Роль «зрелой женщины» - Астра

— Значит, так, дорогие хозяева. Мой сын, Дмитрий Соколов просит в жены вашу дочь Ольгу. Извините за простоту.

Анюта церемонно повернулась к мужу. Рубен перевел взгляд с отца на сына. Оба нравились ему. Конечно, решение было давно принято, оно доставило семье радость и облегчение, но на все есть манера.

— Ваше предложение делает нам честь, многоуважаемый Андрей Евгеньевич, — с восточной цветистостью заговорил он. — Не скроем, мы много хорошего слышали о вашем сыне. Мы с супругой готовы дать вам положительный ответ. Дело за Ольгой. Как она скажет, так и будет.

— Я позову ее, — Анюта выплыла из комнаты.

Дима похолодел. Что-то сжалось внутри, как перед боем, он сидел, почти не дыша. В дверях появилась Оля. Все поднялись. Стройная, в светло-голубом платье, с чистыми голубыми глазами, она тоже казалась едва живой от волнения.

— Садитесь, что стоять-то, — ласково заговорила хозяйка. — В ногах правды нет, как говорится.

Потом глубоко перевела дух и обратилась к дочери.

— Вот, Оля, это Андрей Евгеньевич, отец Димы.

— Здравствуйте, — прошептала девушка.

— Здравствуйте, — тот привстал и снова сел.

— Сейчас, Оля, ты должна решить судьбу свою и Димы. Он делает тебе предложение, просит стать его женой. Так, Дима?

Дима вскочил.

— Да.

— Скажи, Оля, дочь моя, согласна ли ты стать женой Дмитрия Андреевича Соколова?

Оля опустила глаза, залилась румянцем.

— Да. Согласна.

— Дима, встань около нее. Поздравляем вас, родные мои, со счастливым решением. Совет да любовь. Поцелуйтесь, дети.

И Анюта заплакала первая. За нею Оля. Дима осторожно повернул ее к себе и приложился к устам, как к иконе.

После этого все пошло само собой. Из родительской спальни выпустили мальчишек, они добавили шуму в общее торжество. Расписываться наметили на завтра, в рабочий день, гулять три дня, три ночи у невесты и жениха. Пусть все видят, как выходит замуж за отца своего ребенка честная Оля Краснова. Соколова! Дима и Оля уединились в комнате с малышом. Оставшуюся неделю отпуска он будет жить здесь, со своей семьей.

В конце обеда все почувствовали себя родными по-настоящему.

— Андрей, — говорил Рубен своему куму. — Я слышал, ты специалист по нефтепродуктам? Чем ты сейчас занят? Шоферишь? Нам как раз нужен директор АЗС. Пойдешь?

— Грех отказываться, Рубен. Предложение капитальное. Потолкуем.

— Для меня родственник — это свято. В бизнесе доверие ценнее всего. Я рукам твоим трудовым верю.

— Хвалиться не буду, Рубен, работы не боюсь никакой.

Потом всем домом направились к Соколовым. Дима нес маленького Димку на руках, ребенку понравились военные значки на широкой груди отца. Анюта катила коляску. За ними шли соседи, вдоль улицы кланялись встречные. Повстречался Пал Палыч, трезвый, умный, поздравил, пожелал счастья. Им хлопали, кричали «горько», ребятишки бежали впереди и баловались. Увидя сына с ребенком на руках, мать залилась слезами, обняла Олю, свата и сватью. И снова пошли разговоры, поздравления. Этот день затянулся заполночь.

А потом была ночь. И Дима, «опытный, бывалый» Дима с изумлением понял, что ничегошеньки он не знал-понимал, что любящая женщина, любящая одного тебя до глубины своей души, это бесценный дар судьбы. За эту ночь он словно переродился, он почувствовал в себе великую силу жизни.

— Оля! Ты… ты сделала меня мужчиной. Верное слово. Оля, жена моя!

… Прошло три года.

— Это кто, Марианна? Здесь, на фото?

— О, милый… Откуда оно у тебя?

— Случайно. Кто это?

— Знакомый. Давний-давний.

— Не тот ли художник?

— Тот. Убери, пожалуйста.

— Нет, почему же? Славный парень.

— Да. Убери.

— Какое лицо!

— Да, лицо.

— И сколько ему теперь?

— Перестань.

— А все-таки?

— Лет тридцать семь.

— А тогда?

— Сергей, прекрати.

— Почему же? Так интересно. А сколько было тебе?

— Восемнадцать.

— Мило. А в девятнадцать ты вышла за меня.

— Да. И счастлива.

— Допустим.

— И все на этом.

— Один вопрос.

— Никаких вопросов.

— Почему вы не поженились?

— Я тебя умоляю.

— Догадываюсь. Нечто непостижимо сложное.

— Напротив. Проще простого. Любовь неразделенная.

— У тебя? Невероятно! Я не знал.

— Я тебе говорила.

— Вскользь. Очень мило.

— Дай, положу в альбом. Все. Я ушла.

— Далеко?

— В Дом моды. Инга ждет меня. У нас новое изделие.

— Последний вопрос.

— Ну?

— С тех пор вы не виделись?

— Никогда.

— А если вдруг?

— Никаких «вдруг». Я ушла.

По улице мела настоящая февральская метель. Она осыпала Марианну снежной пылью, закрутила вокруг лихие вихри. Холода не было, в порывах свежего ветра слышалось прощальное озорство зимы. Марианна шла к автобусу, придерживая на голове пушистый мех. Лицо ее, разрумянившееся от ударов белых стрел, постоянно меняло выражение. «Никаких „вдруг“, — продолжался в ней острый разговор. — Никаких „вдруг“. Той девочки давно нет, той робкой, влюбленной до обморока, странной девочки с косичками над ушами…» Она замедлила шаг, перебираясь через косой сугроб, наметенной у тумбы с афишами. «Давным-давно», прочитались яркие буквы. Она досадливо шевельнула бровями… и вдруг вспомнила его самого, его голос, его нестерпимое лицо. Нестор, без уменьшительных. О, что за имя! Он был снисходителен к ней, цепеневшей от нежности, снисходителен и недостижим. Разве не так? И не с тех ли пор ей видится один сон, редко, даже не каждый год: на дымно-алой заре взмахи серых журавлиных крыльев и жалобный журавлиный крик. Разве не так?

Ровно в четыре часа она была на Кузнецком мосту. Снегопад усилился. По проезжей части гуськом двигались снегоочистители, в колеблющейся снежной завесе тускло светились их фары. Холмики снега белели на плечах и шапках пешеходов. Народу на этой старинной торговой улице было много. Марианна медленно прошлась мимо броских витрин, уставленных экзотически одетыми манекенами, постояла в ожидании. Инга задерживалась. Потом зазвонил мобильный телефон.

— Марианна! Инга звонит. На кафедру нагрянули шведы, интересуются нашим направлением. Приезжай.

Марианна посмотрела на снег, на витрины.

— Нет, Инга, принимай их сама. Я настроилась на праздник. Привет Европе!

Она с усилием потянула на себя массивную, с прорезными окошечками, входную дверь. На втором этаже, в удлиненном двусветном зала с белыми колоннами и лепным потолком размещался длинный помост, покрытый светло-зеленым ковром. Он начинался от сцены и тянулся к середине зала между колоннами. Тройные ряды кресел окружали его с двух сторон. На сцене справа помещался столик ведущего. Свободных мест почти не было, ряды заполняли женщины, заглянувшие сюда по пути в магазины. Утомленные, в рыхлых от непогоды сапожках, они устало откинулись в удобных сидениях.