Том 3. Публицистические произведения - Федор Тютчев

«8 сентября русские войска вступили в Варшаву.

8 сентября в Берлине 17 человек умерло от холеры

——

Деспотизм победил, свобода погибла!

Горе! Горе! Горе!»

В связи с подобными выступлениями в печати русский посланник в Мюнхене И. А. Потемкин заявил правительству Баварии протест и докладывал министру иностранных дел России К. В. Нессельроде: «С одной стороны, эта блестящая победа преданности долгу над мятежом вызвала живейшую радость у всех, кто справедливо обеспокоен возрастающим распространением революционного духа ‹…› С другой стороны, эта победа привела в глубокое уныние многочисленных приспешников революционной пропаганды, которая, под маской напускного одушевления и мнимого сочувствия польскому делу, использовала превратности этой войны с немалой выгодой для своих замыслов. К несчастью, именно в Баварии эта пропаганда находит ныне наиболее благоприятные условия для успеха своих козней» (цит. по: Летопись 1999. С. 111).

Тютчев был непосредственным свидетелем развития антирусских настроений в течение «десятка лет», одним из проявлений которых стала большая анонимная статья в трех номерах (с 31 января по 2 февраля 1830 г.) AZ, перепечатанная из издававшейся в турецком г. Смирна на фр. яз. газеты «Courrier de Smyrne». Публикация вышла накануне созывавшейся по инициативе России (с целью признать полную независимость Греческого королевства от Турции) Лондонской конференции, приписывала России прямо противоположные намерения и призывала Англию и Францию защитить свободу Греции от этого «Северного государства». Перепечатка (инспирированная австрийским правительством) статьи из Турции, с которой Греция боролась за независимость, и необоснованные обвинения в адрес России вызвали резкую реакцию Тютчева. «Что партия, враждебная всему доброму и честному в Природе Человека, — писал он Ф. Тиршу, — попыталась всеми возможными способами, per fas et nefas (правдами и неправдами — лат.), силой и хитростью, соблюдением договоров и нарушением их, погубить несчастную Грецию, — это понятно, ибо это было в ее интересах, а ведь известно, что интерес, самый низменный, самый гнусный интерес — единственное правило, единственный двигатель этой партии. Но то, что обманутый в своих расчетах, парализованный Высшей Силой в своих замыслах, отчаявшийся доконать свою жертву убийца пытается теперь прикинуться ее покровителем с тем, чтобы выдать истинного покровителя за убийцу, — вот это уже слишком, и общественное мнение изменило бы самому себе, если бы в своих признанных органах не отразило со всей силой негодования подобное оскорбление, нанесенное общественному благоприличию» (ЛН-1. С. 545).

Обозначившиеся в начале 1830-х гг. тенденции продолжали нарастать. В 1832 г. появился в печати памфлет «Geschichtliche Darstellung über das höchst gefährliche Wachstum Russlands für die übrigen Staaten Europas» («Историческая картина чрезвычайно опасного для остальных государств Европы развития России»), в котором Николай I обвинялся в стремлении внутренне разрушить Австрию и Турцию и объединить всех славян. После совместных прусско-русских военных маневров в Калише в 1835 г. К. А. Фарнгаген фон Энзе записал в дневнике: «…здесь людям крайне претят все отношения с Россией» (цит. по: Тютч. сб. 1999. С. 234). В том же году русский дипломатический агент в Кобленце Г. Т. Фабер докладывал, что жители Германии «в основном враждебны России» (цит. по: Лотмановский сб. М., 1997. Вып. 2. С. 307). Выходец из Силезской Пруссии А. А. Куник, ставший большим знатоком древнерусской истории и нумизматики и возвратившийся в 1841 г. на родину, встретил там настороженный прием: «…ни в Берлине, ни в Лейпциге он не мог найти издателя для своих переводов и извлечений из русских сочинений. Главная причина, по его словам, была та, что он хорошо отзывался о России» (РС. 1899. № 5. С. 368). Подобные настроения во многом складывались под влиянием формировавшей общественное мнение прессы. По свидетельству И. С. Аксакова, именно «бешеные нападки на Россию публицистов самой Германии» заставили Тютчева взяться за перо и выступить в немецкой печати (Биогр. С. 124).

