Тень Исаака - Олег Окин

в эту часть тела. Правое предплечье кололо непонятной спонтанной болью, как будто невидимый мучитель по своему желанию подбегал, наотмашь долбил своим стальным молотком в несколько точек и убегал, заставляя жертву дергаться от внезапных ударов, хмуриться и потирать эти места, чтобы хоть как-то облегчить себе страдания. Синяки, отеки и фонари на лице довольно быстро ушли, и Исаак уже на следующий день удовлетворенно разглядывал в маленькое зеркальце Миры свое целое, но ужасно осунувшееся и бледное, как тень, лицо.

- Это все отсутствие витаминов и солнечного света, - назидательно сказала Мира, наблюдая, как Исаак ощупывает свою побелевшую кожу. - В течение нескольких дней мы исправим это недоразумение.

- Прекрасно, я уже практически похож на мертвеца, - тихо пробормотал Исаак, осторожно ложась на правый здоровый бок, когда медсестра ушла.

Тем не менее, Мира не бросала слов на ветер. На следующее утро она, как могла, открыла занавески у нескольких окон, смотрящих на койку Исаака, перевезла его чуть поближе к бездельничающему солнцу, чтобы свет падал на его лицо, и принесла большую тарелку с россыпью фруктов, едва умещающимися на ней. Здесь были и разрезанные на дольки красно-желтые спелые яблоки, и очищенные кружки бананов, и мандарины, освободившиеся от своей защитной кожуры — в целом, серьезный отряд из фруктов.

- Чтобы к вечеру, когда я принесу ужин, тарелка была пустой, - строго произнесла Мира, и глаза ее заблестели опасным огоньком.

Исаак не был каким-то бунтарем и, в целом, делал, что от него просила (иногда требовала) медсестра. Он хотел поскорее выздороветь, да и не сказать, что здешние процедуры как-то сильно были ему противны. Кормили Исаака хорошо. Блюда были в меру разнообразны, питательны и полезны. Давали, как и супы, например, тыквенный, грибной или чечевичный, так и сытные вторые блюда, такие, как рис с вареной курицей, жареный картофель с грибами, запеченные овощи под острым соусом. По выбору предлагались чай, кофе или какао. Иногда, обычно после ужина сестра Мира баловала Исаака десертом в виде мороженого или горячего шоколада.

Раз в день происходила обработка всего тела специальными мазями и растворами. В первые четыре дня это была ужасная боль, и Исаак не понимал, почему до этого его избивали, и помогал обычный М-регенератор, восстанавливающий все за час, а сейчас целый левый бок, весь красный, в различных ушибах и побоях, сопротивлялся восстановлению, и тупая боль от невидимых ударов в правое предплечье все никак не отпускала.

- Потому что некоторые раны так просто не восстанавливаются, - лаконично ответила Мира на вопрос Исаака, натирая его слабое, все еще набирающее силы тело пахучей мазью.

После того, как боль в боку наконец начала сходить на нет, и Исаак мог спокойно лежать и даже с комфортом спать, медсестра начала постепенно, под свою руку, водить его на прогулки по палате. Шел он медленно, едва передвигая ноги, сгорая от стыда и своей немощности. Иногда Мира оставляла Исаака одного у окна, предварительно надежно закрывая раму и уходя ненадолго. Тогда Исаак с наслаждением рассматривал Тихое море и волны, которые, казалось, уже скучали по Исааку и звали его к себе, но это только казалось — волнам было абсолютно все равно.

Когда Исаак достаточно окреп, чтобы твердо стоять на ногах и неторопливо прохаживаться по палате самому, его отвели в кабинет напротив, где стояла М-установка по «сканированию и устранению неестественно полученных дефектов и повреждений». Там Исаак впервые увидел одного из врачей, которые оперировали его и что-то с ним делали — он не помнил ничего, кроме проезда к черной комнате. Седоволосый врач был в медицинской маске и очках, через блеск которых на пациента Исаака смотрели равнодушно уставшие от нескончаемой работы темно-серые глаза. Полностью его внешность Исаак не смог рассмотреть так, как медсестра Мира тут же попросила лечь под установку, закрыть глаза, не двигаться и не думать вообще ни о чем. После этого так же быстро она его увела подальше от врача и его заключения. К вечеру того же дня бок и рука полностью прошли, и физически, за исключением некоторой слабости в ногах и все еще легкой бледности на лице, Исаак был полностью здоров.

Однако, сославшись на его неокрепшее состояние, медсестра Мира сказала, что еще слишком рано выписывать пациента, к тому же, заключение доктора будет готово не менее, чем через несколько дней. Исааку нравилась медсестра Мира. Она ему напоминала чем-то мать, но только более приземленную и активную. Он видел в ней очень чуткого человека, который на шаг вперед предугадывал его мысли, маленькие желания и побуждения, будь то вид на море, горячий кофе утром или менее приятные вещи, как внезапный порыв в туалет ночью или рвотные позывы в первые ночи в палате. Неизменно, в эти часы сестра Мира появлялась рядом и оказывала Исааку помощь, после этого молча удалялась со всей своей добротой и спокойным выражением лица. Исаак стыдился того, что он стал такой обузой, что обременяет своим присутствием такого добрейшего человека, и что он даже толком не может поговорить с ней о чем-нибудь, потому что у него не возникало желания, и потому что он даже не знает нормальные темы для разговоров. О чем может идти речь, если его два основных близких человека в прошлом, Петр и Алиса, и то сами всегда заводили с ним диалог и раскручивали те темы, которые их конкретно интересовали, а Исаак лишь подключался в роли оппонента и собеседника.

- Все в порядке, - сказала как-то сестра Мира, видя немое смущение и злость Исаака на самого себя. - У каждого человека наступают такие моменты, когда ему надо разобраться в себе, и лишние разговоры тут лишь помеха. Я вижу твои чистые намерения, и мне их достаточно. Мы и так общаемся с тобой. Просто не словами, а действиями. А сейчас, отдыхай.

Исаак отдыхал. За исключением моментов лечения и приема пищи, а также восстановительных прогулок и чтения странных желто-зеленых журналов, Исаак все время лежал и думал. Думать было о чем. Он рылся в себе, рефлексировал, пытался анализировать произошедшие с ним события. Анализ происходил с нескрываемым трудом и трещал во всех направлениях. Исаак беспокойно ерзал в кровати, отметал одни мысли, принимал другие, затем делал все наоборот, пытался совладать с эмоциями, чувствами, с самим собой, и наконец, он начал относительно спокойно размышлять и планировать. Исаак приходил в себя.

«Почему Петр выпрыгнул в окно? Почему я побежал, сломя голову? И самое главное — почему я