Ранняя история нацизма. Борьба за власть - Гинцберг Лев Израилевич

Спустя почти два года, в марте 1930 г., последовало второе разъяснение — вновь в той же области. В программе 1920 г. упоминалась земельная реформа (немыслимая без раздела наиболее крупных поместий). Теперь нацисты объявили, что и крупные землевладения имеют право на существование, ибо «выполняют свои специфические задачи». Поддержка со стороны юнкерства сыграла не последнюю роль в дальнейшей политической борьбе, завершившейся приходом фашистов к власти.

Для того чтобы стать незаменимыми в глазах монополистов, следовало покончить с организационной неразберихой, характерной для нацистской партии после возобновления ее деятельности. Первым шагом в этом направлении, как уже отмечалось, было сосредоточение оформления членских билетов в руках центра, чего удалось добиться тоже не сразу. Еще весной 1925 г. были назначены первые гауляйтеры, но это были отнюдь не ставленники Мюнхена, а местные деятели, выразившие желание занять соответствующие посты и выбранные на собраниях председателей первичных организаций. Известен даже случай, когда гауляйтер был смещен посредством голосования. Это в корне противоречило фашистскому принципу фюрерства, отрицавшему «власть большинства» (если такое большинство не было нацистским); но до поры до времени приходилось терпеть, ибо в течение всего 1925 г. шла ожесточенная борьба с фёлькише за местные организации. Естественно, что в этих условиях не могло быть и речи о назначении председателей первичных ячеек. Они выдвигались на собрании местной организации «посредством выкрика», как говорилось в одной из инструкций руководства.

В 1926 г., когда нацисты вплотную приступили к реализации своих организационных замыслов, собрание гауляйтеров получило право утверждать или отклонять избрание гауляйтеров. Однако и в этот момент главари НСДАП еще не перешли к назначению местных руководителей, мотивируя это желательностью, чтобы те «пользовались доверием». И лишь в 1929 г., когда партия во всех ее звеньях уже прочно находилась в руках центрального руководства, было покончено с видимостью избрания. К этому времени все более или менее случайные лица, оказавшиеся на посту гауляйтеров, были заменены «своими» людьми. Сложился тот слой заправил НСДАП областного масштаба — Заукель, Кох, Тербовен, Лозе и другие, — который являлся ее опорой в течение многих лет.

С течением времени организационная структура усложнялась. Появились новые отделы в центральном аппарате, основательно разбухшем уже к концу 20-х годов, и в округах. Руководители отделов округа находились в двойном подчинении — гауляйтеру и начальнику соответствующего отдела в Мюнхене, а координация между этими двумя инстанциями практически отсутствовала, тем более что здесь решающую роль играли личные отношения между данным гауляйтером и главою того или иного отдела, нередко весьма враждебные. Так, гауляйтер округа Северный Рейн, а затем Гамбурга Кауфман, начавший свою деятельность в нацистской партии бок о бок с Геббельсом, ненавидел его лютой ненавистью (как и Геббельс — Кауфмана, впрочем); в 1927 г. он направил в Мюнхен заявление, где сообщал, что после совещания 1926 г. в Бамберге Геббельс заявил: «В 1923 г. Гитлер предал социализм». Геббельс позднее возглавил отдел пропаганды НСДАП (он сменил Г. Штрассера, ставшего начальником организационного отдела и в этом качестве обладавшего в 1930–1932 гг. большим влиянием в партии), Кауфман же вплоть до 1945 г. оставался гауляйтером.

Заявление Кауфмана было адресовано в незадолго до того созданный в составе мюнхенского руководства Комитет по расследованию и улаживанию. Аналогичные комитеты были образованы в каждом округе. Много времени им приходилось уделять разбирательству взаимных дрязг и доносов фашистских функционеров разных уровней. Имелось два основных сюжета этих конфликтов: обвинения в присвоении партийных средств или в том, что объект доноса — еврей. Так, Кауфман в 1926–1927 гг. вел длительную тяжбу с Пфефером, являвшимся до своего назначения в Мюнхен гауляйтером Рура, обвинял его в крупной недостаче средств в партийной кассе. В 1927–1928 гг. еще большую энергию проявил в этом смысле заместитель Кауфмана Э. Кох. Сначала он обвинил в присвоении партийных средств Тербовена, возглавлявшего местную нацистскую организацию в Эссене. Очевидно, обвинения имели под собой основания, ибо Тербовена отстранили было от дел. Но Гитлер восстановил его в должности. Тогда Кох переключился на... самого Кауфмана, стремясь, по-видимому, занять его место. Расследование показало, что, отправляясь в отпуск, последний действительно взял из кассы более 500 марок. Но он так никогда и не был наказан, а лишь переведен гауляйтером в Гамбург. Кох был назначен на аналогичный пост в Восточную Пруссию, а Тербовен получил организационную самостоятельность и несколько позднее стал гауляйтером.

