След Золотого Оленя - Глеб Голубев

— Где это нашли? — потянулся я к газете. — Разыгрываете?

— Здесь же, в Днепропетровской области, — ответил Клименко, протягивая мне газету.

— Боре Мозолевскому повезло! Он там копает.

Заметочка была небольшой и крикливой: «В ушах царицы золотые серьги, на запястьях Широкие золотые браслеты, пальцы унизаны одиннадцатью перстнями…»

Я был рад за Бориса. Жаль, из этой заметки не поймешь, что именно он раскопал. Но тем обиднее, что мы промахнулись. Однако курган надо докапывать. И мы продолжали работать, хотя, понятно, без прежнего пыла и радужных надежд.

Пожалуй, один Непорожний не потерял интереса к этому кургану.

— Ну что новенького узнали про древних хлеборобов? — интересовался он, заезжая к нам.

Для Головы древние обитатели этих мест все были прямыми предками, а он — их законным наследником. Они когда-то обрабатывали эти поля и пасли скот на знакомых лужках и как бы завещали ему продолжать вечное, святое дело. Такая близость связывала его с давними земляками, пожалуй, крепче кровного родства. И ему в отличие от нас было не так уж важно, чье именно погребение мы раскапываем.

В сельской средней школе, где учился Непорожний, историю, конечно, преподавали в весьма кратком изложении. Она казалась скучной, далекой и отвлеченной, даже более абстрактной, чем алгебра. А теперь Голова вдруг почувствовал живую и неразрывную связь времен, накрепко соединявшую его, нынешнего земледельца, с далекими предками. Они ведь на этой же самой земле сеяли пшеницу, объезжали норовистых скакунов, охотились на лосей и оленей, приручали диких кабанов, ели из глиняных горшков похлебку, осколки этих горшков мы теперь выкапываем на его глазах из земли.

Когда уже срыли почти всю курганную насыпь, оставив нетронутой лишь контрольную бровку, и добрались до желтоватой материковой глины, острые глаза Савосина первые заметили пятно темной, явно насыпной земли. Значит, под нею какая-то яма?

Мы с Алексеем Петровичем взялись за лопаты. Остальные столпились вокруг. Вдруг моя лопата звякнула, на что-то наткнувшись.

Мы с Савосиным переглянулись: если вход в камеру заложен камнями, погребение, видимо, скифское — и неограбленное! Но почему погребальная камера не в центре кургана? И самая непонятная загадка: каким образом в курганной насыпи над нею очутились гораздо более древние могилы бронзового века?!

Размышлять было некогда. Нами овладевал все больший азарт. Разобрав увесистые камни, тщательно уложенные в три слоя, мы обнаружили под ними хорошо сохранившийся заслон из толстых дубовых плах.

Новая настораживающая неожиданность! Кто похоронен в гробнице? Скиф-пахарь? Невр? Вождь чернолесцев?

Вот разобран и деревянный завал. Пологий коротенький коридор вел в небольшую камеру. Стены ее выложены бревнами, также обгоревшими сверху. Только тут бревна не были уложены в виде сруба, а врыты в землю стоймя, вертикально. Почти все они сохранились довольно хорошо, но при первом же прикосновении начинали рассыпаться на мелкие кусочки. Так что мы первым делом принялись пропитывать их укрепляющим составом.

Во многих местах в бревна оказались вбиты бронзовые крючки. Видимо, на них были развешаны различные одеяния и конская сбруя. И ткань и кожа давно истлели. Остались лишь упавшие на пол золотые бляшки в виде крошечных фигурок разных животных — оленей, пантер, баранов, бронзовые удила и костяные псалии[9].

Из погребальной утвари прежде всего, конечно, бросалась в глаза посуда, необходимая покойнику в его последнем путешествии. Вдоль стены стояли глиняные горшки разных форм и размеров — и совершенно целые, неповрежденные. Значит, в гробнице никто еще до нас не побывал!

Начинаем осматривать погребальную камеру не спеша, детально, разбив ее сначала, как полагается, на квадраты. Они помогают тщательно разметить, где именно что лежало. Потом надо все сфотографировать с разных точек, зарисовать, пометить на плане, прежде чем выносить на белый свет и бережно упаковывать.

— Смотри! — Савосин протягивает мне довольно большой сосуд, покрытый прекрасно сохранившимся черным лаком.

Я разбираю вырезанную на нем пояском надпись греческими угловатыми буквами: «Опустоши меня!»

Великолепная находка. Она не только свидетельствует о широко развитых торговых связях между греческими колониями на берегу Черного моря и местными жителями, но и поможет уточнить время погребения. Оно никак не моложе начала шестого века до нашей эры. Именно тогда подобные сосуды были в моде.

Но, значит, мы все-таки промахнулись. Этот курган явно постарше раскопанного Смирновым, хоть они и стоят рядом.

Так, а это что? Бронзовые наконечники стрел. Сами стрелы и кожаные колчаны давно истлели, а наконечники сохранились, лежат тремя аккуратными кучками, странно похожие на пули. И сколько их! Хотя погребальной утвари и немного, видимо, покойник был довольно знатным и богатым воином. Только свои сбережения он носил в колчанах — в виде стрел. Стрелы и дротики в те времена служили не только оружием, но и своего рода деньгами. Наконечник заменял монету. Поэтому в богатых погребениях их иногда находят мешками — по шестьсот и даже больше! (Забегая немножко вперед, скажу, что мы обнаружили в этом погребении двести шесть наконечников — очень приличное состояние.)

— Скорее всего шестой век, — говорит Савосин, задумчиво перебирая позеленевшие наконечники. — Надо будет уточнить у велографов[10].

— Зачем их беспокоить? — вдруг ласково произносит Андрей Осипович. — И так никаких сомнений: даже не шестой, пожалуй, последняя четверть седьмого века до нашей эры.

Мы с Алексеем Петровичем уставились на него.

А Клименко продолжал как ни в чем не бывало:

— Листовидные и асимметрично-ромбические, обе разновидности двухперых втульчатых. Отливались в двустворчатых каменных формах. Поскольку у многих наконечников преобладают втулки внутренние и остроарочные контуры, вполне вероятно, погребение даже седьмого века.

— Откуда вы все это знаете, Андрей Осипович? — потрясенно спрашиваю я.

— Да ведь я же вам, помнится, говорил: увлекаюсь изучением холодного оружия всех времен.

Занятый стрелами и пораженный удивительными познаниями бывшего следователя, я не сразу замечаю, что Тося хочет что-то спросить. Наконец она не выдерживает, тянет меня за рукав:

— Всеволод Николаевич, а где же сам скелет?

— Какой скелет? — не понимаю я.

— Ну где же сам покойник? Ведь должен быть его скелет. Могила не ограблена, все цело. А скелета нет.

Мы с Алексеем Петровичем и Клименко, слушавшими наш странный разговор, довольно тупо озираемся по сторонам. Еще раз осматриваем всю погребальную камеру. Потом смотрим друг на друга… В самом деле, что за чертовщина. Стоят нетронутыми сосуды, лежат наконечники стрел, проржавевший меч с остатками истлевших ножен. Его обычно клали рядом с покойником. Но меч есть, а скелета возле него нет.