…великое поколение 1813 года приветствовало с восторженной благодарностью… — Имеются в виду те представители немецкого народа, правительственных и военных кругов, которые могли по достоинству и с благодарностью оценить значение «Союза святого» между Россией и Пруссией для освобождения последней в борьбе с Наполеоном и которым было внятно содержание тютчевского стих. «Знамя и Слово» (1842):

В кровавую бурю, сквозь бранное пламя,Предтеча спасенья — русское ЗнамяК бессмертной победе тебя привело.Так диво ль, что в память союза святогоЗа Знаменем русским и русское СловоК тебе, как родное к родному, пришло?

Это стихотворение написано 25 июня / 7 июля 1842 г. и обращено к К. А. Фарнгагену фон Энзе, служившему в 1813 г. в русско-немецком легионе. Толчком к его созданию послужила встреча поэта с К. А. Фарнгагеном фон Энзе и с командиром этого легиона генералом Ф. К. Теттенборном, которые также оказались свидетелями победного пребывания русских войск в Париже. К. А. Фарнгаген фон Энзе замечал, что для пруссаков 1806 г. играет роль трагического пугала, от которого их избавил 1813 г. Опыт 1813 г. заставил К. А. Фарнгагена фон Энзе (впоследствии с глубоким интересом воспринимавшего русскую литературу, в частности творчество А. С. Пушкина) прийти к заключению, что «дома мы слишком мало внимания уделяли русскому языку и литературе и почти не занимались ими. Это тем более удивительно, что именно в последнее время, после проведенных в братском союзе боев за совместное освобождение и общих побед наши народы стали ближе друг к другу, а мощь и влияние России постепенно приобретают для нас все возрастающее значение» (цит. по: Освободительная война 1813 года против наполеоновского господства. М., 1965. С. 149). О результатах усилий по формированию «Союза святого» и о его деятельности можно судить по рапорту П. Х. Витгенштейна главнокомандующему после взятия Кенигсберга: «Приняты мы жителями чрезвычайно хорошо, не токмо как друзьями, но как избавителями их от ига французов» (цит. по: Поход русской армии против Наполеона в 1813 году и освобождение Германии. Сб. документов. М., 1964. С. 19). О разных сторонах деятельности «великого поколения 1813 года», его устремленности к сближению с Россией и «восторженной благодарности» см.: Освободительная война 1813 года против наполеоновского господства. М., 1965; Das Jahr 1813. Studien zur Geschichte und Wirkung der Befreiungskriege. B., 1963; Straube F. Frühjahrsfeldzug 1813. Die Rolle der russischen Truppen bei der Befreiung Deutschlands vom Napoleonischen Joch. B., 1963.

…почти удалось превратить в пугало для большинства представителей нынешнего поколения… — Примером такого превращения может служить вышедшая в 1839 г. книга F. D. Bassermann und Weitzel «Deutschland und Russland» («Германия и Россия»), с названием которой перекликается тютчевская статья. Авторы публикации приводили сказанные Наполеоном на острове Святой Елены слова о том, что «через пятьдесят лет Европа будет казацкой», и считали своим долгом предупредить подобный ход событий. Они резко критиковали германских князей и государей за их политику союза с русским царем и рассматривали Россию как главного врага немецкого национального единства, в борьбе с которым необходимо полагаться на союз с Францией, на строительство народного представительства и силу общественного мнения (см. об этом: Groh. S. 181). На образ «пугала» играла также напечатанная в 1839 г. в Лейпциге анонимная книга «Europeische Pentarchie» («Европейская пентархия»), в которой европейское геополитическое пространство разделялось между Пруссией, Австрией, Англией, Францией и Россией, а последняя выступала в роли покровителя менее крупных германских государств. Книга, написанная служившим в русском дипломатическом ведомстве в Дрездене и Берлине немцем К. Э. Гольдманом, произвела немалый шум в общественных и правительственных кругах Германии. Распространялись слухи, будто она инспирирована официальными кругами «северного колосса». Находившийся в то время в Европе М. П. Погодин обеспокоенно недоумевал: «Сочинение о Пентархии самым странным образом возбудило добрых немцев против нас: они обиделись, что какой-то их же брат-фантазер рекомендовал им покровительство России…» (Погодин. С. 59).

