Брат номер один: Политическая биография Пол Пота - Дэвид Чэндлер

Американские чиновники рассматривали конфликт между Камбоджей и Вьетнамом в контексте китайско-советского раскола. 8 января 1978 года советник американского президента Збигнев Бжезинский назвал этот конфликт «симулированной войной» («proxy war») между СССР и Китаем. В феврале китайцы ускорили отправку военной помощи в Пномпень и начали собственную пропаганду против Ханоя. Вьетнамское правительство стало преследовать этнических китайцев и укрепило свои отношения с Советским Союзом. Вьетнамцы также пришли к политическому решению «проблемы» Камбоджи. Оно состояло в том, чтобы подстрекать противников Пол Пота выступить против него. Кроме того, вьетнамцы начали обучать камбоджийцев, находившихся во Вьетнаме. Их готовили для участия в военных операциях и для того, чтобы они составили ядро нового режима в Камбодже. К середине февраля 1978 года радиостанция «Ханой» стала отзываться о политике Камбоджи как о «варварской», как об отражении «фанатичного национализма» и «средневекового сельского мышления». В этот момент планы Ханоя относительно Камбоджи стали напоминать замысловатые фантазии, которые еще с середины 1976 года начали выдумывать Дуч и его подчиненные.[261]

В ответ на действия Вьетнама Пол Пот начал искать друзей за границей, приглашать иностранных гостей в Камбоджу, незначительно поднимать уровень жизни людей. Кроме того, он гарантировал сомнительную политическую амнистию людям «17 апреля» и продолжил искоренение врагов. Его новая политика подразумевала и более гостеприимное отношение к зарубежным гостям. В период с ноября 1977 и до конца 1978 года Камбоджу посетили официальные делегации из Бирмы, Малайзии, Таиланда, Румынии, Югославии и скандинавских стран. Из Югославии в Камбоджу приехала группа телевизионщиков и репортеров, а из других государств, включая Австралию, Бельгию, Данию, Францию, Италию, Японию, Норвегию и США, прибыли делегаты от прокитайских марксистско-ленинских партий. Гостям показывали Ангкор и образцовые сельскохозяйственные участки. Большинство из них встречалось с Иенг Сари, а некоторые — с Нуон Чеа и Пол Потом. Вдобавок теперь лидеры красных кхмеров обменивались по почте поздравлениями с главами других государств и прокитайскими компартиями по случаю национальных праздников, а также отвечали на предложения об оказании политической поддержки. Частью политики «открытых дверей» в Демократической Кампучии стала и публикация материалов на французском, английском и кхмерском языках.

В этот период Пол Пот стал доступнее, чем когда-либо. В ходе этих контролируемых встреч он был неизменно приятен, но не слишком откровенен. В то же время, выбирая темы для разговоров с той или иной группой гостей, Пол Пот обнаруживал многие из своих предрассудков.[262]

Для югославской съемочной группы, гостившей в Камбодже, Пол Пот сделал короткое заявление. «Вы первыми узнаете мою биографию», — с улыбкой сказал он югославам. И вновь, как и в сообщении, переданном по корейскому радио, он скрыл свои дворцовые связи, свое настоящее имя и блестящее образование. Зато в этот раз он признал, что учился в Европе и работал в Югославии. Пол Пот добавил, что после возвращения домой он преподавал «историю, географию и гражданское право в одной частной школе». В это время, добавил он, «полиция Лон Нола следила за моей деятельностью. Они знали о моем существовании, но не знали меня в лицо». Говоря о своей политике, он упомянул: «Мы хотим покончить со всеми следами прошлого». Один из его бывших студентов из Чамраон Вичеа, Сот Полин, работавший таксистом в Париже, сразу же узнал Пол Пота, как только его интервью было показано по французскому телевидению. Узнал Пол Пота и его старый наставник Кенг Ваннсак. Один из югославов заметил другу, что на всей отснятой пленке улыбался лишь Пол Пот.[263]

Для того чтобы строить социализм и защищать Камбоджу от Вьетнама, Пол Пот и его соратники готовы были сотрудничать с кем угодно. Для нападения на Вьетнам им следовало объединиться с менее страшными врагами, например с камбоджийцами, находившимися в противоречии с партией. Это означало смягчение враждебного отношения к «новым людям» и отмену карантина, в который попадали камбоджийцы, возвращавшиеся из-за границы. Это делалось якобы для блага революции.

