След Золотого Оленя - Глеб Голубев

«Да разве он исчез совсем?» — думаю я, вспоминая нашего Золотого Красавца, вдруг оказавшегося похожим на своих дальних родичей, бегущих по карнизу белокаменного храма Покрова-на-Нерли. Хорошо сказал один мой друг-археолог, наделенный к тому же поэтическим даром: скифы вовсе не вымерли, не канули в Лету. Они как бы растворились в потомках. Где-то звучат до сих пор их мелодии. Кто-то рассказывает их сказки. И в наших жилах, вполне вероятно, течет скифская кровь. Кто-то пасет коней выведенных ими пород и выращивает скифскую пшеницу. И девушки, готовя себе приданое, в далеких северных деревнях вышивают на полотенцах драчливых петухов, гордых оленей и священные когда-то в древности узоры, даже не подозревая об этом…

Кто-то крадучись, осторожно трогает меня за локоть. Я отдергиваю руку, оглядываюсь и смущенно смеюсь над своим испугом. Нет, это не ожившие призраки прошлого. За мой рукав зацепился колючками принесенный ветерком из степи ажурный шар перекати-поля, похожий причудливым переплетением сухих стеблей на какую-то абстрактную скульптуру. Я освобождаю его, и он, тихо шурша, катится дальше, во тьму.

А я отправляюсь спать в надежде, что утро мудренее и принесет ответ хоть на один из мучающих меня вопросов.

Утром я снова гадаю, склоняясь над картой: какой курган раскапывать? Специальной разведки окрестностей мы не проводили, сразу взялись за раскопки. Но я все же нанес на карту немало курганов, встречавшихся нам, когда колесили мы тут ранней весной в поисках «не то Михайловки, не то Варваровки».

Студенты начали заводить споры:

— Конечно, надо самый большой выбрать…

— Твой излюбленный, что ли? Где, старики говорят, наполеоновский генерал похоронен? — лениво спросил Саша Березин, пощипывая струны гитары. Свои роскошные кудри он остриг, здесь некогда их лелеять и холить.

— Нет, мальчики, по-моему, гораздо перспективнее «Золотой»!

— Потому что самый красивый?

— Хотя бы поэтому! — воинственно вздернула коротко остриженную головку Тося.

— Не трещи, таракуцка! — прикрикнул на нее Борис и тут же поспешно пригнулся, получив крепеньким кулачком по шее.

Мы с Алексеем Петровичем, лениво прислушиваясь к спорам и возне студентов, как полагается руководителям, пока хранили важное молчание. Но попозже, оставшись одни, говорили, конечно, о том же.

— Я стою все-таки за «Золотой», — сказал Савосин.

— Интуиция подсказывает?

— А ты не веришь в нее? Чего иронизировать?

Мы помолчали, глядя на угли, рдевшие под темнеющим пеплом. Я сел, обхватив руками колени, и задумчиво посмотрел поверх костра в ту сторону, где прятался в темноте «Золотой» курган.

Так прозвали его мы. Даже не знаю, как называли его местные жители. Курган стоял довольно далеко от дороги, километрах в двух от лагеря. Он был довольно высок, метров в пять высотой, около тридцати метров в диаметре и выделялся издалека среди темных посевов ячменя, потому что его покрывал, как нарядной парчой, веселый ковер из крупных золотистых ромашек.

— Ой какая красотища! — впервые увидев его, закричала, всплескивая загорелыми руками, Тося. — Прямо золотой!

— Ладно, проверим «Золотой», — согласился я.

Заложили разведочные скважины. Первая и вторая нас разочаровали. Но из третьей извлекли глину, выброшенную на поверхность, когда копали погребальную камеру. Как видно, курган скифский.

Непорожний предложил добавить еще бульдозер и два скрепера:

— Сверх договора, за счет колхоза. Поскольку вы нам помогаете улучшить планировку полей.

Не стану повторяться и подробно рассказывать о ходе раскопок. Скажу сразу, что мы нашли.

Три бульдозера быстро срезали курганную насыпь, и радость наша все возрастала: никаких следов ограбления!

Наконец осталась лишь контрольная бровка. Мы добрались до желтой материковой глины, выброшенной при копке погребальной камеры. А вот и вход в нее — не потревоженный грабителями и тоже заложенный бревнами. Неужели снова неврское погребение? Хотя и в Гнатовой могиле ведь попались остатки обгорелых дубовых бревен.

«Не забывай о пестроте погребений в здешних краях и не спеши огорчаться», — успокоил я себя.

Разбираем завал и проникаем в камеру. Нет, до нас в ней, к счастью, никто не побывал.

Вдоль стенки расставлены горшки и банки самой различной формы, уже совсем непохожие на чернолесские. И скелет лежит на небольшом земляном возвышении почти в середине погребальной камеры. По правую руку его проржавевший меч с остатками ножен. Навершие у него в виде полумесяца или серпа. По левую руку — колчан со стрелами, давно истлевший. От стрел опять остались одни лишь позеленевшие наконечники.

Но это что? Возле головы покойника лежит бронзовое зеркало на длинной ручке, заканчивающейся маленькой фигуркой не то волка, не то собаки. Рядом стоит совсем крошечный глиняный горшочек, скорее всего жертвенная курильница. А весь череп усыпан маленькими золотыми бляшками, изображающими различных животных. И на пряжках, сделанных, видимо, из кабаньих клыков, такой же орнамент. Но у некоторых оленей опять вроде лосиные черты! Или это мне уже начинает казаться?

Странное сочетание: меч, колчан со стрелами — и зеркало, давно истлевший пышный головной убор. Это от него остались лишь золотые бляшки, некогда в изобилии нашитые на нем.

Мы с Алексеем Петровичем переглядываемся, постепенно начиная понимать: опять, кажется, промахнулись…

Присев на корточки, Савосин внимательно рассматривает череп и говорит:

— Женщина. Обрати внимание на форму глазниц и на линии лба.

— Женщина?! — ахают хором студенты.

— Н-да-с, — с горечью говорю я. — Амазонка. Сарматка.

Савосин начинает осматривать посуду. Я осторожно беру в руки зеркало, бережно очищаю. Задняя сторона его сплошь покрыта правильным геометрическим узором, напоминающим изображение цветущего подсолнечника. Это уже искусство иное, чем скифский стиль. Точнее, перед нами предметы, свидетельствующие как раз о переходе от скифской уже к другой культуре: геометрический орнамент еще сочетается с изображением забавной зверушки на конце рукояти зеркала.

— Это зеркало? — удивляется Тося. — Как же в него смотрелись?

Действительно, ржавчина так изъела бронзу, что зеркало стало похоже, пожалуй, на сковородку. Но когда-то оно было отполировано и начищено до блеска, отражая красоту мира и своей хозяйки. Такое зеркало у скифов и сарматов стремилась приобрести каждая женщина и гордилась им, как мужчины — мечами или стрелами. Самые затейливые и нарядные зеркала — позолоченные, украшенные фигурками зверей, заказывали у греческих мастеров.