Развитие науки финансового права в России - Андрей Лушников

С переездом в Петербург Илларион Игнатьевич поступил на государственную службу: с 1872 г. – в Министерстве финансов, с 1873 г. – в Центральном статистическом комитете МВД, в который он был принят благодаря протекции его главы П. П. Семенова-Тян-Шанского (1827–1914). С последним он познакомился, будучи членом комиссии по подготовке 8-го Международного статистического конгресса в Петербурге. Начал он с должности младшего редактора, затем назначен старшим редактором (с 1884 до 1893) и членом Статистического совета.

В этот период публикуются результаты его работы «Статистика государственных финансов России 1862–1884 гг.» (СПб., 1886), которая названа П. П. Гензелем «выдающейся работой», в которой подробно указано движение государственных сумм по отдельным статьям дохода и расхода за каждый год и дан сравнительный обзор[329]. Под его редакцией или при его участии выходили статистические сборники сведений о русских банках, о городских сберегательных кассах, о железных дорогах в России[330].

В 1876 г. он принимается в Государственный контроль чиновником для особых поручений (с 1884 – и. д. генерал-контролера в железнодорожном отделе Госконтроля) и до 1893 г. занимается изучением финансовой политики иностранных государств, историей финансов. В течение трех лет (1881–1883) его направляли в краткосрочные командировки в Бельгию, Францию и Пруссию для сбора материалов по дополнению исследований бывшего Главного контролера В. А. Татаринова. Стараниями И. И. Кауфмана и с добавлением новейших сведений труды В. А. Татаринова были переизданы: «Государственная отчетность в Бельгии, Франции и Пруссии» (т. 1–3, СПб., 1881–1884).

Карьерному росту способствовало и то, что в 1881 г. он крестился по обряду англиканской церкви, отказался от сотрудничества с еврейским журналом «Рассвет» и от участия в делах «Общества для распространения знаний между евреями». Вероятно, на конец 80-х гг. приходится его знакомство с С. Ю. Витте, протекцией которого он в дальнейшем пользовался. Международное признание его трудов выразилось в членстве ученого в Международном статистическом институте (с 1885), причем ученый был в числе его учредителей.

Его научные работы этого периода связаны преимущественно со статистическими и историческими исследованиями в области денежного обращения, кредитов и банков, что отражало направления его государственной службы[331], а также анализ зарубежного опыта[332]. Так, в «Вестнике Европы» (янв., февр. 1885 г.) он публикует развернутую статью «Государственные долги России: 1768–1882» (затем вышли отдельным изданием). Главный интерес статьи заключается в том, что в ней довольно резкой критике подверглась деятельность Е. Ф. Канкрина. Автор остановился и на вопросе функционирования старых банковских учреждений и на исследовании причин участившихся в пореформенную эпоху временных выпусков кредитных билетов[333].

Разнообразие видов его деятельности на ниве государственной службы просто поражает. В 1891 г. ИИ Кауфман переводится в Особый отдел Государственного дворянского земельного банка, где становится членом его Совета, с 1895 г. – членом Совета Госбанка, участвует в работе ряда организаций ипотечного кредита, в организации первой всеобщей переписи населения (1897). В прикладных целях в 1895 г. И. И. Кауфман был командирован в Австро-Венгрию для сбора материала о мелиоративном кредите и сберегательных кассах. Наконец, в 1903 г. он – председатель Делегации (ревизионного отдела) Госбанка, в том же году, с отставкой С. Ю. Витте, оставляет госслужбу. Его карьеру чиновника венчали звание тайного советника (1902) и семь орденов, включая орден Белого Орла, который жаловался по личному соизволению императора, что говорит о высокой оценке престолом его трудов.

Однако он был не только теоретиком, но и автором целого ряда законопроектов и проводимых финансовых реформ. Так, И. И. Кауфман участвовал в разработке достаточно прогрессивных «Правил о надзоре за фабричной промышленностью, о взаимном отношении фабрикантов и рабочих и об увеличении числа чинов фабричной инспекции», высочайше утвержденных 3 июня 1886 г.[334].

