Скиталец Начало пути - Баранов Данилович

   Капитан ушел. Данька с трудом добрался до сундука. Родной. Прилег, укрылся одеялом. Ему был необходим отдых.

   Даня проснулся в своей комнате. Боль в груди. Слабость. Он ранен. Тяжелая выдалась ночь. Данька снял футболку. Она вся в поту. Отбросил ее на подушку. Надо одеть другую.

   Мария Петровна в эту ночь не находила себе места. Какое-то беспокойство. Тревога. Она часто вставала, ходила на кухню. Стояла у окна, глядя во двор, будто надеясь, что увидит там тишину, которая танцует под тихую музыку. Возвращалась в свою комнату, зажигала лампу, присаживалась на постель. Выключала лампу, ложилась, но уснуть не могла. Часто заглядывала в комнату сына. Смотрела на пустую постель и вновь возвращалась к себе. Рассвет пробился через оковы ночи, и мать заглянула в комнату сына, гадая, появился или еще нет. Но Данька здесь. И тут она увидела повязку. Мгновение стояла с широко распахнутыми глазам. Крик готов сорваться с губ.

   - Даня! - Бросилась она к нему. Он сидит перед ней. Повязка, повязка в крови! Это кровь ее сына. Ноги подкосились, она упала возле своего мальчика на колени, схватила руками его руки.

   - Даня, ты ранен? Ты ранен, Даня?! - Кричит она. - Тебя могли убить!

   - Мама, не убили же. Я живой, - чуть сердится. Какая ерунда - убили!

   - Даня, Денечка, как это вышло? - Тело Марии Петровны охватила нервная дрожь.

   - Мама, я жив, все нормально. - Чего это женщины по всяким пустякам поднимают шум. Их Господь даром речи наделил, а они воют.

   - Господи, Даня, кто тебя так забинтовал? - Жив, он жив. Ее мальчик жив. - Этой грязной тряпкой? Микробы сплошные.

   Мысли в голове путались. Не знала, за что схватиться. Страшный сон.

   - Она вовсе не грязная. Брайан постарался. Он помог мне добраться до каюты. Вот, забинтовал. Чистую рубаху разорвал. Я ее недавно стирал.

   - Даня, надо сменить эту повязку. Нужна стерильная повязка.

   Она побежала на кухню, где была аптечка. Отыскала бинт, ножницы, йод и вернулась к сыну. Главное, взять себя в руки. Не плакать, не кричать.

   - Сейчас, разрежем здесь и здесь. Уберем повязку. Господи, она присохла к ране. Я сбегаю за водой. Мы отмочим ее, уберем эту тряпку.

   - Мам, не надо Я так уберу. - Одна суета от женщин.

   Данька вцепился пальцами в край тяпки и рванул ее. У него только дрогнула щека.

   Мария Петровна видела это. Видела, как больно ее сыну. И сердце ее пронзила боль. Ее маленький мальчик страдает, ее ребенок.

   - Даня, тебе больно?

   Данька посмотрел на мать. Даже если так, он не признается никому, ни одной женщине, особенно своей маме.

   - Матросы не плачут, мама. - Прописная истина. Рыдают сухопутные хлюпики. Подружившийся с ветром не уронит слезу.

   А та тихо проговорила:

   - Да, матросы не плачут, потому что их матери выплакали за них все слезы. Сейчас смажем твою рану йодом.

   Она потянулась за пузырьком. Данька закричал:

   - Мам, он же щиплет. Это больно, мам. Ты чего! - При виде волшебного пузырька храбрец пришел в ужас.

   - Даня, надо обработать рану. - Как мужчины боятся таких пустяков. Слабый они народ, беспомощный. Совсем не способны жить без женщин.

   - Только не йодом, мам, - стонал герой.

   Данька был в панике. У каждого героя свои слабости. У Ахиллеса - его пята. У юного пирата - раствор йода.

  Часть 12.

   Мария Петровна смочила ватку йодом, что бы обработать рану на теле сына.

   - Мам, - верещал Даня,- не надо йод. Это больно, мам. Он щиплет.

   - Даня, надо обработать рану. Кровь опять выступила. - Успокаивающе говорила Мария. Но руки слегка дрожали.

   - Мам! - Данька замахал руками. Кто придумал эту пытку. Изверги.

   - Что, мам? Матросы не плачут, ты сам сказал. - Но ей самой страшно коснуться раны. Боль йодом жжет сердце.

   - А я и не плачу. Совсем не плачу, - хныкал Данька. - Йод - это больно.

   Мария Петровна хотела смазать рану, но увидела швы. Аккуратные стежки по краям раны. Узлы сделаны умелой рукой.

   - Даня, это что? - В ее глазах темнеет свет. Чуть не выронила ватку, смоченную йодом.

   - Где? - Данька посмотрел на свою рану. - Это веревочки. Брайан зашил. Помнишь, я говорил, он мне рубашку заштопал. Узелки морские. Он и меня учит вязать.

