Оперативный псевдоним «Ландыш» - Вера Эдуардовна Нечаева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Густав молчал.
— Но хуже всего, что ты был на машине. Молись, чтобы никто не запомнил ее номер. Иначе…
— Иначе что? — насмешливо спросил Густав.
— У меня заберут дочь и отдадут ее в немецкий приют. Потому что она мешает мне работать.
Оля заперлась у себя в комнате, стараясь успокоиться. Ленхен крепко спала.
— Спи, доченька. Я не знаю, что ждет нас завтра, через час, через пять минут. Прости меня, если можешь.
Утром мрачный Густав изрек только одну фразу:
— Я — радист.
И ушел из дома, тяжело опираясь на палку.
Очередную телеграмму по другому адресу Оля отправляла сама.
— Прошу тебя, дорогой, просто побудь дома, пока я не вернусь, — попросила она мужа.
— А ты вернешься через пару месяцев? — уточнил Густав. — Спасибо, что предупредила.
В сентябре жизнь в доме превратилась в кошмар. На очередную встречу с Отто Оля ехала, оставив дочку одну: Густав ушел за папиросами и не вернулся к десяти, как они договаривались.
Отто ждал ее на квартире.
— Я не представляю, что нам делать? — спросил он. — Может, ты что-нибудь подскажешь?
Оля молчала.
— Девочка моя, вам нужна няня. И ты нужна мне где-нибудь поближе. Я не могу так рисковать, пойми меня правильно.
Оля кивнула. Она получила текст очередной телеграммы: длинный и странный.
— Спишешь на почте, — разрешил Отто. — И прошу тебя… Придумай что-нибудь. Я позвоню.
Помощь пришла неожиданно. Дома ее ожидала маленькая посылочка.
— Принес какой-то немец, — небрежно сказал Густав.
Оля бросилась в спальню, где ее ждала дочь. На лице девочки было написано недетское удивление, смешанное со страхом и чем-то еще.
— Что, малышка? — спросила Оля. — Папа не поднялся к тебе? Ты плакала, а потом просто лежала и ждала, когда же вернется мама? Я сейчас тебя покормлю, моя дорогая. Дай мне одну минутку.
В пакете была одежда для Ленхен: теплая кофточка и ползунки, пачка сухого молока, короткое письмо и целое состояние — двести марок.
«Моника! Тебе помогут эти деньги. Найми няню. Мы с тобой. Мария, Гельмут».
В тот же день Оля договорилась с женой мясника.
— Пять марок в день, дорогая фрау Моника, и я всегда буду рада вам помочь. Деньги, разумеется, вперед. Я вырастила троих детей. И в моем доме, поверьте, никто не разрисует щечки вашей дочурки.
В день, когда Оле позвонил Отто, она была на седьмом небе от счастья.
— У меня есть няня. Слушаю вас, господин Клаус! — звенел ее голос.
— Что ж отлично. Тогда завтра поедешь в Линц. Адрес ты знаешь. Посмотри на дом. Оттуда же отправь телеграмму. Постарайся увидеть, кто ее получит. Я позвоню в среду.
Жена мясника, которую по иронии судьбы звали Анной, забрала Ленхен в шесть утра.
— Давайте договоримся сразу, — предупредила она, укладывая деньги в карман. — Если вы не вернетесь к девяти вечера, то я отнесу ребенка отцу.
— Конечно, дорогая фрау Анна.
Оля представила, как «обрадуется» Густав, и помчалась в Линц.
Телеграмму она отправила с вокзала и поехала искать дом. Почтальон появился почти одновременно с ней. Оля не увидела того, кто получил ее телеграмму, но отчетливо слышала слова почтальона: «Вам опять телеграмма».
Минут через пятнадцать невысокий мужчина вышел из дома.
«Что ж, — подумала Оля. — Связь действует. Но телеграмм должно быть меньше. Это уже привлекает внимание».
Домой она добралась к двадцати двум часам. Дочь ждала ее в коляске на первом этаже. Густава рядом не было.
— Дорогой! — окликнула Оля мужа. — Я вернулась. У тебя все в порядке?
— У меня? Да, — неохотно ответил Густав из спальни.
— Тогда спустись, пожалуйста.
Когда муж наконец появился на лестнице, Оля уже кормила дочь грудью.
— Будь добр, сделай мне чай и бутерброд, — ласково попросила она, хотя внутри нее бушевала ярость. — Ты так добр, что оставляешь дочь одну. Вероятно, надеешься, что она сама поднимется в спальню?
Густав молча пошел на кухню.
— Если бы ты не перепутал время, когда можно отсылать телеграмму, я была бы сегодня дома.
Муж рассмеялся.
— Тебе не кажется, Моника, что я один всегда и во всем виноват? Только я. Может…
— Извини, дорогой. Я очень устала. И это я, конечно, во всем виновата. Ты уж прости меня, если сможешь. И ты, доченька. И вы, остальные люди…
Густав сел на стул и протянул к малышке руки.
— Иди, поешь. И не бойся. Пока мы вместе, я смогу защитить тебя и Ленхен.
Он ловко взял малышку на руки.
— У меня была младшая сестренка. Я ее нянчил. Так что… вполне справлюсь. Хотя… Фрау Анна нас здорово выручила сегодня. Я сходил в госпиталь. Ничего не узнал, правда. Они все стали другими. Сникли. И это так приятно! Смотри. Засыпает. Завтра искупаешь. Ложись спать.
Ленхен проснулась через час, и больше не засыпала ни на минуту. В три часа ночи Олю сменил Густав.
— Иди в мою комнату, поспи. Эти няньки… После них одни проблемы…
В восемь позвонил Отто.
— Ты сделала документы на ребенка? — сразу начал он.
— Не успела, — покаянно произнесла Оля, которая забыла об этом начисто.
— Я так и думал. Сегодня же иди к бургомистру. Проси срочно. Как съездила?
— Все неплохо. Но почтальон… В общем, телеграммы вызывают удивление.
— Понятно. Так и сообщи. Сегодня же. И скоро поедешь к «дяде».
Договорив, Отто мгновенно отключился. Это делало звонок еще более емким.
— Густав, мне надо срочно оформить документы на малышку. Я совсем забыла.
— Я схожу сам. Я уже всем рассказал, как мечтал о сыне. Продолжу.
— Спасибо. И еще. Вечером будет работа.
Густав снисходительно улыбнулся. Ольга знала, в такие минуты муж чувствует себя героем.
Документы сделали быстро — помогли бутылка шнапса и коробка папирос. А вечером Густав уехал один.
— Вы мне будете только мешать, — твердо отверг он попытку Оли поехать всем вместе. — В конце концов, это моя работа.
Радиограмма была короткой: «Центру. Телеграммы вызывают подозрения. Ландыш». Ответ был длиннее: «Ландышу. Замените на письма. Ускорьте сбор данных по объекту. Дербент».
Все это Оля рассказала Отто на второй станции от ее дома, где они встретились на следующий день.
— Будь готова к отъезду. Документы передам на вокзале в Берлине. Поедешь с ребенком. В Цюрихе тебя встретят. Можешь неделю пожить у «дяди». И, если нужно, используй Густава. По обстоятельствам.
Отто быстрыми шагами ушел к машине, а Оля еще минут двадцать ждала свой поезд.
Через неделю она уехала к Гельмуту. В Цюрихе ее никто не встретил. И Оле пришлось
