Вирус бессмертия - Дмитрий Янковский

«Как там все? – думал он. – Я ведь давно уже знаю о доме только из заголовков газет».

И он снова с брезгливостью подумал о том, что Америка – страна плебеев и выскочек. Как он не понимал этого раньше? Конечно, раньше он был гораздо добрее и терпимее, но теперь… Карл не додумал мысль до конца – устал. Даже думать ему не хотелось.

Проникая через иллюминатор, утренний свет падал на закрытые веки Шнайдера, иногда затмеваясь тенью портового крана или пролетевшей птицы. Пароход медленно выходил из залива, слышалось натужное кряхтение буксиров, резкие гудки более мелких судов. Голова немного кружилась то ли от затянувшихся последствий вечеринки, то ли от уже ощутимой зыбкости корабельных палуб.

«Не стошнило бы», – невесело подумал Карл.

Он привстал и налил себе стакан содовой из большого сифона, стоявшего на столе. Пузырьки за стеклом поползли вверх, что вызвало неожиданно сильный приступ головокружения.

– О майн гот! – вздохнул Карл.

Звук родного языка успокаивал и утешал. Сейчас Карл уже не понимал, как мог попасться на уловку дикой цыганки и отправиться в такое далекое путешествие только из-за нелепого предсказания. Зачем?

Шнайдер снял пиджак и жилетку, ослабил галстук, но и это не помогло. Пришлось снова лечь, но и с закрытыми глазами все продолжало идти кругом. Медленно вертелись перед мысленным взором воспоминания о прошедшем дне, о вечеринке у Ребера, о злобном рычании звезд, рвущемся сквозь решетку громкоговорителя.

Карл отчетливо вспомнил этот громкоговоритель – большую мембрану из черного картона, натянутую на металлический каркас. Эбонитовая решетка защищала ее от внешних повреждений…

Воспоминание о мембране приковало его внимание, зацепило его, остановив тошнотворное кружение. Но стоило подумать о чем-то другом, приступ повторялся с удвоенной силой. И Карл полюбил это воспоминание, которое успокаивало желудок и остужало мозг.

Эбонитовая решетка защищала мембрану от внешних повреждений. Черт с ней. Лучше думать об этой чертовой мембране, чем сглатывать рвотные позывы. А так хорошо. Пусть будет мембрана.

Эбонитовая решетка была похожа на паутину – двенадцать лучей разбегались от центра, укрепленные двумя концентрическими окружностями. Получалась сеть из вписанных в окружность треугольников и трапеций. Карл с удивлением поймал себя на мысли, что любуется совершенством этой фигуры, непонятно почему так врезавшейся в память. Эта фигура радовала его воображение, будто красивая женщина.

«Решетка чем-то похожа на антенну Ребера, установленную во дворе, – подумал Карл и спросил себя: – Ну и что?»

Решетка заколыхалась и превратилась в паутину, в центре которой Карл разглядел большого черного паука. Потом паук закружился, и паутина превратилась в тележное колесо. Его медленное вращение как бы уравновешивало вращение мира, поэтому Карл у себя в голове вертел и вертел его с наслаждением. Обруч и спицы – вписанные в окружность треугольники. Невероятная прочность. И бесконечность. Эта бесконечность отрезала Карла от обыденного мира и окутала его невероятным комфортом, которого он не испытывал с того момента, как покинул чрево матери.

Сознание всколыхнулось, и Карл ощутил, как внутри его, точнехонько в центре груди, разогревается воображаемый огненный шар. Исходящий от него свет был настолько упругим, что выталкивал из тела не только остатки тошноты, но и другие неприятные последствия употребления виски в сочетании с табаком.

Тележное колесо, продолжая вращаться по воле фантазии, превратилось в светящийся огненный знак. Это были уже не просто спицы, а невероятно сложная система линий, образующих взаимно пересекающиеся и вписанные один в другой треугольники. Огненная окружность теперь замыкала активное пространство, фокусируя поток рвущейся из ниоткуда энергии на трех областях тела Карла – в груди, на уровне солнечного сплетения и на ладонь ниже пупка.

Казалось, что в пересечении линий зашифровано некое слово, точнее, знаковое понятие.

«Господи! Это и есть слово «вечность»!» – пронеслось у Карла в голове, и во внутреннем мысленном пространстве возникла фигурка мальчика Кая, сидящего на бесконечной ледяной плоскости и пытающегося составить из осколков льда шараду. И вдруг Карл сам превратился в этого мальчика, и перед его глазами светящиеся линии начали хаотический, ускользающий от внимания танец.

Было почти невозможно удержать их в памяти целиком.

