Твои, Отечество, сыны - Александр Родимцев

— Итак, вы предлагаете… — задумчиво произнес Грушецкий.

— Просить командующего, чтобы он перенес атаку на следующую ночь.

— Ваши доводы, товарищ начальник штаба, вполне основательны, — сказал Грушецкий. — Но я не уполномочен отменять приказ командующего. Если вы, Александр Ильич, согласны с докладом начальника штаба, вы должны доложить свои соображения генерал-майору Подласу…

— Вы понимаете, товарищ член Военного совета, — сказал я, — что с этими предложениями нельзя не согласиться: они обоснованы ходом событий. Однако, буду откровенен, стоит мне взять телефонную трубку и высказать эти предложения, как в ответ посыпятся «теплые» слова.

Казалось, Грушецкий не понял.

— Какие?..

— Могу сказать: «Вы еще не успели вступить в командование дивизией, не пытались организовать бой, а уже начинаете ныть». Или: «Вам доверен высокий пост, а вы трусите?! Нет у вас танков, артиллерии, мало людей… и тому подобное…» Или: «Воевать нужно не числом, а уменьем…»

Грушецкий усмехнулся.

— Нет, Александр Ильич, наш командующий отлично знает военное дело. Человек он вдумчивый, рассудительный, обязательно позвоните ему.

С Кузьмой Петровичем Подласом я познакомился еще в дни боев за Киев. Он не раз бывал в нашей бригаде и дал много ценных советов. Конечно, он должен был помнить, что приказ вышестоящего командира был для нас законом и мы выполняли эти приказы без оговорок. Однако многие изменились за время войны, и, возможно, изменился характер командующего?

Я взял карту, снял трубку телефона. Знакомый голос отозвался:

— Слушаю…

Он не прервал меня ни словом. Я закончил доклад.

Некоторое время трубка молчала. «Кажется, ты не ошибся, — сказал я себе. — Сейчас ты услышишь „теплые словечки“…» Но генерал ответил спокойно:

— Хорошо. Мы это учтем. Приступайте к подготовке.

У меня словно камень свалился с сердца: атака была перенесена на следующую ночь, и мы могли к ней подготовиться.

Уже через несколько минут все офицеры штаба, политотдела, начальники родов войск и служб приступили, каждый по своей специальности, к подготовке ночной операции.

Ранним утром майор Бакай доложил, что большая часть немецких танков покинула город, а на смену ей прибыла моторизованная пехота, которая приступила к оборонительным работам на северной и северо-восточной окраине Тима.

Эта новость порадовала нас: драться с моторизованной пехотой будет, конечно, легче, чем с танками.

Порадовал меня и Борисов: он сообщил, что в наше оперативное подчинение прибыла артиллерийская бригада полковника Игнатова и к вечеру прибудет реактивный дивизион… Еще через несколько минут я узнал о прибытии пополнения в шестьсот человек. Правда, двести из них не имели оружия, однако я был уверен, что мы быстро «наскребем» его в наших тылах.

Чернышев не скрывал восторга.

— Какая силища у нас, Александр Ильич! Теперь-то фашисты наверняка засверкают пятками. Но, мне думается, без военной хитрости нам не обойтись…

— Федор Филиппович, душа-человек, я уже думал об этом! Посмотри-ка внимательно на город. Юго-западная окраина его имеет возвышение над местностью, крутизна откосов здесь до сорока градусов. Природная крепость! Ясно, что немецкое командование не рассчитывает, чтобы мы наступали с этого направления. Здесь они не строят инженерных укреплений и не думают организовывать систему огня. Именно это направление мы изберем для главного удара, а ложную атаку, малыми силами, предпримем там, где нас ждут… Поэтому дальнейшее будет зависеть от выдержки и отваги, от умения организовать целеустремленные маскировочные мероприятия и от грамотного ведения уличного боя.

Командарм наш план утвердил, но внес поправку: демонстративные действия начать не в 20, а в 22 часа, когда солдаты противника будут ужинать или укладываться спать, а главные наши силы вступят в действие в пять часов утра, — к этому времени гитлеровцы порядочно измотаются и устанут.

Почти все офицеры штаба ушли в подразделения, а я с адъютантом Шевченко и политруком Ржечуком решил посмотреть, как обстоят дела в 16-м полку, побывать в его батальонах и ротах, побеседовать с офицерами и бойцами.

Командир 16-го стрелкового полка Чернов — молодой, высокий блондин, с веселым, жизнерадостным взглядом серых глаз, — встал в струнку и четко доложил, что полк готовится к ночной операции. Он развернул передо мною план города с отметками огневых позиций артиллерии и минометов противника. Начальник полковой разведки, лейтенант Яровой, подробно указал расположение огневых средств противника, вплоть до отдельных пулеметов.

Мы вместе прошли в батальон и в роты. Здесь чувствовалось, что солдаты готовятся к серьезному бою. Есть множество неуловимых примет, по которым легко определить эту готовность, и, пожалуй, самая верная из них — внутренняя сосредоточенность солдата.

В одной из рот пожилой веселый солдат сказал:

— Крепко этой ночью, товарищ полковник, стукнем фашиста!

Я насторожился:

— А почему вы думаете, что именно этой ночью?

Солдат широко улыбнулся, подмигнул товарищам:

— Опыт имеется, товарищ полковник! Неспроста мы так старательно все подгоняем да примериваем. Каждому понятно, не на танцульки собираемся — в бой.

— А если это секрет?

— Ясно, что секрет, товарищ полковник! Немец ежели узнает, каналья, — все пропало. Только мы-то ему не скажем, нам это не интерес!..

Солдаты засмеялись.

— Верно, Кремежный, нам это первая оплеуха! Пускай лучше фрицам она достанется!

Я проверил оружие: винтовки, автоматы, противотанковые ружья, пулеметы, минометы, гранаты и противотанковую артиллерию. Все оказалось в образцовом порядке. Воины из батальона капитана Наумова не впервые готовились к бою и участвовали в атаках: они были уверены в успехе.

Отлично обстояли дела и в соседнем 283-м полку. Здесь была создана группа для захвата немецкого штаба в деревне Становое. Возглавили эту группу политрук Крюков и капитан Харитонов — смелые, боевые офицеры. Улицы города, кварталы, даже отдельные дома были распределены между ротами и взводами…

Фронтовики помнят, конечно, час перед боем, как глубока и многозначительна у переднего края настороженная, нерушимая тишина.

Я долго стоял у землянки, слушая тишину, которую, казалось, нисколько не нарушали дальние громы артиллерии.

Плотный, тяжелый дым стлался над руинами Тима, вспыхивал и отсвечивал гневными отблесками огня.

В штабной землянке, вырытой под откосом, освещенной гильзой из-под снаряда, сплющенной и заправленной керосином, тоже было тихо, — ни возгласа, ни знакомого телефонного звонка.