Все, что дозволено небесами - Татьяна Олеговна Воронцова

Максимович, но читать вам лекцию не буду. Вы мне не нравитесь.

– Не будете? – переспрашивает Литвак, вероятно, вспомнив, что и он тоже человек интеллигентный, способный обращаться к собеседнику на «вы». – Я ведь могу убедить вас отвечать на мои вопросы, Герман.

– Подумайте лучше о другом. Вы прогневили божество, и теперь неизвестно, что ждет нас всех там, куда вы мечтаете попасть.

– Прогневил? Откуда вы знаете?

– У меня есть с ним контакт.

– Люди говорят, вы шаман. И значит, можете договориться с этим… местным божеством.

– Я не шаман. И не колдун. Я не управляю действиями бога.

– Что же вы делаете? В чем заключается контакт?

– Я могу стать его союзником. Помочь сделать то, чего он желает.

– А противником?

– Нет.

– Так вы просто марионетка бога, – презрительно кривится Литвак.

И Герман кивает с едва заметной улыбкой.

– Марионетка бога. Так оно и есть.

Беззвучные призывы Марго становятся все настойчивей. Герман бросает взгляд через плечо.

– Я хочу осмотреть руку Марго. Пожалуйста, не стреляйте в меня, Антон Максимович, иначе останетесь без золота инков.

– Каких еще инков?

– Это метафора. Просто без золота.

Литвак пятится, держа его на мушке.

– Подойди к ней, только медленно.

– Да тут особо не разбежишься.

Медленно, в соответствии с рекомендацией, Герман проходит мимо Норы и Леонида. Медленно… Под дулом пистолета. Взгляды обоих устремлены ему в лицо.

Марго уже протягивает левую руку.

– Что ты чувствуешь? – шепотом спрашивает он, помещая ее забинтованную ладонь между своими.

– Это очень странно, Герман, – отвечает она, почти не шевеля губами. – Похоже на легкую щекотку. Как будто под кожей лопаются пузырьки.

– Что ты хотела мне сказать?

– Она ставит метки. На камнях. Кажется, мелом.

Молча он водит пальцами над повязкой, не прикасаясь, не поднимая глаз на Марго.

– Понимаешь, да?

– Да.

– Чтобы выйти отсюда без нас.

– Понимаю.

– Что нам делать, Герман?

– Я дам тебе знать.

Они переговариваются так тихо, что едва слышат друг друга. Чуть дальше, в глубине тоннеля, который группа недавно покинула, стоит, чуть сгорбившись от усталости, Дина и смотрит на них исподлобья, не то пытаясь читать по губам, не то применяя телепатию. Герман ее подчеркнуто игнорирует. Не потому, что хочет изобразить фунт презрения, а потому, что не знает, о чем с ней при сложившихся обстоятельствах говорить.

Она сама обращается к нему.

– Герман, где сейчас карта памяти от моей камеры?

Голос тонкий и хриплый. Сейчас она не очень похожа на девушку из фильма «Домино». Нежные губы, которыми она так сексуально прикусывала сигарету, нервно сжаты, уголки их опущены.

– Там, где ее никто не найдет. Я верну ее тебе в целости и сохранности.

– Как я могу тебе верить?

– Не знаю, Дина, – отвечает он беспечно. – Это общечеловеческая проблема. Не только твоя и моя.

– Но где она сейчас? Карта. Скажи мне.

– Даже если скажу, тебе не удастся заполучить ее без меня. Поэтому не скажу.

– Ты отвез ее Ледогорову?

– Ледогорову я отвез копии.

– Ты всегда делаешь то, что хочешь.

– Дина! – Это, разумеется, Литвак. Опасаясь, что близость Германа деморализует влюбленную женщину, подходит со своим пистолетом и пробует направить беседу в другое русло. – Дина, ты узнаешь места? В прошлый раз он вел тебя этой же дорогой?

Моргнув, она поднимает глаза, но смотрит на дядюшку отнюдь не дружелюбно.

– Не знаю. Я давно уже не узнаю места, но я не уверена, что узнала бы их, даже если бы он гарантированно вел нас той же дорогой. – Прикусив губу, она качает головой, похоже, с трудом сдерживая слезы. – Мне уже не нужны никакие сокровища. Все сокровища мира я отдала бы за возможность прямо сейчас оказаться наверху.

– Долго еще идти? – спрашивает Литвак, и Герман чувствует неслабый тычок в спину между лопаток.

В нем поднимается ярость.

– Я не люблю, когда меня тыкают в спину стволом. Или стреляй, или заканчивай свой цирк.

Попятившись, Литвак повторяет вопрос, уже без угрожающих интонаций:

– Долго еще?

– Мы уже недалеко от Пещеры Костей.

– Той самой? С колодцем?

Дрогнувший голос выдает волнение самоотверженного ученого.

– Той самой, – говорит Герман. И улавливает внутри себя пока еще слабые и совершенно неописуемые признаки пробуждения неведомой силы, вроде бы составляющей с ним единое целое и в то же время не подвластной ему. – Помнишь вопросы, которые ты задавал мне в тот день, когда Аверкиев, поддавшись на твои уговоры, привел тебя в мой дом? Тебя интересовали изображения на камнях, ловушки, колодец. Скоро ты увидишь все это собственными глазами.

11

Позже Нора спрашивала себя, чем могло кончиться дело, если бы Леонид, не менее трех раз примерявшийся атаковать Литвака, когда тот по неопытности поворачивался к нему спиной, осуществил бы задуманное и завладел пистолетом. В голову ей приходили разные варианты, но по большому счету мысли эти были праздные, потому что Леонид сдержался, и она понимала почему. Герман хотел вывести свою фотохудожницу из подземелья живой и невредимой, а для этого она не должна была оказаться свидетелем преступления. Пистолет в руках Леонида – психопата, знающего о своей патологии, – стрелял уже как минимум дважды. И запросто мог выстрелить третий раз. Нет-нет, лучше не искушать судьбу.

Ступив под своды Пещеры Костей, она невольно содрогнулась. Вот уж не думала оказаться здесь снова! По всему телу до кончиков пальцев разбежалась мелкая колючая дрожь.

Все было так же, как в тот день, когда они пришли сюда вчетвером, чтобы разгадать загадку колодца с костями. Который, благодаря их обострившейся коллективной интуиции и готовности рискнуть, целиком положившись на Германа, в конце концов оказался без костей. Те же массивные бугристые стены и своды, сложенные из валунов. Смотреть на них страшновато, кажется, они вот-вот задвигаются, обступят со всех сторон, грозя расплющить, превратить в кровавые клочья тела дерзких пришельцев. Те же громадные плиты пола с нечеткими, полустертыми, но все еще заметными бороздами, образующими орнамент – орнамент в виде свастики. На них смотреть еще страшнее, ибо память безжалостно воскрешает минуты низвержения всей собранной, наверное, несколькими поколениями язычников коллекции человеческих костей и черепов в ледяную бездну колодца после нажатия на «волшебные кнопки», как окрестил их Леонид. Не менее страшен черный круг колодца посреди пещеры. Или зала? Или камеры? Как лучше назвать? Как ни назови, вид этой круглой дыры, ведущей в иное измерение, заставляет сердце сжиматься в крошечный пульсирующий комочек. Но самым страшным – и тогда, и сейчас, – было совершенно нереальное и совершенно безошибочное ощущение присутствия… Присутствия некой незримой сущности, обладателя великой мудрости и великой силы. Того, что приписывали