Фашистам приходилось одного за другим менять проворовавшихся «патриотов». В начале 1930 г. был снят со своего поста командующий CA Гессен-Дармштадта и Гессен-Нассау Фоссхаген, присвоивший более 3 тыс. марок. Его преемник Матернус продержался только полгода, кончив тем же. Штандартенфюрер CA в Штаркенбурге (Гессен) фон Редер сумел всего за три месяца извлечь из партийной казны более 3 тыс. марок; его отстранение было ускорено «нарушениями морали», в которых были также замешаны «хранитель программы» Федер и руководительница женской нацистской группы Дармштадта. Было решено назначать на посты, связанные с финансами, лишь лиц, имеющих значительные доходы. Но и это, как видно, не помогало, ибо приходилось помещать в газетах «заявления вроде следующего: «Человек по имени Газенклевер занимался в районе Дахау сбором средств для НСДАП по подписке и скрылся с ними. Остерегайтесь его».

Летом 1927 г. Кох поместил в органе Штрассеров «Национал-социалистические письма» статью, где, прозрачно намекая на Геббельса, говорил «о расовой неполноценности» подобных ему типов; Геббельс немедленно нанес контрудар, обвинив Штрассера в том, что он еврей. Обширная переписка об этом сохранилась в архиве. Даже Розенберга, неустанного идеолога воинствующего антисемитизма, двое его «коллег» — Штрейхер и Эссер — уличали в том, что он наполовину еврей! Сведения о грызне среди фашистских главарей, несмотря на все усилия скрыть внутреннюю борьбу, носившую, как мы видели, совершенно беспринципный характер, проникали в печать. Об этом шла речь в письме Федера Геббельсу, относящемся к 1926 г., где отмечалось, что «общественность не без основания может ссылаться на споры между руководителями [нацистской партии] и заявлять с насмешкой: вы призываете к единению народа, но не в состоянии поддерживать мир даже между собой».

Нацистские Комитеты по расследованию и улаживанию много занимались рассмотрением распрей между лидерами, но за исключением одного случая, когда гауляйтер из Вюртемберга Мундер вынужден был уйти в отставку — не столько из-за того, что сожительствовал с женой товарища по партии, сколько из-за строптивости по отношению к Мюнхену, никто из руководящих деятелей НСДАП не пострадал. Комитеты по расследованию и улаживанию всячески отстаивали последних, если рядовые члены нацистской партии выражали недовольство кем-либо из них, и карали жалобщиков. Именно в этом и заключалась главная задача указанных комитетов. В апреле 1925 г. Гесс в письме к одному из деятелей партии, жаловавшемуся на разброд, напомнил: «Верное средство очищения организации от элементов, которые не подчиняются, — исключение». Это средство действительно применялось, но не против бонз, даже если они присваивали партийные деньги, и тем более не против лиц, чей моральный облик и «шокировал» кое-кого из нацистских заправил. Исключались другие — те, кто выражал сомнения в правильности фашистских догм или недоумение масштабами, которые принимает обожествление фюрера.

Выступая на генеральном собрании в Мюнхене в июле 1927 г., Гитлер подчеркнул: одной из самых главных целей руководства было утвердить в качестве непреложного закона, что «решения по вопросам развития принимаются не на заседаниях, съездах, конгрессах, будь они даже весьма импозантны». А на следующий год он вернулся к этой теме, добавив, что ни к чему на такого рода собраниях обсуждать важные проблемы. «В рамках политической партии дискуссии об этих проблемах так же невозможны, как и о мировоззрении или религии». Этот принцип твердо проводился с первого же съезда после возобновления деятельности партии, собравшегося в июле 1926 г. в Веймаре. В директивах съезду (они оставались в силе и для двух последующих — в 1927 и 1929 гг.) говорилось, что съезд не место для политических дискуссий и рассмотрения каких-дибо изменений в политике; единственная его цель — быть демонстрацией силы и единства. Все внесенные в порядке подготовки съезда предложения должны были рассматриваться на закрытых заседаниях, посвященных тому или иному кругу вопросов, причем судьба этих предложений определялась не голосованием, а решением председательствующего; последнее слово Гитлер оставлял за собой.