Прогулка среди могил - Лоуренс Блок

— А как насчет другой собаки?

— Вы слишком многого хотите, — сказал он. — Сколько еще собак вам понадобится?

Я молча ждал.

— Она не могла мне сказать, какой породы была другая собака. Она была еще маленькая, когда та умерла. Ее пришлось усыпить, сказала она. Глупое выражение, вам не кажется? Если уж убиваешь кого-то, надо иметь смелость назвать это своим именем. Вы что-то молчите. Вы слушаете?

— Слушаю.

— Насколько я понял, это была какая-то помесь. Среди людей тоже такие попадаются. А вот что касается имени, то тут есть кое-какие трудности. Это русское слово, и я мог неправильно его запомнить. Как у вас с русским языком, друг мой?

— Не слишком хорошо.

— С вами нелегко разговаривать, друг мой. Вас никак не рассмешишь.

— Я весь во власти вашего красноречия, — сказал я.

— Ах, как бы мне хотелось, чтобы вы и в самом деле были в моей власти. У нас с вами могла бы состояться весьма интересная беседа. Ну, ладно. Может быть, как-нибудь в другой раз.

— Посмотрим.

— Непременно посмотрим. Но ведь вам нужно знать кличку собаки, да? Собака давно умерла, зачем вам ее кличка? Собаке собачья смерть. А человеку человечья.

Я молча ждал.

— Возможно, я произнесу это неправильно. Балалайка.

— Балалайка? — повторил я.

— Кажется, это название музыкального инструмента, по крайней мере так она мне объяснила. Ну, что скажете? Это вам подходит?

Я посмотрел на Юрия Ландау. Он кивнул. В трубке Рей продолжал что-то говорить, но я его не слышал. У меня закружилась голова, и пришлось прислониться к кухонному столу, чтобы не упасть.

Девочка жива.

19

Как только я кончил говорить с Реем, Юрий бросился ко мне и сгреб меня в объятия.

— Балалайка, — повторял он, словно какое-то заклинание. — Она жива, моя Люська жива!

Он все еще обнимал меня, когда открылась дверь и вошли братья Кхари вместе с охранником Юрия — тем, которого звали Ваня. Кинен нес старомодный кожаный саквояж на молнии, Питер — белый пластиковый пакет из магазина Крюгера.

— Она жива, — сказал им Юрий.

— Вы с ней говорили?

Он мотнул головой.

— Они сказали, как звали собаку. Она вспомнила, что собаку звали Балалайка. Она жива.

Не знаю, что из этого поняли братья Кхари, — когда мы с Юрием говорили о том, как убедиться, что девочка жива, они ездили за деньгами, — но смысл до них дошел.

— Теперь все, что вам нужно, — это миллион долларов, — сказал ему Кинен.

— Деньги достать всегда можно.

— Вы правы, — сказал Кинен. — Люди не всегда об этом помнят, но это чистая правда.

Он раскрыл кожаный саквояж и принялся вынимать оттуда завернутые в бумагу пачки денег, раскладывая их рядами на обеденном столе красного дерева.

— У вас есть верные друзья, Юрий. И еще хорошо, что многие из них не доверяют банкам. Не все понимают, какая огромная часть экономики этой страны держится на наличных. Когда говорят о наличных, сразу на ум приходят наркотики, азартные игры.

— Это только вершина айсберга, — сказал Пит.

— Правильно. Не надо думать только о рэкете. Вспомните о химчистках, парикмахерских, косметических салонах. О любом месте, через которое проходит столько наличных, что они держат второй комплект бухгалтерских книг и половину прибыли прячут от налоговой инспекции.

— Вспомните о кафе, — сказал Питер. — Юрий, вам надо было бы родиться греком.

— Греком? Зачем?

— Тут на каждом углу по кафе, верно? Старина, я в одном таком кафе работал. В моей смене было десять человек, из них шесть не числились в ведомостях, они получали наличными. Почему? Да потому, что когда прячешь такую прорву наличных, надо, чтобы и расходы были соответственные. Если они показывают тридцать центов из каждого доллара, который проходит через кассу, то это еще много. И знаете, какая тут еще выгода? Налог на продажи — восемь с четвертью процентов с каждой покупки, по закону их нужно выплачивать. Но семьдесят процентов покупок они не показывают, а значит, и налог с них не надо платить, верно? Так что и налог им остается тоже. Каждый такой цент — это чистая прибыль, не облагаемая налогом.

— Ну, это не только у греков, — сказал Юрий.

— Нет, но у них особенно. Будь вы греком, вам пришлось бы обратиться всего-навсего в два десятка кафе. Будьте уверены, в каждом по пятьдесят косых лежат в сейфе, или зашиты в матрасе, или спрятаны на дне бельевого шкафа. Двадцать кафе — и вот вам миллион.

— Но я не грек, — сказал Юрий.

Кинен спросил, не знаком ли Юрий с какими-нибудь торговцами бриллиантами.

