Одержимый - Владимир Санин

– Не тот ли Шевчук, который от инспектора убегал? – припомнил Баландин.

– Он, – подтвердил Чернышев. – Лучший друг Лыкова, можно даже сказать – благодетель. Почему? А потому, что когда Лыков обзавелся мотоциклом, Шевчук навязался в учителя: посадил Лыкова по седло, велел газануть, а мотоцикл вырвался у того из-под зада и на скорости ухнул с сопки – унес в пропасть семьсот целковых. А в другой раз… Нет, это потом, мы ведь заседать собрались, а не болтать попусту. Можно предложение, Виктор Сергеич? Берите, ребята, отпуск и приезжайте сюда в сентябре, Лыков и Филя такие чудеса покажут… Вот есть в тайге ручей – врать но буду, не видел, а слышал сто шестнадцать раз: волшебный! Наберешь шапкой воды напиться – охотники так завсегда пьют, из шапки, наденешь ее на голову, походишь часок, снимешь… Лысый, как это… как Илья Михалыч! Будто корова языком слизнула – ни одной волосинки! Все, конечно, радостно ржут, до смерти довольны, а через месяц на этой разнесчастной лысине вдруг начинает расти волос, густой – расческу обломаешь. Вот вам крест, сам видел, то есть слышал. Поедем на ручей, Илья Михалыч?

– Враки, – ухмыльнулся Баландин. – Лысина не целина, на ней ничего не посеешь.

– И корень женьшень под ногами валяется, – не унимался Чернышев, – за десять минут полный рюкзак набьешь, правда, Паша?

– Кедровыми шишками, – пробормотал я.

– Но ведь за десять минут? – настаивал Чернышев. – Нет, в самом деле приезжайте. Лыков вам тигров покажет, он одного приручил, в обнимку ходят. Паша, подтверди.

Чернышев откровенно дурачился, сам заразительно, до слез смеялся и доброжелательно на нас поглядывал – может, и в самом деле рад, что все кончается? Правда, свои намерения в экспедиции он не осуществил и «к медведю в берлогу» не полез, но после «Байкала» даже самые открытые недоброжелатели не осмелятся поднять на смех капитана Чернышева. Информацию о спасении «Байкала» приморское радио передало, Лесота принял уже с десяток поздравительных радиограмм, одна из которых, от старика Ермишина, доставила Чернышеву особую радость: любимый внук старого капитана, оказывается, плавал на «Байкале» старшим помощником. Так что в Приморск Чернышев вернется не развенчанным бахвалом, а на гребне славы, куда более весомой в глазах моряков, чем хлипкая и сулящая лишь материальные выгоды слава победителя в соревновании за квартал.

Мне и в голову не приходило, что отличнейшее расположение духа Чернышева вызвано совсем другой причиной.

Сначала речь зашла о «Байкале». Разбор вел Чернышев. Вопреки нашему ожиданию он не торопился обрушивать громы и молнии на молодого Чеботарева. Как выяснилось, избавляться ото льда Чеботарев начал своевременно, но шел обильный снегопад, лед, образовавшийся из снега и водяной пыли, плохо поддавался околке, а для смыва его из шлангов вспомогательный паровой котел не давал требуемого количества воды. Температура воздуха между тем снижалась с каждой минутой, лед стремительно нарастал. Положение усугублялось тем, что шпигаты по бортам и шторм-портики замерзли и вода с палубы за борт не сходила. К тому же на палубе имелось более трех тонн груза, подвергавшегося обледенению, и пожертвовать им у Чеботарева не хватило решимости. Критическая же ситуация возникла тогда, когда из-за аварии сепаратора машина потеряла значительную часть мощности и судно стало разворачивать лагом к волне. Образовавшийся крен делал работу по сколке льда крайне опасной, а когда крен достиг пятидесяти градусов, бортовой кингстон обнажился, машина остановилась, и судно стало неуправляемым. Затем крен достиг семидесяти градусов, окна рубки вошли в воду, с кильблоков сорвало спасательную шлюпку. В такой ситуации «Семен Дежнев» и начал спасательную операцию.

Между тем, по мнению Чернышева, капитан «Байкала» упустил ряд шансов. Прежде всего, убедившись в необратимом характере обледенения, следовало сбросить за борт груз и выбить кувалдами крышки шторм-портиков, чтобы обеспечить сток воды. К тому же, идя против ветра и волны, Чеботарев долгое время не сбавлял хода до малого, что способствовало интенсивному забрызгиванию. Как только определился крен на более сильно обледеневший левый борт, следовало запрессовать днищевые танки правого борта забортной водой и в случае отсутствия положительного результата пойти на крайнюю меру: попытаться развернуться и набрать лед на правый борт. Маневр, конечно, опасный, но опрокинуться вверх килем, как известно, еще опаснее. Ну и самая главная ошибка Чеботарева в том, что из-за своей самонадеянности он слишком поздно воззвал к помощи – именно эта ошибка едва не привела к трагическому исходу.

Однако, продолжил Чернышев, предварительное изучение обстоятельств дела показало, что, если бы не авария сепаратора и практически полный выход из строя главного двигателя, «Байкал», хотя и не без труда, успел бы благополучно дойти до ближайшего ледяного поля. Так что, не снимая ответственности с капитана за допущенные по недостатку опыта ошибки, следует сделать скидку на указанную аварию, тем более что в борьбе за остойчивость судна, пока это было возможно, Чеботарев, Ермишин и весь экипаж проявили характер и личное мужество. В связи с последним следует отметить умелые действия Воротилина и Перышкина, которые представлены к материальному поощрению.

Затем Чернышев ответил на вопросы и закончил разбор да неожиданно оптимистической ноте:

– А вообще-то Васек Чеботарев настоящий моряк, капитаном будет – днем с огнем не сыщешь! Ты так и запиши, Паша, – днем с огнем. Молоток! А опыт – дело наживное. Вот получит наши с вами рекомендации, выучит их назубок и больше ни ногой в обледенение не попадет, могу поспорить хоть на сто шестнадцать рублей, хотите, Виктор Сергеич? Разбивай, Паша.

Корсаков принять пари отказался, но сердечно поблагодарил Чернышева за интересный разбор и перешел к сообщению об итогах экспедиции.

Я всегда слушал его с удовольствием, оратор он был божьей милостью, лучшего, пожалуй, мне не встречалось. Нынче ораторское искусство как-то потеряло свою былую ценность, вышло из моды, что ли; во всяком случае, человек, умеющий красноречиво, логично и не заглядывая в бумажку в течение целого часа убеждать слушателей, вызывает почтительное удивление. Между тем никаких америк Корсаков не открывал, он просто излагал мысли и наблюдения, высказанные на предыдущих совещаниях и зафиксированные в протоколах. И хотя все это по отдельности было не раз слышано и пережито, создавалось впечатление, что докладывает Корсаков оригинальную, цельную и стройную научную работу. Казалось бы, скучнейшие вещи – характеристику трех стадий обледенения судов, зависимость его от гидрометеорологических условий и синоптической обстановки, сопоставление различных оценок интенсивности обледенения и способов борьбы с ним – все это он скомпоновал и подал так легко и непринужденно, что даже я при всей своей технической неграмотности слушал его как зачарованный. Меня поразило, что за считанные недели экспедиция успела так много. И хотя он несколько раз самокритично подчеркивал, что отдельные проблемы нуждаются в дополнительном осмыслении, само собой подразумевалось, что главная цель достигнута: отныне суда типа СРТ будут вооружены рекомендациями по борьбе с нарастающим льдом и по своевременному выходу из зон обледенения.