Философия Науки. Хрестоматия - Авторов Коллектив

<...> метафизические воззрения дают веру, что в них содержится последний, окончательный фундамент, на котором отныне должна покоиться и созидаться вся будущность человечества: отдельная личность содействует своему спасению, когда она, например, строит церковь или основывает монастырь; это, как она думает, зачитывается и воздается ей в вечной жизни души, это есть работа над вечным спасением души. — Может ли наука пробуждать такую же веру в свои результаты? В действительности она нуждается в сомнении и недоверии как в своих верных союзниках; тем не менее со временем сумма неприкосновенных истин, т.е. истин, выдерживающих все бури скепсиса и все разрушения <...>, может настолько увеличиться, что ввиду их люди решатся создавать «вечные» произведения. <...> (С. 253)

Дурные привычки в умозаключении. Самые ошибочные умозаключения людей суть следующие: вещь существует, следовательно, она имеет право на это. Здесь от жизнеспособности умозаключают к целесообразности и от Целесообразности — к правомерности. Далее: такое-то мнение дает счастье, следовательно, оно истинно; действие его хорошо, следовательно, оно само хорошо и истинно. Здесь действию приписывают предикат «приносящего счастье», хорошего в смысле полезности и затем переносят на причину тот же предикат хорошего, но уже в смысле логической правомерности. Обращение суждений гласит: что-либо не может пробиться, удержаться, следовательно, оно не право; мнение мучит, возбуждает, следовательно, оно ложно. Свободный ум, который слишком часто встречается с такого рода умозаключениями и страдает от их результатов, часто впадает в искушение делать противоположные выводы, которые в общем, разумеется, также суть ложные умозаключения: что-либо не может пробиться, следовательно, оно хорошо; мнение тревожит, беспокоит, следовательно, оно истинно. (С. 258-59)

Нелогичное необходимо. К вещам, которые могут привести в отчаяние мыслителя, принадлежит познание, что нелогичное тоже необходимо для человека и что из него проистекает много хорошего. Оно столь крепко засело в страстях, в языке, в искусстве, в религии и вообще во всем, что делает жизнь ценной, что его нельзя извлечь, не нанеся тем самым неисцелимого вреда всем этим прекрасным вещам. Лишь самые наивные люди могут верить, что природа человека может быть превращена в чисто логическую; но если бы существовали степени приближения к этой цели, как много пришлось бы потерять на этом пути! Даже разумнейший человек нуждается от времени до времени в природе, т.е. в своем основном нелогичном отношении ко всем вещам. (С. 259)

Отношение к науке. Не имеют действительного интереса к науке все те, кто только тогда начинают чувствовать к ней симпатию, когда сами сделали в ней открытие. (С. 340)

Будущность науки. Наука дает тому, кто трудится и ищет в ней много удовольствия, тому же, кто узнаёт ее выводы — очень мало. Но так как постепенно все важнейшие истины должны стать обыденными и общеупотребительными, то прекращается и это малое удовольствие; так при изучении столь изумительной таблицы умножения мы уже давно перестали радоваться. Если, таким образом, наука сама по себе приносит все меньше радости и отнимает все больше радости, внушая сомнения в утешительной метафизике, религии и искусстве, то иссякает тот величайший источник удовольствия, которому человечество обязано почти всей своей человечностью. <...> можно почти с достоверностью предсказать дальнейший ход человеческого развития: чем меньше удовольствия будет доставлять интерес к истине, тем более он будет падать; иллюзия, заблуждение, фантастика шаг за шагом завоюют свою прежнюю почву, ибо они связаны с удовольствием; ближайшим последствием этого явится крушение наук, обратное погружение в варварство <...> (С. 373-374) Верность как доказательство достоверности. Лучшим признаком годности какой-либо теории может служить то, что ее родоначальник в течение сорока лет не ощущал недоверия к ней; но я утверждаю, что еще не существовало философа, который не смотрел бы с пренебрежением <...> на философию, открытую им в юности. — Быть может, он только не высказал публично этого изменения в своем настроении, из честолюбия или <...> из нежного желания щадить своих приверженцев. (С. 375)

