусенчатый», «тяпать». Но йонцы не унывали – сложили на своем языке тысячи песен, стихов; создали эпос. Существует на йонском философский трактат: «Жирафозаусенчатая вечность».

II. Язык народа зибур

Зибурский язык – громадный. В нем восемьсот миллионов слов. Столько же было кирпичей в вавилонской башне. Зибурцы их обжигали – такая у них была работа. На зибурском поименовано всё. Есть слово, которым обозначается «заостренная часть вишневой косточки», – кунстака; а также слово абью – «прикосновение кунстаки к чувствительным участкам нёба». Есть слово бумома – «сеть небольших лунок, оставленных дождем на песке»; а также слово чикма – «неожиданно возникающее желание увидеть вблизи какую-либо маленькую статуэтку». Выражение «нет слов» представляется абсурдным любому носителю зибурского языка. Слова есть всегда. Зибурцы любят и воспевают язык, называют его бибасху – «входящий во все подробности зримого и незримого мира». Не любит его только солдат-чужестранец – персонаж народной сказки, мгновенно овладевший им при помощи заклинания, чтоб обольстить зибурскую девушку. Он поносит язык за то, что он чебечку – «убийственно богатый» и феоцбу – «не позволяющий ничего утаить для бессловесного чувствования и видения». Затем снова прибегает к заклинанию, чтоб навсегда забыть зибурский. Но вместо этого превращается в мульми – «маленькие катышки снега, налипшие на поверхность шерстяной одежды».

III. Язык народа югурунд

Югурунды плохо разговаривали на едином языке Адама, которым владели все строители вавилонской башни. Если человек от рождения не был югурундом, то он не понимал ни слова из того, что произносили представители этой нации. Даже царь Нимрод, вдохновитель строительства, обладавший чутким ухом зверолова, не мог разобрать, о чем говорят югурунды. Он лишь раздражался, а иногда свирепел, слушая, как они что-то мямлят, что – то бормочут, выполняя совершенно ненужную работу, – югурунды вырезали из листьев кружочки и приклеивали их слюнями к наружной части деревянных коробок, служивших для формовки глиняных кирпичей. Уже к средине четвертого года строительства (башню возводили 70 лет) Нимрод издал указ, в котором говорилось: «Пусть югурунды не облекают свои мысли ни в какие звуки в пределах долины Сеннаарской, где строится башня до небес». Югурунды так и проработали молча до дня пресечения строительства. Они заговорили, пережив гнев Господа и рассеяние народов, уже на своем – югурундском – языке. «Замолчали на югурундском», как сказано в летописи этого народа. Подразумевается то обстоятельство, что любое югурундское слово представляет собой определенный, но бессмысленный набор звуков. Смыслом обладает молчание. Именно оно составляет фундамент югурундской речи. Например, югурундские слова, или, говоря более строго, похожие на слова звуковые комплексы явин и калахур сами по себе ничего не значат. Но если произнести – явин, а затем, промолчав ровно одиннадцать секунд, произнести – калхур, то возникает прилагательное «бессмертный».

Югурунды во время разговора не высчитывают, сколько времени длится смысловая пауза. Чувство длительности молчания дано им от рождения. Иностранцы лишены возможности говорить на югурундском или воспринимать его на слух. Однако письменным языком овладеть удается, так как исчезает главное препятствие устного языка – то, что югурундские грамматики называют молчанием, осеменяющим слова. На письме оно изображается примитивно – пробелом определенной длины. Имея измерительный инструмент, можно легко распознать уже упомянутое прилагательное «бессмертный». Оно рождается при расстоянии в девять миллиметров между последним знаком «слова» явин и первым знаком «слова» калахур. Сами югурунды при чтении и письме воспринимают и воспроизводят значимые интервалы без каких-либо вспомогательных средств. И лишь «пращуры, видевшие смерть Нимрода, – сообщает югурундская летопись, – клали в пробелы, чтобы знать расстояние между словами, головы муравьев».

IV. Язык народа цоог

Цооги были очень бодрым и работящим народом. Едва проснувшись (все строители спали прямо на стройке, на разных ярусах вавилонской башни), цоогские мужчины, женщины, старики и дети брались за работу. Цооги поднимали грузы при помощи кранов и лебедок. В день смешения языков цооги пробудились первыми и первыми же заговорили – стали громко выкрикивать: «Ярья! Зёба!» Однако другие народы, разбуженные этими выкриками, поначалу не догадались, что у цоогов теперь отдельный язык. Потому что слова ярья и зёба, не являлись исконно цоогскими. Они принадлежали всеобщему языку, который хотя и улетучился из ума всех строителей, но все же оставил там неизгладимые следы. Слово ярья на едином языке Адама означало «опускай! майна!», зёба – «поднимай! вира!».

Эти термины сохраняли свое первоначальное значение и в цоогском. Но совсем недолго. Уже к вечеру слово ярья стало обозначать на языке цоогов «камыш», а зёба – «сновидение».

Такова особенность цоогского языка – в нем не существует слов, которые обладали бы устойчивым значением более, чем восемнадцать часов подряд.

Цооги не в состоянии объяснить носителям других языков, каким образом они улавливают постоянно меняющиеся значения цоогских слов. Сами они считают свой язык подлинно живым, восхитительно подвижным, необыкновенно текучим и т. п. Дух смысла, говорят цооги, не должен задерживаться в словесных оболочках – ему положено совершать беспрерывное движение сквозь материю слов. Именно это и происходит в цоогском. Все слова в нем подразделяются на три категории – легкие, тяжелые и невесомые. К легким относятся те, которые свободно пропускают сквозь себя разнообразные смыслы, то есть не несут в себе ни малейших отзвуков предыдущих значений. Например, существительное цоык в данный момент означает «фуражка» – и больше ничего. При этом неизвестно, являлось ли слово цоык, скажем, сутки назад существительным, или оно было междометием со значением «увы».