За фасадом империи. Краткий курс отечественной мифологии - Александр Никонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Путч 1917 года, свергнувший революционное правительство, отбросил страну назад — в петровщину, в вотчинность. Новый победивший класс под названием «номенклатура» — та самая новая аристократия, являвшаяся, по сути, бюрократической партократией, имела только власть, но не собственность. Собственность номинально принадлежала «короне», «народу» а фактически ею распоряжался сначала диктатор (бывший уголовник по кличке Сталин), а затем — «аристократический сенат» — кучка высших бюрократов из номенклатуры, отделенных от народа непроходимой кремлевской стеной.
Воцарившийся на русском престоле после смутных времен Иосиф Грозный (Сталин) был не кем иным, как полновластным самодержцем подразвалившейся после смуты начала XX века империи. Он продолжал ту же великоимперскую политику по стягиванию земель, что вели его предшественники, и обладал такой полнотой власти, какой было мало у кого из тиранов в человеческой истории. Собственно говоря, не тираном он быть не мог. Только тотальная тирания, выжигавшая народ, как хворост, могла еще какое-то время — в современных условиях мировой буржуазно-технологической модернизации — не только сдерживать империю от распада, но и приумножать ее. Правда, цена, которую пришлось заплатить за этот откат в дикое феодальное прошлое, оказалась чересчур высока — десятки миллионов погибших, обнищание страны, порабощение населения в виде повторного закрепощения крестьян, а перед самой войной — и рабочих с инженерным корпусом.
Власть Сталина была тотальной. Абсолютной. Он, лично просматривая списки арестованных из высших эшелонов власти, принимал решения, жить им или умереть. Одной из характерных черт, говорящих о провале России в Средневековье, была официально узаконенная при Сталине система пыток. Как допетровские целовальники сменились казенной петровской дыбой, так царские присяжные сменились Тройками и подвалами Лубянки. Русский маятник совершил свой очередной мах.
Но поскольку жил Сталин не в Средние века, а в эпоху модерна, в новейшее время, он прикрывал свои расправы судебными декорациями. До Сталина российская судебная машина с ее присяжными заседателями была одной из самых современных. При Сталине она исчезла, полностью заместившись фанерной декорацией, с которой мы и по сию пору имеем дело. И это не могло самым пагубным образом не отразиться на психологии населения — в голову каждого был забит гвоздь, который намертво приколотил словечко «суд» к монументальной стенке с исполинской надписью «государство». Если в сознании западного человека государство представляет собой небольшую ажурную конструкцию, созданную для решения задач комфортного проживания обывателя, то в голове россиянина «государство» — это огромный и полумистический, сакральный монстр, к которому относится все, что «не народ» — суд, парламент, депутаты, чиновники, полиция-милиция… Оно — всесильный господь. Отсюда и перманентные вопли о том, что «государство должно…»
Оно действительно должно всем и вся, ибо кроме государства у нас больше ничего нет. Есть только атомизированный народ и огромная серая туча над ним, погромыхивающая и периодически поражающая того или иного микроба зевсовой молнией. Государство должно инвалидам, оно должно здоровым, оно должно воспитывать и разграничивать, утирать сопли и следить за нравственностью… В такой парадигме не могли не вырасти поколения инфантильных люмпенов. И они выросли.
В понимании западного гражданина государство — это просто люди, то есть налогоплательщики, на деньги которых государство и творит свои благие дела путем их распределения. Поэтому когда на Западе раздаются голоса о том, что государство кому-то там чего-то должно, в голове обывателя мгновенно срабатывает: а за чей счет? У кого надо отнять, чтобы другим добавить? А у нас этого элементарного понимания нет. Напротив, есть иллюзия всесильности, безбрежности и неохватности государства, которое в России стократ больше, чем аппарат для создания комфортного быта. Которое для простого русского — почти бог. А бог обладает двумя качествами — он грозен и безжалостен, но и всемогущ. А раз так, пусть государство возьмет, откуда хочет, и всех нуждающихся всем обеспечит! Безумный в представлении западного человека тезис о том, что «государство должно кормить народ», в России воспринимается всерьез и произносится миллионами людей. Миллионами инфантильных русских люмпенов…
Никакими «перегибами», как у нас это любят делать, объяснить все ужасы сталинизма невозможно. Без стальных болтов этих самых «перегибов» советская конструкция просто не могла устоять. Средневековая система, закрепостившая крестьян на земле и объявившая их де-факто госсобственностью, а также привязавшая рабочих к заводам,[8] могла существовать только по средневековым законам. Иначе говоря, она держалась только на жестокости и страхе.