   Откуда знать Марии Петровне, что один из узлов, придуманных моряками, называется хирургический. Позднее матросы отказались от него, слабоват. А хирургам понравился. Первые наручники - заслуга моряков. Пьяный узел, им связывали разбушевавшихся гуляк. Гордиев узел, что разрубил Александр Македонский, Искандер Двурогий, быть может был морским узлом. Констриктер, моряки не развязывали его, а разрубали. Миру они подарили печальный узел, затягивающаяся удавка, последний галстук.

   - Какие веревочки? Понавязал тут узлов! - Она не слышит сына. Кровь пульсирует в висках, разрывает голову болью. Любовь матери безрассудна.

   - Это Брайан, когда привел меня в каюту, он рану зашил. - Вновь объясняет он.

   - Даня, какой Брайан? Как зашил рану? Достал иголку с ниткой и зашил? - Кошмарная сцена пред глазами. Улыбка безумца, что втыкает иглу в тело сына.

   Плюшевый мишка на тумбочке возле кровати моргнул. Если его бок протрется, он то же не станет плакать, пусть зашьют.

   - Очень просто, мама. - Он ни минуты не сомневался в этих ребятах. Не оставят в беде. Последний парус моряку сделают на славу.

   - Брайан, он что, врач? - Строго спросила Мария Петровна. Кто проверит диплом у этих знахарей в далеком мире, куда смотрят люди из Минздрава.

   - Я тебе о нем рассказывал. Он наш плотник, на корабле. И матрос. Ты знаешь, он еще поет. Так замечательно поет.

   - Даня, он.. он... он втыкал в тебя иглу и пел? Садист!

   Хирург, играющий на рояле, прокурор, чей голос ласкает слух, законотворец, поющий под гитару в наши дни не кажется необычным. Плотник-поэт? Создавший новое направление. Уолт Уитмен.

   Грубые руки и грязная одежда скрывают горячие сердца.

   - Нет, мама. Он поет в другое время. Не когда зашивает. - Даня улыбнулся. Если б Брайан запел о девушке, что лукаво избегает парня, а он рвет струны гитары. Плачет и молит голос, берет за душу. Такую песню надо слышать.

   В тоске души кружатся шторы на окне, письменный стол прячет тоску разорванных струн в ящиках. Плачет за окном природа.

   - Он всех, - не понимала мать, - зашивает?

   - Не знаю, но меня заштопал.

   - Даня, Господи, что у вас там за варварство такое. - Она готова сдаться. Ее сын рядом. Пусть поет, что вздумается. Я разрежу тебя и заштопаю вновь, я хирург по веленью богов.

   - Нормальное. Он еще полбутылки рома вылил на рану. - Напиток мужчин не сравнить с позорным йодом.

   - У вас там что, йода нет? - Нет укорота на этих баб.

   - Не, мам, мы без этого обходимся, - Данька с опаской посмотрел на пузырек с лекарством. Какое счастье, что на Тортуге нет йода.

   - Ладно, Даня. - Мария Петровна обработала рану, приложила марлевую салфетку. Забинтовала

   - Мама, мне рубашка нужна. - Мужчину не остановят царапины.

   - Зачем? Даня, ложись так. Тебе надо отдохнуть.

   Первый плачь ребенка, его губы, коснувшиеся груди, мать помнит всю жизнь. Богородица, ты помнишь губы сына твоего, Иешуа Иосифа, ставшего Христом? Не только сына, мать распяли.

   - Я пойду в школу, мама. - Упрямо глядит на мать.

   - Даня, - мать хотела остановить сына, - какая школа? Ты ранен. Тебе надо отдохнуть, сил набраться. Тебе нужен покой.

   Данька упрямо не соглашался:

   - Я что, прогульщик? Я иду в школу. Давай рубашку. - Матрос, полный матрос не сдается. Вспомни Кронштадт, вспомни Варяг. Я духом из этой страны.

   Мать поняла, что спорить с сыном бесполезно. Дала ему рубашку. Он натягивал ее и говорил:

   - Мам, ты бы чайник подогрела. Чай попью и побегу.

   Мария Петровна отправилась на кухню. Даня специально отправил мать. Он не был уверен, что сможет подняться, и не хотел, что бы мать это видела. Когда она ушла, он встал, сделал один не уверенный шаг, второй. Пробормотал:

   - Сегодня, кажется, немного штормит. Что-то палубу качает, - но все же добрался до двери. Постоял, собираясь с силами, затем, стараясь двигаться уверенно, пошел на кухню.

   Телевизор, стол, кресла, все обитатели дома, смотрели, как юный хозяин пытается пересечь зал. Качнулся, но удержался на ногах. Чертыхнулся. Печально вздохнул диван. Добрел до кухни, остановился на пороге, оперся на косяк рукой. Так стоял его отец. Сел к столу. Выпил чашку кофе. Мария Петровна посматривала украдкой на сына. Сдерживала наворачивающиеся слезы.

   - Мама, я все. Побегу в школу. Максим меня, наверно, ждет.

   - Давай. А ты, Даня, дойдешь? Ты уверен? - Спрашивала Мария Петровна. У нее такой уверенности не было.

   - Дойду, мама. Конечно, дойду. - Данька старался выглядеть уверенным в своих силах.

   Не откатится плод от яблони, повторит первородный отца. Не уронит в бою он знамени, не попросит пощады творца.