Карл стал приглядываться внимательнее. Откуда-то в нем появилась уверенность, что, разгадав знак, он получит необычайную силу. Он решил рассмотреть знак хорошенько с тем, чтобы запомнить его и потом, нарисовав на бумаге, разобраться в спокойной обстановке. Однако линии так прыгали и выгибались, вспыхивая то тут, то там, что идея запомнить их показалась неосуществимой.

«Слово «вечность» состоит из нескольких букв, – внезапно осенило Карла. – Надо запомнить пересечения линий, обозначающие каждую букву, а затем, уже из букв, сложить целое слово».

Он попытался сосредоточиться на образе, пытаясь вычленить то, что сам назвал буквами, но это оказалось непросто. Главная проблема состояла в том, что Карл не знал, из скольких букв сложено слово «вечность».

«Вероятно, в каждом языке слово пишется по-разному и содержит разное количество знаков, – пришло ему в голову. – В данном случае я не знаю, с каким языком мне пришлось столкнуться, а чтобы это понять, надо хотя бы приблизительно выяснить природу возникновения образа».

На самом деле у Карла почти не было сомнений в том, что фигура в его сознании как-то связана с ночным происшествием, с жутковатым скрежетом звезд, принятым на антенну Ребера. Но окончательно поверить в это означало, что знак был передан разумом, чуждым человеческому. Внеземным.

А если так, то стоило ли доверять собственной интуиции, настойчиво подсказывающей значение слова? Может, это вовсе не «вечность», а нечто, вообще недоступное человеческому пониманию?

Повинуясь внезапному порыву, Карл распахнул глаза и вздрогнул от удивления – каюта оказалась наполнена тьмой, посреди которой продолжали танцевать огненные треугольники. Ни утреннего света, ни отблесков океанских волн. Карл испугался. Может быть, он ослеп? И эти огненные линии – признак наступившего недуга? В панике он вскочил с кровати и осторожно двинулся туда, где должен был быть иллюминатор. Вскоре Шнайдеру удалось нащупать стол, стакан на нем и массивный баллон сифона. Только вплотную к стеклу иллюминатора были видны отсветы корабельных огней. Снаружи была ночь.

У Карла отлегло от сердца.

– Проклятье! – выругался он. – Неужели я целый день пролежал на кровати?

Видение огненной фигуры из вписанных в круг треугольников постепенно померкло, и Карл успокоился.

«Никогда еще не было такого похмелья, – невесело подумал он. – Кажется, виски, купленное Ребером, сохранилось еще со времен их дурацкого сухого закона».

Карл помотал головой и дернул нить выключателя. Каюта озарилась ярким электрическим светом.

Возле зеркала выяснилось, что похмелье и проведенный в неподвижности день не оставили почти никаких следов на лице, если не считать жесткой щетины на подбородке. Пропущенный обед не оставил чувства голода, напротив, тело переполняла неожиданная энергия и сила.

Ему захотелось прогуляться. Посетить салон, где наверняка толпились любители ночных утех, или зимний сад.

«Может, проклятие цыганки уже не имеет силы, раз я возвращаюсь?» – подумал он, расправляя грудь.

Мощный прилив сексуального желания всколыхнул Карла, побуждая к активным действиям. Видение, владевшее им весь день, отступило на второй план, но произвело в мозгу заметные изменения. Карл поймал себя на том, что обращает повышенное внимание на все круглое и треугольное.

Это не помешало ему побриться, напевая модный мотивчик. Воронка воды в раковине, вращаясь, опять напомнила Шнайдеру загадочную фигуру.

– Да мне просто надо было раньше покинуть Америку, вот и все! – воскликнул Карл, чувствуя необычайную легкость и жизнерадостность. – Ох, и укатала она меня! А еще лучше было убить эту цыганку.

Слово «убить» немного испугало его, и Шнайдер поправился:

– Надавать ей по заднице или изнасиловать прямо там, в ее дурацком таборе.

Распаковав чемодан, Карл переоделся в самый приличный костюм. Денег в портмоне было не слишком много, но из-за новой, неведомой прежде легкости ему даже в голову не пришло побеспокоиться об этом. Прикинув, что провести пару-тройку вечеров в ресторане средств у него точно хватит, Карл улыбнулся и, взяв трость, шагнул в коридор.

Выяснив у стюарда местоположение зимнего сада, Карл направился туда, в надежде на новое знакомство. Обычно попав в незнакомое общество, Карл замыкался, глядел, как веселятся другие, как знакомятся и флиртуют, сам оставаясь тихим и незаметным для всех. Ребера он считал чуть ли не единственным другом в Уитоне. Но теперь Шнайдер был полон решимости не только завести новые знакомства, но и очаровать всех присутствующих на корабле. Он был готов сыпать искрометными шутками, бросать ослепительные улыбки, и даже трость, которой он порой стеснялся, теперь казалась ему эффектным и таинственным атрибутом его внезапного величия.