Наука совершенствует умение, а не знание. Ценность того, что человек некоторое время строго изучает какую-либо строгую науку, покоится отнюдь не на результатах этого изучения: ибо последние по сравнению с океаном явлений, заслуживающих изучения, составляют бесконечно малую каплю. Но это дает прирост энергии, способности к умозаключениям, силы выдержки; человек научается целесообразно достигать цели. В этом смысле для всяких позднейших занятий весьма ценно быть некоторое время человеком науки. (С. 376)

Юношеская прелесть науки. Искание истины имеет теперь еще ту прелесть, что оно достаточно резко отличается от заблуждения, ставшего серым и скучным, но эта прелесть все более утрачивается. Правда, теперь мы еще живем в юношескую пору науки и ухаживаем за истиной как за прекрасной девушкой; но что, если она в один прекрасный день превратится в стареющую женщину с хмурым взором? Почти во всех науках основные положения либо найдены в самое последнее время, либо же только отыскиваются; это прельщает совсем иначе, чем когда все существенное уже найдено, и исследователю остается только собирать жалкие осенние остатки урожая (чувство, с которым можно ознакомиться в некоторых исторических дисциплинах). (С. 376)

ВИЛЬГЕЛЬМ ВИНДЕЛЬБАНД. (1848-1915)

В. Виндельбанд (Windelband) — немецкий философ, глава баденской школы неокантианства. Отправным пунктом его учения является кантовская идея качественного различия природы, в которой царствует причинно-следственная необходимость, и свободы. Следовательно, задача философии, по Виндельбанду, состоит в классификации научных суждений и методов исследования. Существует два основных типа суждений: абстрактно-логические, с помощью которых описывается природа, т. е. конструируется естественно-научная картина феноменального мира, и оценочные, т. е. основанные на чувстве удовольствия или неудовольствия и на отношении человека к миру. «Притязание на общезначимость», или долженствование, определено тем, что в оценках выражается не просто индивидуальное чувство, но норма оценки, или правильность появления этого чувства в суждении о ценности. Согласно этим двум типам суждений методы делятся на номотетический (законоустанавливающий) и радиографический (описывающий особенное), а науки — на науки о природе и исторические науки. Такая классификация наук базируется не на специфике изучаемых науками объектов (что привело бы к трактовке истории как одной из естественных наук, к лишению ее конкретного своеобразия, к подчинению ее психологии), а на методе, в зависимости от специфики которого науки сами так или иначе конструируют свой объект.

Виндельбанд показал принципиальное различие между критическим и генетическим методами, а соответственно — между нормами и законами, тем самым пытаясь исключить психологизм из критической философии, что было важно для самоопределения психологии как науки и сохранения философией собственного предмета исследования.

Н.А. Дмитриева

Фрагменты из работ даны по кн.:

1. Виндельбанд В. История новой философии в ее связи с общей культурой и отдельными науками. Т. 2: От Канта до Ницше. М., 2000.

2. Windelband W. Geschichtswissenschaft und Naturwissenschaft. 3. Aufl. 1904. (Цитата в переводе Б. Яковенко. См.: Яковенко Б.В. Вильгельм Виндельбанд// Виндельбанд В. Избранное. Дух и история. М., 1995. С. 666).

3. Виндельбанд В. Избранное. Дух и история. М., 1995.

Дуализм кантовского миросозерцания отразился в науке XIX века своеобразной натянутостью отношений между естествознанием и наукой о духе Никогда прежде не проявлялась с такой ясностью, как в наше время, противоположность между ними как по содержанию, так и по методу, противоположность, господствующая даже и над великими системами идеализма, и этому обстоятельству обязаны мы возникновением некоторых новых многообещающих течений. Если же изъять из сферы науки о духе спорную, как было указано, область психологии, то природе будет противополагаться, еще в большем согласии с кантовской мыслью, общественная жизнь и ее историческое развитие во всем ее объеме. Могучее объединяющее стремление естественно-научного мышления, по существу, легко нашло себе как в социальных, так и в психологических явлениях, такие пункты, где оно могло рассчитывать на применение, в качестве рычага, своего способа рассмотрения, так что и в этой области сделалась неизбежной такая же борьба, какая уже велась из-за души. Таким образом, только что указанная противоположность стала противоположностью между естествознанием и исторической наукой. (1, с. 457-458).