В 1976–1977 годах в Камбоджу вернулось несколько сот хорошо образованных мужчин и женщин, большинство из которых являлись выпускниками университетов. Они приехали из Франции, Соединенных Штатов и других стран. Многие из них сочувствовали новому режиму, однако те, кто не вызывал доверия, а в их число попали все вернувшиеся из Соединенных Штатов, были казнены вскоре после приезда. Уцелевших отсылали на фабрики, а в конце 1976 года — на сельскохозяйственные работы в специальном лагере в западной провинции Компонгчам. Условия в этом лагере были суровее, чем в остальных местах, и все же здесь было лучше, чем в других районах страны. Многих интеллигентов унижали тем, что заставляли выполнять черную, грязную работу. Других задевали лекции о «Марксе-Ленине» (безо всяких объяснений эти имена возникают во многих партийных текстах), которые читали полуграмотные люди. В середине 1978 года некоторых вернувшихся перевезли в Пномпень, где неплохо кормили. С ними занимались Иенг Сари и Кхьё Самфан. В октябре из этой группы отобрали пятнадцать человек для создания факультета в технологическом университете под руководством Тиоунн Мумма. Туда было зачислено триста учащихся в возрасте от десяти до шестнадцати лет. Разрабатывались планы, по которым в 1979 году в Камбодже предполагалось снова ввести денежное обращение и смешанную экономику.

Частью политики «открытых дверей» стало создание начальных школ. Выжившие вспоминали, что детей «новых людей» в эти школы не принимали. Появились искусно сделанные и напечатанные на хорошей бумаге учебники по географии и арифметике. Кое-где людям позволялось носить одежду ярких цветов (если удавалось найти такую) вместо унылых черных пижам, которые в 1975–1977 годах носил весь народ. Рабочим давалось больше времени на отдых. В мае 1978 года была отменена классификация граждан на «полноправных», «кандидатов» и «депозитариев» («depositöes»), действовавшая с 1975 года, а в течение нескольких последующих месяцев были амнистированы некоторые категории врагов, хотя большинство камбоджийцев об этом не знало. Никаких мер относительно смягчения правил коллективных трапез не принималось. Также ничего не было сделано для возрождения религиозных обрядов и укрепления семейных отношений за счет сокращения числа кооперативов, рабочих бригад и военных объединений. Вместо этого дифирамбы коллективному образу жизни зазвучали еще громче. Кроме того, произносились слова о том, что камбоджийский коллективизм одолеет индивидуалистический характер Вьетнама.[264]

Примерно в это время Центральный Комитет распространил среди членов партии один разъяснительный документ, в котором сообщались подробности амнистии многих потенциальных «врагов», остававшихся на свободе. В прошлом эти люди якобы были связаны с ЦРУ, вьетнамцами и КГБ. В извращенном MnpeS-21 считалось, что они уже известны партии. И вот теперь партия готовилась простить их. Амнистия даровалась не всем. Те, кто работал на службы иностранной разведки в 1946–1967 годах, т. е. с момента начала Первой индокитайской войны и до организации вооруженной борьбы, прощались, если могли доказать, что с тех пор не принимали участия в каких-либо предательских действиях. На тех же условиях отпускались те, кто совершил преступления во время периода вооруженной борьбы (1967–1970) и те, чьи преступления датировались 1970–1975 годами. По сути, этот документ даровал амнистию людям, связанным с режимами Сианука и Лон Нола. Однако те, кто начиная с апреля 1975 года «упорно продолжал объединяться в борьбе против Коммунистической партии Кампучии, власти рабочих и крестьян, социализма и коллективизма, кто воевал против камбоджийского народа и Демократической Кампучии… будут осуждены, ибо они решили присоединиться к предателям». Это относилось к членам партии.[265]

Режиму, гордившемуся своими «штурмовыми атаками» и «сокрушением врагов», чувство милосердия было незнакомо, однако в комментарии к указу, опубликованному в «Тунгпадеват», приостановлению чисток и прощению возможных преступников давалось равнодушное разумное объяснение. Тем, кто как-то навредил партии в период с 1975 года и теперь был согласен «выйти, чтобы раскаяться и выполнять свои обязанности», наказание, по-видимому, не грозило: «Это делается в соответствии с партийной линией спасения человеческих жизней, потому что, если мы беремся за одного, это затрагивает не только его, но и других. Так что мы хотим расширить число друзей и одновременно сократить число врагов» (курсив добавлен автором).[266] Этот тревожный отрывок подкрепляется одним подозрением, которое возникает в ходе анализа признаний из S-21: возможно, три четверти людей попали туда не за свою деятельность, а за свои связи. Из-за малого количества подготовленных кадров большинство членов партии знали друг друга. Если ты знал врага или состоял с ним в родственных связях — этого было достаточно для того, чтобы лишиться жизни.