— У них много наличных, — сказал он. Питер возразил, что у ювелиров много сделок идет на бирки — это такие расписки, которые переходят из рук в руки. Кинен заметил, что должны же там где-нибудь быть и наличные, а Юрий сказал, что это не важно, потому что он все равно не знает ни одного торговца бриллиантами.

Я вышел в другую комнату, предоставив им и дальше беседовать на эту тему.

Я собирался позвонить Ти-Джею и достал клочок бумаги, на котором Конги записали номера всех телефонов-автоматов, откуда звонили Кинену. Среди них я нашел номер телефона в прачечной, но заколебался. Догадается ли Ти-Джей взять трубку? И не засветится ли он из-за этого, если в прачечной окажется много народа? А вдруг трубку возьмет Рей? Это маловероятно, но...

Тут я вспомнил, что можно сделать проще — позвонить Ти-Джею на пейджер, чтобы он перезвонил мне. Я все еще не освоился толком с этой новой техникой и по-прежнему мыслил примитивными категориями.

Я отыскал в записной книжке номер пейджера, но прежде, чем я успел его набрать, телефон зазвонил. Это был Ти-Джей.

— Тот человек только что был тут, — возбужденно выпалил он. — Звонил из этого самого телефона.

— Наверное, это был кто-нибудь другой, — сказал я.

— Ну, нет, Пэт. Такой гнусный тип, стоит только на него посмотреть, и с ним все ясно. А разве вы не с ним только что разговаривали? Я сразу подумал — это мой Мэтт с ним говорит.

— Я с ним говорил, только это было, по меньшей мере, минут десять назад. Или даже пятнадцать.

— Ну да, правильно.

— Я думал, ты позвонишь сразу.

— Да не мог я, старина. Мне же надо было проследить за этим типом.

— Неужели ты пошел за ним?

— А что я, по-вашему, должен был делать — убежать со всех ног, как только его увижу? Я же не под ручку с ним гулял, а дал ему минуту, когда он вышел, и потом тихонько пристроился сзади.

— Это опасно, Ти-Джей. Он убийца.

— Думаете, я испугался? Старина, я всю жизнь живу на Сорок Второй улице. А там шагу ступить нельзя, чтобы не наткнуться на убийцу или кого-нибудь еще похлеще.

— Куда он пошел?

— Повернул налево и дошел до угла.

— Это Сорок Девятая улица.

— Потом перешел на другую сторону и зашел в закусочную. Побыл там минуту или две, снова вышел. Не думаю, чтобы он заказал там себе сандвич, слишком мало у него было времени. Может, купил полдюжины пива. Пакет, с которым он вышел, был как раз такого размера.

— А куда он пошел потом?

— Обратно, откуда пришел. Прошел прямо мимо меня, опять перешел Пятую авеню и прямиком к прачечной. Я думаю — вот хреновина, мне же нельзя идти туда за ним, придется торчать на улице, пока он не позвонит.

— Он больше сюда не звонил.

— Он никуда не звонил, потому что не заходил в прачечную. Сел в машину и уехал. Я даже не знал, что у него тут машина, пока он в нее не сел. Она стояла как раз напротив прачечной, ее от меня не было видно.

— Машина легковая или грузовая?

— Я сказал — машина, значит, легковая. Я попробовал ее догнать, но ничего не вышло. Когда он шел к прачечной, я держался на полквартала сзади — не хотел подходить слишком близко, а он сел в машину и уехал, так что я ничего не успел сделать. Пока я добежал до угла, он уже повернул и его нигде не было видно.

— Но ты его как следует рассмотрел?

— Его-то? Ну да, рассмотрел.

— Ты мог бы снова его узнать?

— Старина, вы могли бы узнать свою мамочку? Что за вопрос? Рост сто восемьдесят, вес семьдесят семь, волосы каштановые, совсем светлые, очки в коричневой пластмассовой оправе. Черные кожаные туфли со шнуровкой, темно-синие штаны и голубая куртка на молнии. И дурацкая спортивная рубашка — я таких в жизни не видел. В бело-голубую клетку. А вы спрашиваете, мог бы я его узнать или нет. Старина, да если бы я умел рисовать, я бы его нарисовал. Посадите меня с тем рисовальщиком, про которого вы рассказывали, и мы с ним сделаем такой портрет, что лучше любой фотографии.

— Ты молодец.

— Да? Машина — «хонда-сивик», такого серо-голубого цвета, немного помятая. Пока он в нее не сел, я собирался идти за ним до самого его дома. Он кого-то украл, да?

— Да.

— Кого?

— Девочку четырнадцати лет.

— Вот сволочь! — сказал он. — Если бы я знал, я бы, может, держался к нему поближе и бежал бы за ним побыстрее.

— Ты прекрасно справился.

— Знаете, что я сейчас сделаю? Пошарю-ка по соседству. Может, найду, где он поставил машину.