Когда наступает ночь - Карина Шнелль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она положила половник на стол, встала и подошла ко мне. Когда она меня обняла, часть бремени, камнем висевшего на сердце после ссоры с отцом, отпала. Я знал, что мама сделает все, чтобы мне помочь.
– Все получится, Уилл! – прошептала она и сделала шаг назад.
Я поднял взгляд на нее.
– Теперь мне нужно придумать, где взять столько денег. «Джульетта» наверняка стоит пятнадцать тысяч долларов.
– Я бы дала тебе денег, если бы могла, – сказала мама, убирая со стола пустую тарелку, – но у меня столько нет. Поверь мне, даже у папы нет нужной суммы на счету. Поэтому он так боялся сметы на ремонт.
– Мы что-нибудь придумаем.
– Мы? – спросила мама, засовывая тарелку в посудомоечную машину на своей идеально чистой кухне.
– Мы с Эмилией, – поспешно ответил я. Нужно отблагодарить Эмми за то, что она не рассказала маме о нашей ссоре с отцом.
Но маммина не унималась:
– Я слышала, Лив вернулась. – Она сняла фартук и повесила его на крючок рядом с дверью.
Щеки запылали как в подростковом возрасте, когда мама пыталась заговорить со мной о девушках.
– Вы… помирились?
Я поставил локти на стол и подпер ладонью подбородок. Помирились ли мы? Что за странный вопрос?! Да, мы с Лив нормально общались, но о наших прежних проблемах так и не поговорили. У меня не было ощущения проработанного прошлого. Но меня это не особо беспокоило. Последнее время я хорошо себя чувствовал в присутствии Лив. Счастливо. Я не хотел говорить на серьезные темы и разрушать вновь обретенную легкость в общении. Но, конечно, я понимал, что рано или поздно нам придется это сделать. Неважно, останемся ли мы друзьями или между нами возникнет нечто большее. Хотя кого я обманывал? Между нами уже было нечто большее. По крайней мере, с моей стороны. Я не мог себе представить, что это «большее» исчезнет.
– Я бы не назвал это примирением, – с горящими щеками ответил я на вопрос мамы. – Но мы вновь проводим вместе время.
Мама слегка улыбнулась. Я знал, что она всегда любила Лив и считала ее будущей невесткой. Наш разрыв разбил ее сердце не меньше моего. Или, скорее, мое состояние после. Мама из-за меня прошла через ад. Наверное, ужасно смотреть, как твой ребенок страдает, а ты не можешь ему помочь. Но она никогда не называла меня слабаком. В отличие от отца.
Она вновь присела напротив меня и начала внимательно разглядывать.
– Береги свое сердце, Уилл. Мне кажется, оно еще не до конца исцелилось.
– Мам, я…
– Тсс! – она резко подняла руку. – Я еще не договорила. Я знаю, что твое сердце все еще принадлежит Лив, но не нужно ей сразу об этом говорить. Пусть немного постарается, – мама лукаво подмигнула мне, и я чуть не провалился сквозь землю.
– Мама!
Она цокнула языком.
– Я просто сказала! У тебя огромное сердце, Уилл. В нем очень много места для сильных чувств, но порой эти чувства сбивают тебя с ног. Это нормально, пока ты не теряешь себя.
Она быстро смахнула слезу. Сердце, о котором она только что говорила, чуть не выпрыгнуло у меня из груди. Я положил ладонь ей на руку.
– Не волнуйся, мама. Я о себе позабочусь.
– Вот и славно, – она довольно кивнула. – А я сегодня поговорю с отцом, – в ее глазах мелькнул воинственный огонек. – Но перейдем к более приятным темам. У тебя в животе осталось место для десерта?
26. Лив
Я уже бывала в Галифаксе, но в элегантном платье и на высоких каблуках я приехала впервые. После трехчасового вручения наград и помпезного ужина мне очень хотелось переобуться в шлепки.
Но вечер был в самом разгаре. Мама получила премию для начинающих художников и приняла свой успех излишне эмоциональной благодарственной речью и неумеренным употреблением алкоголя. Мы с папой сопровождали ее до такси, ожидавшего у здания. Все вокруг поздравляли маму с победой, поэтому мы продвигались в черепашьем темпе. У меня чертовски гудели ноги, я с трудом сдерживала стон. Я не могла вспомнить, когда в последний раз носила туфли. Каблуки – порождение патриархата, чтобы помучить женщин.
Сжав зубы, я помогла маме сесть в такси.
– Вот увидишь, Оливия, – заплетающимся языком произнесла она. – Они еще придут в галерею, посмотрят на мои работы и будут за них драться.
– Дорогая, пригласить их всех было гениальной идеей! – проворковал папа, поцеловав ее в висок перед тем, как сесть в машину. – Твои картины раскупят в рекордные сроки! Ты идешь, Оливия?
Я тихо выругалась и чуть не оторвала ремешок на туфлях, который больно впивался в кожу.
– Знаете что? Езжайте одни. Я пойду пешком. Мне нужно подышать.
– Но ведь ты пропустишь торжественное открытие… – мама не договорила, потому что я хлопнула дверью прямо перед ее носом. Затем помахала родителям и кивнула на экран телефона, где был открыт навигатор. Еще во время награждения я посмотрела, где находилась галерея, в которой мама выставляла свои работы, – в первую очередь для того, чтобы не уснуть от скуки.
Конечно, я гордилась мамой. Ведь я полетела с родителями, чтобы отпраздновать ее победу. Правда, этот успех означал, что в ближайшие месяцы мама станет невыносима. Она готовилась к этой премии, сколько я себя помнила, постоянно изобретала свое творчество заново, лишь бы ее номинировали. Это была одна из причин, почему в детстве мной постоянно пренебрегали.
Машина тронулась, но родители все еще ошарашенно глядели мне вслед. Я весьма неэлегантно плюхнулась на скамейку и сняла туфли.
Ступила босыми пальцами ног на прохладный бордюр и облегченно вздохнула. Какое блаженство! Я разминала стопы и постанывала от удовольствия. Леди и джентльмены в элегантных вечерних нарядах бросали на меня укоризненные взгляды по пути в такси. Похоже, все они спешили на мамину выставку. А вот я никуда не торопилась.
Когда от боли в ногах остался лишь легкий отголосок, я взяла туфли, повесила сумочку на плечо, а в другую руку взяла телефон с открытым навигатором. У меня громко заурчало в животе. На
