Влюбись в меня под музыку - Тори Майрон

Понятное дело. Мили могла этого и не говорить. Пусть я и не бывал прежде в отношениях, но всё же не дебил и знаю, что для всех девушек измена — безоговорочное табу. Для них же секс не просто одно из базовых физиологических потребностей, как для многих мужчин, включая меня, а нечто важное, серьёзное, значимое, то, чем можно заниматься только с любимым человеком.

И как же меня распирает от нетерпения стать для Мили не просто этим человеком, но и первым мужчиной в её жизни. Не передать словами, не описать всеми известными мне эпитетами. Мой разум настолько сильно дуреет от бесконтрольных чувств к Мили, радости и предвкушения нашего первого секса, что я напрочь забываю о том, что никогда не говорю того, в чём не уверен на все сто процентов.

– Я ни за что тебе не изменю, Мили. Обещаю, – отвечаю милашке со всей искренностью и непоколебимостью.

Запечатываю её губы своими и да… действительно верю в сказанные мной слова. А всё потому, что опять испытываю это… жар, тахикардию, наплыв адреналина и кипение крови в каждой клетке тела. Разве можно от этого отказаться ради простого оргазма с какой-то левой бабой?

Ответ очевиден.

Как очевидно и то, что вряд ли хоть что-то будет способно побудить меня отказаться от своего нового, чертовски милого источника жизни.

Глава 27

Марк

В моём прошлом были всего две девственницы, но их с лихвой хватило, чтобы желание ещё раз связываться с целками исчезло окончательно. Во время затяжной прелюдии обе девушки предсказуемо краснели, робели, сжимались всем телом, а во время секса оставались практически безучастными. Только ноги раздвинули, а потом скулили от боли, слёзно умоляя меня закончить «этот ужас» поскорее.

В общем, не секс, а полный отстой. И после второго такого отстоя я пообещал себе впредь обходить девственниц стороной. Однако вот он я — промокший до нитки после резко начавшегося ливня и улыбающийся до боли в щеках, влетаю в лифт вместе с самой горячей девственницей на свете и припечатываю её спиной к зеркалу. Губы в губы. Языком оккупирую её сладкий ротик и дрожу — мелко, неудержимо, как при ознобе, от дичайшей похоти, стягивающей напряжением всю область бёдер.

Милашка тоже вся ходуном ходит. Стонет, ныряет пальцами под мою майку, царапает мокрую кожу, сталкиваясь с моим языком так, словно дерётся с ним не на жизнь, а на смерть. Одержимо. С голодом. Чертовски пошло и без толики смущения. Мили будто отключилась от всей реальности, полностью отдавшись своим чувствам и желаниям. Наконец-то! Кажется, я ждал этого момента целую вечность.

Мой ангел не противится, не возражает, когда я обеими руками забираюсь в её спортивные штаны и с упоением сжимаю ягодицы. Кружу ладонями по влажной коже, сминаю пальцами, массирую, каждым движением вытягивая из милашки сладкие стоны. Поедаю их. Все до единого в себя вбираю. И сам хриплый стон ей в рот выдыхаю, стоит Мили справиться с ширинкой и обхватить мой член рукой. Цепко. Прочно. До ярких вспышек перед взором.

– Ммм… – то ли мычу, то ли рычу. Толком не слышу и ни черта не понимаю. От остроты ощущений мозг превращается в жижу, плавится и стремительно стекает к паху. Мили водит ладонью по всей длине члена, то сжимает пальцы сильнее, то расслабляет, доводя меня до грани раньше времени.

– Притормози, ангел. Я не хочу обкончаться прямо в лифте, – со сдавленным смешком произношу я.

– Я же просила тебя не называть меня так, – парирует милаха и в наказание кусает мою нижнюю губу, укрепляя кольцо пальцев на члене.

– Сучка, – шиплю и рывком поднимаю Мили за ягодицы, вынуждая её вытащить руку их моих трусов, чтобы обхватить шею, а ногами — талию. – Такое обращение тебе больше нравится?

– Да… Мне очень нравится… Очень, – сквозь стоны выдаёт крошка, вероятнее всего, даже не расслышав мой вопрос. Она прикрывает глаза, запрокидывает голову, открывая мне полный доступ к своей шее. Целую её, слизываю природные капли и хрипло выдыхаю на каждом толчке бёдер в центр её ног.

Если бы в следующий миг двери лифта не открылись бы, я вполне мог бы не сдержаться. Просто спустил бы с нас обоих штаны и ворвался бы в Мили до самого основания. И уверен, в её нынешнем состоянии она не стала бы меня останавливать. Мили сама в нетерпении. Возможно, даже больше, чем я. И, честно говоря, я в неслабом шоке.

Я никогда не мог даже подумать, что именно грязная и опасная сторона моей жизни станет тем самым катализатором, что побудит Мили изгнать из головы все страхи и сомнения, которые до сих пор мешали ей отдаться мне целиком и полностью.

После такого попробуй пойми этих женщин. Что именно им от нас нужно? Уму непостижимо.

Толком не соображаю, как доношу Мили до своей квартиры, не глядя открываю двери и оказываюсь в тёмной прихожей. Мы целуемся без остановки. До жжения в губах и привкуса крови. По пути до гостиной пару раз врезаемся в стену, сносим какие-то вещи с полок, смеёмся, обнимаемся, тянем за волосы и надышаться друг другом не можем. Нализаться, впрочем, тоже.

Опускаю Мили на пол, и мы дёрганными движениями избавляемся от насквозь мокрой одежды. И снова телом к телу. Сразу же. Без промедлений. Словно нас магнитом друг к другу притягивает, электризует, накаляет. Целуемся жадно, испещряем кожу смазанными касаниями, слизываем капли вместе с бусинами мурашек.

Хуею от всей мощи реакций и ощущений. Затапливают они меня. С головой накрывают. Сердце разгоняется до умопомрачительной скорости, разбивает грудную клетку ритмичным гулом. Каждая секунда промедлений отдаётся мучительной болью в яйцах. И судя по нетерпеливым стонам крошки, она тоже больше ждать не может.

– Хочу тебя… Я так хочу тебя, Марк, – сбивчиво шепчет Мили, попеременно то целуя, то кусая мою грудь, шею, подбородок, губы.

Её возбуждение физически и ментально перетекает в меня, усиливая моё собственное, и я вконец шизею. От её слов, действий, прикосновений, жара тела и раскрепощённости. У этой девчонки сейчас нет никаких запретов, ненужных мыслей и намёка на страх, стыд или смущение. Только желание — непреодолимое, жгучее, копившееся в этой крошке неизвестно сколько времени.

Я вновь подхватываю её, чтобы, не теряя больше и секунды, отнести её в спальню. Да только совершаю шаг в темноте, и мы врезаемся в