Джип, ноутбук, прошлое - Константин Костинов

Пузырев набычился, побагровел… И расхохотался:

– Телегу, значит. Видел я, что вы хотите построить, вон Петр Александрович показывал. Чистая телега, только с двигателем, ах-ха-ха!

– Так что с нашим вопросом? – Фрезе не очень-то понравилось такое высмеивание.

– Будет вам двигатель, будет. Пойдемте, покажу.

– Вот этот двигатель…

Руслан обошел конструкцию Пузырева вокруг.

– И какой объем? – спросил он у худенького человека, одного из инженеров.

– Пять литров с небольшим.

– А мощность?

– Тридцать пять.

М-да. Руслан еще раз посмотрел на двигатель. При мощности «Оки» он имел габариты тракторного дизеля. Если его вписать в те размеры, что они планировали для своего внедорожника – похоже, жить тому с названием «Фрезе», – то больше ни для чего места не останется. Или увеличивать размеры машины, а это увеличение веса, стоимости и ухудшение проходимости, или…

– А меньше его размерами вы делать не пробовали? – обратился он к Пузыреву.

– Можно и меньше. Меньше двигатель – меньше мощность, больше двигатель – больше мощность.

– А увеличить мощность при существующих размерах вы пробовали?

– Нет, ждали приезда самоучки из Америки!

Нет. Руслан посмотрел на громадину двигателя. Объем в два раза больше уазовского, а мощность в два раза меньше… Нет, возможно, все дело в здешнем бензине. Но не в четыре же раза он тут хуже! Как, интересно, можно увеличить мощность двигателя? В голову приходила только расточка цилиндров, но она лишь увеличивала объем, который здесь и без того здоровенный.

– А к специалистам вы обращаться пробовали?

– У меня отличные инженеры.

– Нет, – Руслан поймал мысль, – к ученым из какого-нибудь технического вуза…

– Технического чего?

– Института.

Худой инженер фыркнул и отвернулся. А вот Пузырев задумался.

– Ученый, значит… Из института, значит… Поспрашиваем. Александр Сергеевич что-то упоминал… Императорское Московское… Ага…

Пузырев задумался. Потом хлопнул ладонями:

– А вы не дурак, господин Лазаревич. Ученые, надо же…

Замотанный в тряпье двигатель – алюминиевый, надо же – тащили в помещения фабрики четверо рабочих на двух деревянных брусьях. Фрезе нетерпеливо подпрыгивал рядом: работа, стоявшая уже месяц, обещала двинуться дальше.

– Руслан Аркадьевич, там швеллера для рамы таскают, – обернулся он к Руслану, – проследите, чтобы нужные размеры взяли.

Лазаревич зашагал к сараю. Пузырев все-таки выделил им двигатель, но за это обещал порыться в их патентах и выбрать те, которые бы ему самому пригодились.

В сарае несколько кузнецов перебирали швеллера, выискивая подходящие. За ними наблюдал мастер Шарафутдинов.

– Соловей! – прикрикнул он. – Осторожнее!

– Ну что, – весело крикнул Руслан, – поработаем?

Кузнец обернулся…

– Соловей!!! – заорал татарин.

Поздно. Кузнец – кажется, тот Егор, которого они видели в Луге, он приехал вместе с татарином и племянником убитого Ратникова, – споткнулся и не удержал швеллер. Четырехметровая двухпудовая железяка рухнула Егору на ногу.

– Что с ногой? – спросил Руслан у Равиля, когда скрипящего зубами и тихо матерящегося кузнеца унесли на осмотр к вызванному врачу.

– Переломал кости в ступне.

– И что теперь с ним будет?

Татарин покосился на Руслана:

– Что будет, что будет… На пособие по инвалидности пойдет, две трети от оплаты.

– И какое это пособие будет?

Равиль прикинул:

– Получал он два рубля в день… Пятьдесят в месяц, шестьсот в год… Четыре сотни будет получать.

– Шестьсот? Что-то маленькая…

Сам Руслан как инженер получал от Фрезе сто двадцать рублей в месяц плюс доходы от канистр.

– Маленькая? – напряженно спросил татарин. – У нас на фабрике больше половины меньше двух рублей в день получают. А если по России считать – то только каждый десятый. У нас в России половина рабочих меньше рубля в день получает. Вот так и живем.

«Шестьсот рублей, – прикинул Руслан. – Сколько ж это на наше время? Считал как-то, только забыл. Кажется, пятьсот наших на один здешний рубль. Тридцать тысяч в месяц. И это десять часов в день, шесть дней в неделю, шестьдесят рабочих часов против наших сорока, так что можно делить на полтора. Двадцать тысяч в месяц. А если рубль в день – то десять. Хм… Не так уж и много. Хлеб стоит три копейки за фунт, то есть шесть копеек за полноценную буханку. На наши деньги – тридцать рублей. Ну да, так и есть. Мясо… Мясо двадцать копеек за фунт, то есть… так-так-так… Двести пятьдесят рублей за кило. Яйца – сто пятьдесят рублей за десяток. Сливочное масло – шестьсот рублей. Сахар – сто пятьдесят за кило. Капуста… мм… Сколько там, Танюша говорила, она стоит? Тринадцать копеек кочан. Шестьдесят рублей. М-да… И плюс еще жилье. Комната примерно восемь квадратов, здешние шестнадцать аршин – четыре рубля, две тысячи на наши, это без отопления и освещения… Да… Жить будешь, но жениться не захочешь».

