Пророчество о пчелах - Бернард Вербер

тоннеля для надежного снабжения города водой при осаде и для удаления городских отходов.

В те времена евреи были разделены на два царства (Израиль на севере и Иудея на юге), что делало их уязвимыми. Это привело к завоеванию обоих царств вавилонянами царя Навуходоносора. Осада Иерусалима продолжалась несколько месяцев, евреи оказывали яростное сопротивление захватчикам.

В 586 г. до н. э. город был наконец взят. Навуходоносор, взбешенный дорогой ценой, заплаченной за победу, разграбил город и разрушил храм Соломона, устроив пожар его деревянной обшивки. В столицу царя, Вавилон, была насильственно угнана вся религиозная, политическая и экономическая элита Иудеи, в общей сложности 150 тысяч человек – четверть населения Иудейского царства.

Снова иудеи оказались рабами на чужбине.

Но, как в Египте при Эхнатоне, Навуходоносору приснился сон, смысл которого ему обязательно понадобилось узнать. Ему сказали, что лучше всех в Вавилоне толкует сны молодой плененный аристократ из евреев, по имени Даниил.

Того привели к царю, и он описал ему сон, хотя царь еще ничего не говорил: «Тебе приснился великан с золотой головой, с серебряной грудью, с бронзовыми бедрами, с железными коленями и с глиняными ступнями. Камень ударяет по глиняным ногам и разбивает их в пыль. Железо, бронза, серебро и золото рушатся, их развеивает ветер».

Навуходоносор спросил о значении этого сна и получил от юного Даниила разъяснение: «Голова из золота – твое правление, царь Навуходоносор, но после тебя будет другое царствование, серебряное. Потом третье, бронзовое, и четвертое, железное. И все они рухнут от камня, ударившего по глиняным ногам. Камнем этим станет человек, Мессия».

47

В застекленное окно камеры, где томятся Рене, Александр и Мелисса, кто-то бросил кусок застывшего бетона. Стекло не разбилось, но неожиданный звук нарушил медитацию Рене.

Александр тоже сидит по-турецки.

Рене сгребает его за воротник.

– Вы меня обошли!

Александр высвобождается и отодвигается от скандалиста.

– Почему ты должен быть единственным пророком? Я тоже хочу направлять себя прежнего, пусть он тоже расскажет, что произойдет между теми временами и нашими. Ни у кого нет эксклюзивного права на будущее, мой дорогой.

У входа в полицейский участок нарастает шум. Мелисса встает на табурет и изучает происходящее через толстое стекло. Разозленная толпа машет знаменами, транспарантами и палками.

– Они жгут французские флаги! – пугается Мелисса.

Рене ничем не проймешь, он больше занят проблемами прошлого, нежели настоящего.

– Я знала, что нечего было туда соваться! – шипит Мелисса, слезая с табурета. – Помнишь, папа, как в октябре 2000 года двух заблудившихся израильтян сцапали и заперли в Рамалле, как нас, возможно, в этом же самом полицейском участке, а когда собралась толпа, полицейские, вместо того чтобы их защитить, выдали их манифестантам, и те их линчевали. Одному из убийц, хваставшемуся окровавленными руками, аплодировали из окон.

Эта картина заставляет молодого преподавателя истории содрогнуться. Александр, как водится, спешит доказать, что знает больше подробностей, чем его дочь.

– Первое, что тогда сделала палестинская полиция, – конфисковала фотоаппараты. Итальянскую журналистку, сумевшую утаить свой и сфотографировать человека с окровавленными руками, уволили за нарушение «редакционной политики».

Мелисса так просто не сдается:

– Через год израильские секретные службы арестовали этого человека. Его приговорили к пожизненному заключению, но потом освободили в обмен на израильского заложника Гилада Шалита.

– Этот Юсеф Дауди внушает мне доверие, – спокойно сообщает Мелиссе отец.

Второй камень, тяжелее первого, разбивает оконное стекло. Осколки разлетаются по всей камере, но не ранят ни Александра, ни Мелиссу, ни Рене.

Манифестанты распаляются, в окно летит целый град камней.

– А я еще раздавала листовки в поддержку палестинского дела! Не хватало, чтобы в благодарность они меня линчевали, – негодует Мелисса. – Надо сказать им, что я за них, против сионистов, укравших их земли!

– Не думаю, что сейчас подходящий момент, – качает головой ее отец.

В камеру заглядывает Юсеф Дауди, он приглашает всех троих к себе в кабинет. Там их ждет кофе, апельсиновый сок в бумажных стаканчиках, пирожные.

Сам Юсеф выглядит озабоченным.

– Беда с вами! – признается он.

– Манифестанты?

– Нет, ваш консул, Гюстав де Монбельяр. Я с утра ему названиваю, но он не берет трубку. Если честно, репутация у него еще та – закоренелый гуляка…

В кабинет в панике вбегает еще один офицер. Он что-то быстро говорит по-арабски Юсефу, который, слушая его, включает компьютер. На экране появляются кадры внешней системы наблюдения.

Видна беснующаяся толпа. Демонстранты размахивают кинжалами, швыряют камни, жгут и топчут французские, израильские, американские флаги.

В какофонию врезается новый звук – звон разбиваемой бутылки, потом еще и еще. Чувствуется запах гари. В стену полицейского участка мечут бутылки с зажигательной смесью.

Вокруг лейтенанта Дауди собираются другие полицейские, они засыпают его вопросами. Он отвечает твердым голосом. Трое французов в тревоге наблюдают эту сцену, не понимая ни слова. Но когда спорящие переходят на повышенный тон, становится ясно, что полицейские не согласны со своим командиром. Тот не пасует перед ними и умудряется выставить их в коридор.

Закрыв за подчиненными дверь, Юсеф тяжело вздыхает.

– Ну, что? – спрашивает Александр.

– Мои коллеги боятся за свои семьи. Как средство усмирения толпы они предлагают… выдать вас ей.

– Нас же убьют! – ахает Мелисса.

– Будут дипломатические последствия, – напоминает ее отец.

– Слушайте внимательно! – жестко требует Юсеф. – Я охраняю вас как могу, но не забывайте, что виноваты в этом кризисе вы сами, ваше опасное, необдуманное поведение. Что до дипломатии, то я не отвечаю за вашего консула: нет его, и все тут. Уверяю вас, я уже несколько часов пытаюсь с ним связаться.

– У вас есть оружие! – напоминает лейтенанту Александр.

– Беда в том, что манифестанты тоже вооружены. Я не собираюсь начинать эскалацию насилия.

Юсеф подливает им кофе, не скрывая тревоги.

– Что, если они первыми начнут стрелять? – спрашивает Мелисса.

– Манифестанты знают, что в их толпе могут быть журналисты. Они не хотят пачкать образ своего дела. Поймите, многие из нас, палестинцев, понимают, что в наших интересах поддерживать добрые отношения с нашими соседями-израильтянами. Мы думаем о себе и о наших детях. Проблема в том, что многие страны заинтересованы, чтобы здесь вспыхнула война: тогда они станут финансировать и вооружать всевозможные группировки, чья задача – дестабилизировать Ближний Восток.

– Кажется, они уже добились этого в Ливане, – напоминает Александр.

– Я – суннит, у меня родня в Сирии, мне ли не знать, что творят там шииты! Башар аль-Асад при пособничестве палачей из «Хезболлы» перебил кучу моих родственников. Больше пятидесяти тысяч сирийских суннитов подвергались пыткам и были казнены в страшных правительственных тюрьмах Башара при поддержке Ирана и России. Об этом все