Дневник - Жюль Ренар

27 марта. Верю в свою бледную звезду.

2 мая. Мама. Маринетта уговорила меня пойти к ней. Сердце у меня слегка бьется, потому что мне не по себе. Мама в коридоре. Она тут же начинает плакать. Молоденькая служанка не знает, куда сунуться. Мама долго меня целует. Я отвечаю ей всего одним поцелуем.

Она вводит нас в папину спальню, снова целует меня и говорит:

— Как же я рада, что ты пришел! Заглядывай ко мне время от времени! Господи боже мой! Какая я несчастная!

Я ничего не отвечаю и выхожу в сад. Она говорит:

— Пойди посмотри наш бедный сад! Куры разрыли все грядки и клумбы!

Только я выхожу из комнаты, она падает к ногам Маринетты и благодарит ее за то, что та меня привела. Она говорит:

— У меня только он один и есть. Морис приходил меня навестить, но даже не смотрел в мою сторону.

Она хочет дать мне серебряный столовый прибор. Маринетте она предлагает стенные часы. Как-то она сказала Байи: «В Сент-Этьене я видела маленький перочинный ножичек, и я чуть было не купила его тебе».

Целый год я ее не видел, — она не то что постарела, а расплылась, обрюзгла. Лицо все такое же, по-прежнему в нем чувствуется что-то пугающее, как на той фотографии, где она держит на коленях Мориса.

Мать Жюля Ренара с сыном Морисом

Никто не плачет и не смеется с такой легкостью, как она.

Я прощаюсь с ней, не поворачивая головы.

Клянусь, я уже давно не мальчик, и все-таки она действует на меня, как никто другой…

10 мая. Коммуна Шомо настолько незначительна, что даже газеты нашего края не пишут ничего о муниципальных выборах в Шомо. Парижские газеты «Ля Пресс», «Матэн», «Эвенман» объявили о моем избрании. Но в Корбиньи, в четырех километрах отсюда, никто не знает, что я избран. Правда, я сам позаботился о том, чтобы известить Париж.

11 мая. Дайте мне жизнь, о литературной части я позабочусь сам.

* Я двигаюсь, как крот. Время от времени обрушиваю комок земли. Просвет. Затем возвращаюсь в свою тьму.

30 мая. Пламя, пожалуй, последнее, в камине. Роза, первая, в стакане с водой.

* Наша душа бессмертна! Почему? А почему не душа животных? Когда гаснут два света, какая разница между пламенем жалкой свечи и пламенем великолепной лампы со сложной горелкой, на высокой подставке, под абажуром, который развевается, как юбочка?

2 июня. Моя мания быть добрым убивает во мне талант незаурядного полемиста. Когда я читаю статью Рошфора или Дрюмона, я иногда говорю себе: «Бедняжки! И это все?»

* Кюре из Шитри. В глубине души он очень оскорблен, что я не отдал ему визита, который он мне нанес после трех месяцев колебаний.

— Вы увидите, — говорит кюре, — он честолюбец, ваш Ренар. Он явился в Шомо хлопотать о выборах. Он захотел чинов. Не может пройти в Академию, так хочет стать муниципальным советником. Он надеется на наших людей. Я с ним говорил, я знаю, какой он мечтатель (улыбаясь), поэт! А гордый какой! Да, да… Он взял себе в заместители своего слугу Филиппа. Он написал «Рыжика», чтобы отомстить своей матери, добрейшей женщине.

В Шитри ходит по рукам экземпляр «Рыжика» с таким примерно примечанием: «Этот экземпляр найден случайно в книжном магазине. В этой книге он плохо отзывается о своей матери, чтобы отомстить ей».

3 июня. О Поле Адане. После каждой его фразы следовало бы легонечко ударять в барабан[74].

6 июня. Ламартин мечтает пять минут и час пишет. Искусство как раз в обратном.

* Мое воображение — это только моя память.

* Адан пишет все, что приходит в голову нам.

* Не вставать слишком рано, природа еще не готова.

* Птица не чувствует боли, когда ей подрезают крылья, но летать больше не может.

16 июня. Я болен прозой, как когда-то болел поэзией. Как же я буду писать потом?

18 июня. Ремесло писателя в том, чтобы научиться писать.

* У меня работа спешная — для потомства.

* Бледные, почти белесые тучи, которые медленно отделяются от черноты и похожи на дымок от грозовой канонады.

Горизонт сужается. Зелень лугов, желтушная зелень, от которой больно глазам и сердцу. Предзакатная тишина, и даже маленькие кусочки лазури.

Отдельные тучи сразу же откликаются на зов грозы и влекутся к грозовому мешку.

Там идет битва.

Относительно спокойный участок, куда стягиваются свежие подкрепления туч.

Мне на голову не упало ни капли, а в нескольких шагах деревья насквозь промокли от дождя.

Начинается бой. Успех его решает пушечный выстрел. Грохот града.

Рыжий фон, синий гнев, желтая ярость и это непрерывное мычание.

Битва туч. Некоторые из них возвращаются с поля боя раненные, опустошенные.

Те, что поменьше, спасаются бегством, потом возвращаются обратно. Многочисленная и сплоченная армия дождя спешит им на помощь.

И зрелище становится таким впечатляющим, что записная книжка закрывается сама собой и захлопывает карандаш.

К вечеру тучи снова идут в бой, искалеченные, окровавленные, одни торопятся, другие — еле-еле ползут.

Там у горизонта по кровавой воде катится солнце, как отвалившееся колесо боевой колесницы.

Река выходит из берегов, и быки, тревожно мыча, перебираются через это море.

* Мне хотелось бы быть человеком одной мечты.

20 июня. Все пальцы в жемчугах, будто она вытащила руки из глубин моря.

28 июня. Дидро. И весь этот ветер для того только, чтобы принести нам немного семян и немного цветов!

3 июля. К чему давать определение скульптуре Родена? Мирбо умеет, как никто, окутывать туманом простоту этого художника, этого мощного, проницательного и лукавого труженика.

Здесь есть серебряная голова женщины, и нельзя отрицать, что своим обаянием, совсем особым обаянием она обязана серебру. Какой-то господин пожимает плечами.

В «Бальзаке» чувствуется восхищение перед творчеством Бальзака, гнев скульптора против неподатливой глины и вызов людям.

Есть здесь груди, которые тают в руке любовника.

Прекрасный «Рошфор», у которого щеки свисают, как складки занавеса.

«Виктор Гюго», чья голова, отягченная нашим преклонением, давит на туловище, которого мы не знаем.

«Любовники», которые обвили друг друга и словно говорят: «Как бы нам еще обняться, чтобы любить друг друга, как никто не любил до нас?»

5 июля. Всемирная выставка живописи и скульптуры. Не считая Бенара, о котором можно сказать: «Это неглупо», — несколько Каррьеров, забавный Больдини и еще что? Живопись — это то, что должно быть понятно и ребенку. Вот уже десять лет, как меня интересует одна только правда. Не этим людям обмануть меня…