…видеть в России какого-то людоеда XIX века. — Тютчев, живший на Западе в 1820 и 1830 гг., мог вблизи наблюдать примеры тех предвзятых тенденций, которые частично отразились в упомянутых выше книгах и изданиях и порою принимали крайние формы. Рост влияния российской державы в Черноморском бассейне и на Ближнем Востоке постоянно вызывал подспудное сопротивление европейских стран, которые противопоставляли экономическую экспансию, политическое давление и антирусскую пропаганду в прессе. Особую активность проявляли английские политики, которые при каждом повороте событий на Балканах приписывали России захватнические замыслы и создавали из нее образ врага. Так, еще в 1833 г. влиятельный член палаты общин банкир Т. Аттвуд заявлял, что «пройдет немного времени… и эти варвары научатся пользоваться мечом, штыком и мушкетом почти с тем же искусством, что и цивилизованные люди». Следовательно, необходимо не мешкать, а объявить войну России, «подняв против нее Персию, с одной стороны, Турцию — с другой, Польша не останется в стороне, и Россия рассыплется, как глиняный горшок» (цит. по: Виноградов В. Н. Николай I в «Крымской ловушке» // НИ. 1992. № 4. С. 31–32). В английском парламенте раздавались оскорбительные выпады против Николая I и Екатерины II, «чудовищной бабки чудовищного императора» и даже «разнузданной проститутки». Значительный вклад в антирусскую пропаганду внес политический публицист Д. Уркварт (использовавший полученные им от польской эмиграции якобы подлинные документы русской дипломатии; о его деятельности см.: Gleason John Howes. The Genesis of Russophobia in Great Britain. L., 1950. P. 164–204; Groh. S. 162–164), который в своих брошюрах «Turkey and its resources» («Турция и ее ресурсы») (1833), «England, France, Russia and Turkey» («Англия, Франция, Россия и Турция») (1834), «The Sultan Mahmoud and Mehemet Ali Pasha» («Султан Махмуд и Мехмет Али Паша») (1835), «Russia and Turkey» («Россия и Турция») (1835) обвинял Россию в намерении захватить Константинополь и проливы и распространить свое влияние на всем Ближнем Востоке и в Азии, вплоть до похода на Персию и Индию. Подобные обвинения и обсуждения (с призывами всеобщего объединения против России) были популярны в английской и — шире — европейской прессе 1830-х гг. В марте 1836 г. А. И. Тургенев писал из Парижа, что «никогда столько брошюр, журнальных статей и книг не выходило о сем предмете, как в последние два года; даже тогда, когда Россия и Турция, ввиду Европы и Азии, сражались на высотах Балкан, менее ими занимались политические компиляторы, нежели теперь. Здесь и в Англии можно накопить целую библиотеку о России в отношении к Востоку» (Тургенев А. И. Хроника русского. Дневники 1825–1826 гг. М.; Л., 1964. С. 87). Современный исследователь отмечает: «…призывы к войне против России нередко раздавались и с трибуны английского парламента. Так, 19 февраля 1836 г. лорд Дадли в верхней палате заявил, что нельзя мириться с агрессивными планами России и что Англия, “если необходимо, готова к войне против нее”. Анонимный автор в 1844 г. признавал наличие в этой стране “общей неприязни в отношении России”. Российский посол в Лондоне граф Поццо ди Борго сообщал в Петербург, что мысль о близком завоевании Индии Россией широко распространена в Англии. “Этот план, — писал посол, — засел здесь во всех головах, невзирая на свою естественную невероятность и положительную фальшь”. Посол пытался доказать это Пальмерстону, но тот, соглашаясь, что в данное время русский поход на Индию невозможен, утверждал тем не менее, что “к этому идет дело”» (Ерофеев Н. А. Туманный Альбион. М., 1982. С. 275). Английские политики во многом использовали воображаемую «русскую угрозу» для дальнейшего расширения своих колониальных владений под лозунгом «защиты» их безопасности. Подобные приемы печати накладывались на памфлетно-карикатурные изображения страшного «захватчика», «тирана», «деспота», «петербургского чудовища», «жестокого татарина», какими нередко представлялись русские цари и их подданные. Еще в 1812 г. Е. Д. Кларк в книге «Travels in Various Countries of Europe, Asia and Africa…» («Путешествия в разные страны Европы, Азии и Африки…») вводит весьма распространенный впоследствии образ кнута как обобщающего символа России, словно предваряя интонации А. де Кюстина (и не только его): «Император колотит первого из своих придворных, князья и дворяне бьют своих рабов, а те — своих жен и детей. Бичевание в России начинается еще до восхода солнца, и на всем протяжении этой огромной империи, во всех слоях населения палка работает с утра до вечера» (цит. по: McNally. S. 88). О «стране кнута» Тютчев не раз читал и как председатель Комитета цензуры иностранной (см.: Бриксман М. Ф. И. Тютчев в Комитете ценсуры иностранной // ЛН. 1935. Т. 19–21. С. 570).