Губитель женщин - Аманда Маккейб

- Иногда.

- Ну а я всегда завидовал твоей семье.

- Моей семье? Моему вздорному сумасбродному семейству?

- Конечно. Тому, как прочно привязаны вы друг к другу. Для человека без семьи это так притягательно.

- Я, конечно, их всех люблю и не мыслю себя без них, но иногда мне хочется просто…

- Что тебе хочется, Каллиопа?

Она приподнялась на локте, проглотила комок и горле. Сказать ему? Она ни с кем об этом не говорила, даже с Клио. Он смотрел на нее прямо и открыто.

- Когда мама умирала от лихорадки, - заговорила она медленно, - я сидела рядом с ней и держала ее за руку. И она попросила меня обещать, что я всегда буду заботиться о папе и сестрах. Она сказала, что я ответственная и внимательная, поэтому она может спокойно умереть, зная, что оставляет их на моих руках. Что я всегда сумею устроить все для них, как можно лучше. Что я заменю им ее.

Камерон взял ее руку и переплел пальцы с ее пальцами.

- Такие маленькие ручки и такая нелегкая ноша!

Каллиопа пожала плечами, как всегда поступала, слыша подобное. Она была всегда примерной дочерью или старалась быть ею. Но как описать ему то тяжелое чувство, которое, словно цепи, сдавило ее тогда, сковало навеки?

- Я, как старшая, всегда чувствовала ответственность за сестер, с тех самых пор, как родилась Клио.

Камерон сильнее сжал ее руку.

- Моя Дорогая Афина, ну, разумеется, ты заботишься о семье и желаешь им счастья. Но это бремя не только для твоих плеч.

- Что ты имеешь в виду?

- Я имею в виду - у меня слишком много свободы, у тебя слишком много обязанностей. Нам надо поделиться друг с другом.

Каллиопа села, изумленно глядя на него. Неужели он…

- Что ты хочешь сказать?

Он привлек ее к себе на грудь и осторожно, словно испуганную птицу, погладил по волосам.

- Ты же не станешь отрицать, что нам хорошо вместе?

Каллиопа прерывисто вздохнула:

- Мы все время спорим.

- Ну, не все время. Сегодня мы не спорим уже целых часа два.

- Наши губы были слишком заняты другим делом, - засмеялась она.

- Видишь! Ты пошутила, значит, стала свободнее. - Он побаюкал ее на руках. - А сейчас отдыхай. У нас еще пара часов до рассвета.

Глава 20

- Раз дамы отправились в деревню за покупками, предлагаю джентльменам кое-что посмотреть, - сказал лорд Кенли, отпирая сейф, замаскированный в стене библиотеки, и доставая из него альбом в шелковом переплете. - Разумеется, леди Кенли не подозревает об их существовании. Я купил их, когда несколько лет назад путешествовал по Испании. Камерон рассеянно слушал лорда Кенли, в альбоме которого конечно же окажутся офорты с эротическими сценами из мифологии. Все его мысли были о прошлой ночи, о Каллиопе и их вспышке непреодолимой страсти. Ее бездонные глаза околдовали его. Как еще объяснить, что он ввязался в ее безумную затею по поимке Вора Лилии? Тот, у кого хватило ума стащить диадему, легко ускользнет от таких неловких сыщиков. Камерону казалось, что он вполне понимает резон преступника - Авертон, леди Тенбрей и им подобные не подходят на роль хранителей древней культуры. Но и точку зрения Каллиопы он тоже сумел понять - воровством не решить проблему, какие бы высокие мотивы ни двигали вором. Это не Греция, по которой свободно рыщут разбойничьи шайки. В Англии укравшего карают быстро и сурово. А Камерон начинал беспокоиться, что Вор Лилии гораздо ближе к Каллиопе, чем она полагает. Им вполне мог оказаться кто-то из ее любимого общества…

Меньше всего он хотел видеть Каллиопу страдающей, утратившей свою милую доверчивость, видеть в ее глазах боль.

- Вот эта просто чудесна! - воскликнул герр Мюллер.

Камерон взглянул и увидел, что профессор, вместо того чтобы любоваться шаловливыми гравюрами с изображением Леды и лебедя и Данаи с золотым дождем, разглядывает картину на стене. Камерон подошел, чтобы взглянуть на холст поближе. Это была картина «Купидон и безрассудная юность». Бело-розовый херувимчик со смехом завязывает шарфом глаза юной девушки, черные блестящие кудри падают ей на плечи, белое шелковое платье соскальзывает, и она, тоже смеясь протягивает руку вперед, к зрителю.

Девушка очень напоминала Каллиопу в те редкие моменты, когда она предавалась веселью. Тот же изгиб губ, тот же нежный румянец на щеках.

- Да, чудесная картина, - согласился Камерон.

- И эта тоже хороша, - указал герр Мюллер на другую картину, где Сократ беседует с учениками на рыночной площади. Но она, в отличие от предыдущей, не вызвала в Камероне особых чувств, хотя он и признал, что детали прописаны превосходно. Греческие руины были отображены здесь в своем первозданном образе.

- Видите, колонны по обе стороны! А ступени, на которых сидит Сократ? А цвета? Вот за что мы любим греческий мир - за порядок и симметрию, не правда ли? - восхищенно сиял герр Мюллер.

- Кое-кто считает, что порядок и симметрия лишены тепла, - улыбнулся Камерон.

- Но мы-то с вами знаем, что это не так, лорд Уэствуд! Греческие формы, может быть, строгие и математически точные, но они вместе с тем полны жизни.

Камерон обернулся на черноволосую девушку.

- Гармоничное сочетание страсти и порядка?

- Как точно вы сказали, лорд Уэствуд. Говорят, вы много путешествовали по Греции?

- Да. Моя мать гречанка, я воспитывался на легендах о богах и богинях, которые жили под горячим греческим солнцем.

- Значит, вам лучше, чем прочим англичанам, должно быть понятно это единство рационального и эмоционального. И лучше, чем немцам. Порядок я изучал всю свою жизнь, а страсть, видимо, так до конца и не понял. Пожалуй, мне следует съездить в Грецию.

- От души рекомендую вам сделать это, - поддержал ученого Камерон. - Я сам до конца не понимал легенд, пока не постоял на земле, которая их породила.

Но на самом деле он понял их, только когда встретил Каллиопу. Раньше он не представлял, что рассудочность и пылкость могут так естественно сочетаться в одном существе.

- Так я поеду! Как все ваши английские поэты. Их явно манило Средиземноморье. Смотрите, а вот и «Музы на горе Геликон», - указал он на следующую картину с изображением девяти муз, собравшихся вокруг священного источника, каждая со своим символом. - Совсем как юные фрейлейн, сестры Чейз.

Камерон остановил взгляд на центральной фигуре, несколько возвышавшейся над остальными. Каллиопа, старшая из муз, покровительница эпической поэзии, держала дощечку для записей. В отличие от реальной музы, Каллиопы, волосы у нее были светлые, но выражение лица очень похожее. Спокойное, серьезное.

- Все-таки сходство с барышнями Чейз не совсем полное, - заметил он.