– О чем задумались, Руслан Аркадьевич?

– Да так… О жизни…

«Лазаревич, ты действительно хочешь, чтобы ТАКАЯ Россия победила в войне?»

Глава 2

Дверь подъезда еле слышно скрипнула. Руслан отряхнул снег с калош, размышляя над тем, что в определенном смысле питерское словцо «парадное», над которым подсмеивались в его время, здесь имеет конкретное значение.

В домах две лестницы: одна – парадная, для господ, другая – «черная», для прислуги, для дров, для угля. Понятно, что для этих лестниц нужны разные названия, так что, если в доме есть черная лестница для слуг, слово «парадное» имеет смысл и значение. Если же нет… То нет.

Оставив калоши в стоявшей в подъезде тумбе с забавным названием «калошница», Лазаревич кивнул стоявшему у лестницы швейцару Андрону Иудовичу, крепкому старику в ливрее с позументами, штанах с лампасами, роскошными ухоженными седыми бакенбардами. Образ портила разве что бутыль постного масла в руке.

– Добрый вечер, Руслан Аркадьевич.

– Добрый вечер, Андрон.

На лестничной площадке между первым и вторым этажом Руслану попался навстречу господин Рейнард Фукс, он же невезучий фокусник Игорь Оленев. Он снимал квартиру почти прямо над Лазаревичами, называл себя артистом, хотя, как казалось Руслану, целыми днями пропадал дома, потихоньку наливаясь содержимым «белоголовок». Вот и сейчас от него ощутимо попахивало.

– Добрый вечер, Игорь Петрович.

– Добрый вечер, Руслан Аркадьевич.

Безработный фокусник слегка поклонился, чуть поскользнувшись на блестящем мозаичном полу, и зашагал к выходу.

Особо известным фокусник с псевдонимом «Рейнард Фукс» никогда не был, а год назад он, по неизвестной Руслану причине, рассорился с хозяином цирка, где выступал, и теперь перебивался мелкими ролями в театрах типа «Кушать подано». На водку ему хватало.

Впрочем, подумал Руслан, надо отдать герру Рейнарду должное: выпившим его Руслан видел, а вот пьяным – нет. Плюс фокусник никогда не просил денег «в долг» и никогда даже не пытался жаловаться на жизнь в стиле пьяных непризнанных гениев.

А вот и дверь в квартиру. Руслан нажал на черную блестящую кнопку новомодного электрического звонка.

– Добрый вечер, Руслан Аркадьевич, – открыла дверь Танюша.

Руслан скинул шубу, ловко увернувшись от попытки служанки ее принять: все-таки он еще не настолько ощутил себя «барином», чтобы без зазрения совести пользоваться служанкой.

– А где Юля?

– Юлия Николаевна у себя в комнате, пишут.

Лазаревич взмахнул рукой, как будто хотел шлепнуть девушку по круглой попке. Та увернулась, хихикнув, так как уже давно поняла, что хозяин ни к чему предосудительному склонять ее не будет.

Дверь в комнату оказалась заперта.

– Любимые мои девочки! Тук-тук-тук!

Щелкнул замок, Аня, открывшая дверь, кивнула и ушла на кресло, заниматься своими делами.

Юля сидела за столом, в кресле, одетая в костюм, подобный тому, который они купили еще в Луге, разве что темно-синий. Хотя Юля и ворчала, что напоминает сама себе Мэри Поппинс, но все равно предпочитала именно такой фасон. Джинсы и топик местные жители восприняли бы без всякого понимания. На ногах – черные колготки… вернее, чулки… хм… да, чулки…

Руслан тряхнул головой, отбрасывая воспоминания о прошлой ночи, и подошел к жене.

– Пишете, значит, Юля Николаевна? Пи… Юля!

– Что? – Любимая жена сделала вид, что не понимает, в чем дело.

– Это что?

Юля проследила взглядом за пальцем мужа.

– Стихи.

С краю стола действительно лежала толстая картонная папка с наклеенной бумажкой «Корней Чуковский». Пару дней назад Юля закончила переписывать все стихи покойного Корнея Ивановича, какие смогла вспомнить – а учитель начальных классов, поверьте, знает их целую уйму, – и отдала перепечатать машинисту. Работа на пишущей машинке здесь считалась прерогативой исключительно мужчин. Наверное, потому что работать на этих грохочущих монстрах могли только сильные люди. Тут пальчиками с накрашенными ноготками не поклацаешь…