Не вызывает сомнений и его активное участие в денежной реформе 1895–1897 гг. В частности, ученый непосредственно разрабатывал новый Монетный устав (входил в Особую комиссию) и состоял в Совещании по рассмотрению нового Вотчинного устава. С 1893 г. он трудился в Комиссии по усовершенствованию системы сберегательных касс, в которую входил и В. Т. Судейкин. Наравне с Н. Х. Бунге и В. П. Безобразовым он был наиболее последовательным сторонником металлической теории денег. В этой части его исследования становились подготовительным материалом для проведения преобразований[335]. В настоящее время сложно сделать окончательный вывод, но то, что именно Илларион Игнатьевич был, по меньшей мере, одним из идеологов этой финансовой реформы, очевидно. В 90-е гг. он был причастен к принятию важнейших решений по линии Министерства финансов и Государственного банка.

Как нам кажется, И. И. Кауфман был близок к типу «идеального бюрократа», чрезвычайно образованного, вежливого, никогда не стремящегося выйти на первые роли. Не случайно о нем практически нет упоминаний в мемуарах современников, так как его стихией была тишь кабинетов, а не митинговые страсти. Даже внешний вид у него был традиционно чиновничий, включая круглые очки и лихо подкрученные «гвардейские» усы. Однако этот «герой второго плана» прямо влиял на принятие важнейших финансовых решений.

Параллельно с 1889 г. он принимается приват-доцентом (с 1893 – экстраординарный профессор) в Петербургский университет, где до 1894 г. читает параллельный курс финансового права, а также спецкурсы «О вексельных курсах и расчетах по кредитным операциям» и «Основания финансовых расчетов». В 1894 г. он переходит на кафедру политической экономии и статистики, где читает теорию статистики, а в 1895 г. возглавляет эту кафедру (с 1901 – ординарный профессор).

Не прекращал Илларион Игнатьевич и научных исследований. В частности, в университетский период из-под его пера вышли классические исследования по истории и теории денежного обращения[336]. А. И. Буковецкий писал, что «эти работы выполнены с исключительным мастерством, и ни один из исследователей истории русской экономики не может пройти мимо этих талантливых работ»[337].

Так, исследование «Из истории бумажных денег в России» (СПб., 1909) включало две части. В первой части «Столетие правительственной борьбы с расстройством бумажных денег в России» дана отрицательная оценка денежной реформы министра финансов графа Е. Ф. Канкрина. В частности, ученый писал: «Канкрин так "осторожно" устроил прием звонкой монеты во все платежи казне, что когда это "устройство" кончилось, то вся Россия стонала от "простонародного" лажа»[338]. Интересна и авторская оценка Манифеста 1812 г. (об обязательном хождении ассигнаций). И. И. Кауфман считал, что этим манифестом в России были достигнуты уникальные, противоположные задуманному результаты. Как пишет ученый, в России установилась интересная денежная система, своеобразное параллельное обращение – «сильно понизившихся, но мало колеблющихся в цене ассигнаций и звонкой монеты, серебряной и золотой, обращающейся с очень высоким лажем»[339].

Далее автор обосновал ряд теоретических обобщений по поводу своеобразной русской денежной системы. Он отмечал, что теория и практика денежного дела знали только три вида обращения: 1) исключительно металлическое, т. е. обращение лишь звонкой монеты; 2) исключительно бумажное, т. е. бумажная валюта, вытеснившая звонкую монету; 3) смешанное, состоящее из звонкой монеты и равноценных ей, разменных на монету, бумажных денежных знаков. По господствующей в Западной Европе теории, для нормального денежного обращения характерны металлическое обращение и смешанное обращение. Исключительно бумажное денежное обращение свидетельствует о расстройстве денежной системы. Однако в России в течение продолжительного, почти 30-летнего, периода просуществовал еще четвертый вид денежного обращения, какого нигде никогда не было. Наш отечественный опыт доказал, что «смешанное денежное обращение может существовать не только в здоровом, но и в больном состоянии»[340], т. е. при расстройстве денежной системы, когда бумажные деньги обесценены и неразменны, а звонкая монета ходит с очень высоким лажем, при этом существует лаж и на бумажные деньги.

По поводу указанных выводов рецензент данной работы М. В. Бернацкий заметил, что автор сделал бы свои теоретические обобщения более понятными и приемлемыми, если бы с большей подробностью остановился на специфических условиях возможности такой патологической формы денежного обращения[341]. М. И. Боголепов также отмечал преимущественно описательный и статистический характер исследований нашего автора: «Выдающийся описатель, добросовестный в крупном и мелочах, в области объяснения описываемых фактов, он иногда остается бессильным вскрыть глубокую причину явлений»[342].