Не личными качествами Ежова, Ягоды или Берии объяснялись сотни тысяч казненных и миллионы попавших в лагеря. Перечисленные главпалачи были только винтиками выстроенной системы — типичными представителями того класса, который пришел к власти. И в котором снова, в который уже раз, шел антиэволюционный отбор на худших — на наименее самостоятельных, наиболее подлых, готовых выполнять приказы вышестоящих, не рассуждая.
Запад, привыкший к рефлексии и сложности человеческой натуры, строил бесчисленные догадки — каким образом Сталину удалось провести свои знаменитые процессы, в которых старые большевики и несгибаемые ленинцы, не боявшиеся царской охранки, признавались на открытых судебных процессах в самых абсурдных и чудовищных преступлениях. Симпатизирующая левой идее западная розовая интеллигенция выстраивала сложнейшие психологические теории о том, почему старые большевики наговаривали на себя напраслину: мол, они считали, что тем самым помогают делу революции, жертвуют собой и даже своим добрым именем, ибо в данный момент делу революции необходимо… бла-бла-бла. Мягкотелым западным интеллигентам и в голову не могло прийти, что на самом деле все было гораздо проще и без всяких тонких психологических изысков: на территории СССР воцарилась деспотия, которая просто ломала людей с помощью самых изощренных пыток, после которых любой исход — в том числе даже расстрельный приговор суда — казался человеку избавлением.
После Второй мировой войны СССР экспортировал эту систему пыточного конвейера в так называемые «страны народной демократии», то есть страны Восточной Европы, оккупированные войсками СССР, где под чутким сталинским руководством начали строить тоталитарный социализм. Именно оттуда и произошла утечка «пыточной технологии». В чем она заключалась? Посмотрим источники…
О новом эксплуататорском классе, родившемся в России после октября 1917 года, писали многие исследователи — Джилас, Восленский… Я процитирую последнего, поскольку он не просто наш соотечественник, перебежавший на Запад, но и человек, который в силу своей биографии был знаком со многими высокими людьми из класса номенклатуры.
Михаил Восленский — доктор наук, историк, работал переводчиком на Нюрнбергском процессе, потом трудился в системе Академии наук — в секторе общих проблем империализма Института экономики АН СССР, в Институте мировой экономики и международных отношений РАН, в Институте всеобщей истории АН СССР. Неплохой послужной список… Он занимался современной историей, вращался в высших кругах власти, был специалистом в области марксизма-ленинизма и живым свидетелем функционирования номенклатуры, а в 1972 году во время командировки в ФРГ стал «невозвращенцем». Юному поколению это слово ни о чем не говорит. А невозвращенцами во времена СССР называли тех преступников, все преступление которых состояло в том, что они решили поменять страну проживания. Сегодня это совершенно нормально, и никому в голову не придет называть человека, переехавшего жить из одной страны в другую, преступником. Ну родился человек в Германии, учился в США, работает и живет в Австралии. А выйдет на пенсию, переедет на побережье Испании. В чем проблема?.. Но поскольку со времен Ивана Грозного (да и ранее) российская власть полагала подданных рабами трона, то есть своим имуществом, переход на Запад считался в глазах самодержавной власти не бытовым явлением, не просто переездом на новое место жительства, а предательством Родины. То есть худшим видом преступления. При советской власти, которая являлась ментальным наследником Ивана IV и Петра I, за это было предусмотрено уголовное наказание.
В 1929 году ЦИК СССР принял постановление, ставившее вне закона «граждан СССР за границей, перебежавших в лагерь врагов рабочего класса и крестьянства и отказывающихся вернуться в Союз ССР». В ноябре того же года статья о невозвращенцах была внесена в УК. Советские граждане, не пожелавшие вернуться в прекрасный социалистический рай из гнусного капиталистического ада, обвинялись ни много ни мало в государственной измене. Это означало заочный смертный приговор. Если же вас, мои юные читатели, интересует, как обстояли дела с эмигрантами при упомянутом выше Иване Грозном, на коего Сталин равнялся, рекомендую ознакомиться с перепиской обиженного Грозного и князя Курбского, который стал первым громким политэмигрантом, сбежавшим на Запад. В этих письмах диссидент Курбский обвиняет Грозного в том, что царь залил страну кровью. А тот, худого в том не видя, отвечает, что он есть самодержец всей земли русской со времен славных Александра Невского и Дмитрия Донского, и кто его власти противится, самому богу противится: «Смотри же сего и разумевай, яко противляйся власти, богу противится; и аще кто богу противится, сии отступник именуется, еже убо горчайшее согрешение».
