Венец Прямиславы - Елизавета Дворецкая

– Спасибо тебе, княжна, дай тебе Жива здоровья! – несмело, но искренне поблагодарила Прямиславу сама Забела, когда смех поутих. – Я-то, дура запечная, там на торгу тебе и слова сказать не догадалась, прямо окоченела вся, в толк не могла взять, что со мной делается. Спасибо, что не отпустила меня за море, как его там звать, пропала бы я тогда совсем. Что хочешь для тебя сделаю, хоть жизнь отдам. Убей меня гром на месте, если хоть в чем обману, хоть чего не исполню! В воду за тобой пойду!

– Я сама только что из одной беды выбралась, мне грех другому в горе не помочь. Да и как знать…

Прямислава не могла бы поручиться, что ее «беда», которую звали Юрий Ярославич, навсегда от нее отвязалась, но ей приятно было видеть искреннюю преданность в ясных, умных глазах Забелы.

Утром Пожариха заново взялась учить девушку, как надо служить княжне: как обувать ее, как подавать умываться, как подносить полотенце, как чесать и заплетать ей косу. После вчерашнего пира у Воинега князь и его дружина проснулись поздно, головы болели, княжий двор пил рассол и квас, а в горницах княжны царили веселье и оживление. Прямислава болтала с Забелой. Та оказалась говорливой, бойкой, забавной девушкой. Ее, конечно, огорчала разлука с родными, но все же остаться в Турове было гораздо лучше, чем уехать за Греческое море. Прямислава обещала осенью, когда князь будет собирать дань, послать с его мечниками весточку в Веретенье, и тогда ее родные, может быть, когда-нибудь приедут в Туров и повидаются с ней. Забеле нравился Туров, княжий двор, полный новых, любопытных людей и вещей, и жизнь здесь уже казалась ей приятнее, чем на погосте, где она знала не только каждого человека на много верст вокруг, но и каждую лягушку на болоте. Шум и многолюдство ее не пугали, и к необходимости принять крещение она отнеслась гораздо спокойнее, чем многие другие. Про Христову веру на погостах слышали, хотя своих церквей там еще не строили, а попы наезжали в такую глушь очень редко. Прямислава послала за отцом Минеем, княжьим духовником, чтобы поручить ему это дело, но поскольку вчера он сопровождал Вячеслава на пир, то теперь не показывался.

Никто их не тревожил, и девушки, заболтавшись, так и сидели перед окном; Прямислава с недочесанной косой слушала, а Забела бойко рассказывала, стоя посреди горницы с гребнем в руке:

– Может быть, и нашим в Веретенье окреститься? Может, тогда бы дела лучше пошли! А то ведь как сглазил кто: одна корова пала, другую в лесу волки задрали, дед топором себе по руке рубанул, кровь испортилась – помер. Потом вымокло наше поле – ну, тогда отец у Радовида и взял гривну. Никто ему не хотел давать, не верили, что вернет, а купец дал, он богатый, что ему гривна, даже если бы и не вернул! Да у него в лавке такой товар, какого я сроду не видела: все наше Веретенье купить можно, и еще Елогу и Рожкову Плешь в придачу. Я, говорит, не из корысти долг требую, а для порядка! Ему бы такой порядок!

– Ничего, глядишь, разорится, его самого на том же торгу за долги продадут со всеми домашними! – заметила Анна Хотовидовна. – Все под Богом ходим!

– Ну, он отцу дал деньги, да рост назначил треть в год, а у нас изба сгорела! Еле-еле сами выскочили, а свинья так и сгинула! Хорошая свинья была, каждый раз по десять поросят приносила! Меня сватать приезжали из Плеши, а как узнали, что приданое все пропало, то и назад! Ивку, Лаготину дочку, взяли туда, ну и вредина! – Забела погрозила кулаком куда-то в пространство, видимо все еще сердясь на соседку, перехватившую ее жениха.

– Тебе парень-то нравился? – улыбаясь, спросила Анна Хотовидовна.

– Да кому же его глазки-то поросячьи понравятся? – Забела усмехнулась. – Сам дурак дураком и уши лопухом! А жили они хорошо, скотины всякой у них пропасть! Ни разу долгу за ними не оставалось.

– Ну, мы тебе другого жениха подберем, еще лучше! – утешила боярыня. – Мало ли тут отроков во дворе! Подберем путного…

– Я с княжной ни за что не расстанусь! – Забела решительно тряхнула головой. – Куда она, а я при ней, хоть в омут! Выйдет она замуж, и я там же где-нибудь, иначе никак!

– Да я, считай, еще замужем! – Прямислава вздохнула. – Разведут ли еще нас, не знаю! Все-таки кого Бог соединил, тех человек да не разлучит!

– А что он, злой муж? – с любопытством спросила Забела. – Дрался?

– Драться не дрался, я его не видела почти никогда. А вот…

Прямислава запнулась: ей было неловко говорить о блудодействе мужа.

– Холопок любил, а к жене и по праздникам недосуг зайти! – пояснила Зорчиха.

– Холопок? И все подарки, значит, им, и детей их жаловал? – с пониманием спросила Забела. – Обещал все им оставить?

Лестница заскрипела под чьими-то шагами, Пожариха, сидевшая возле двери, повернулась.

– Никак отца Минея отыскали! Несет свою головушку больную!

– Да сам, поди, с похмелья «Отче наш» не помнит, где ему теперь других учить! – усмехнулась Анна Хотовидовна.

– И то хорошо: придираться не будет! – посмеиваясь, добавила Зорчиха. – Он сейчас за ковшик рассола любой грех отпустит!

Дверь распахнулась, но как-то слишком резко и уверенно для рук страдающего похмельем отца Минея. Да и по внешности гость, ворвавшийся в горницу, был нисколько не похож на монаха. Женщины ахнули от неожиданности: точно райская птица к ним влетел мужчина лет сорока, в красном плаще, красивой шелковой рубахе с расшитым оплечьем. На пальцах – дорогие перстни с красными и синими камнями, и даже голенища зеленых сафьяновых сапог расшиты золотой нитью. Лицо с густыми черными бровями, блестящими голубыми глазами и опрятной русой бородкой показалось Прямиславе смутно знакомым, но в первый миг она просто удивилась: как может мужчина, незнакомый и незваный, так смело врываться в женские горницы? Может, князя искал да промахнулся?

Но неожиданный гость вовсе не искал князя. Цепким взглядом он мгновенно выхватил среди застывших от удивления женщин стройную фигуру Забелы, замершую с гребнем в руке.

– Родная моя!

Бросившись к Забеле, он заключил девушку в объятия и стал покрывать поцелуями ее голову.

– Лебедушка моя, желанная, ненаглядная! Наконец-то вижу тебя, жемчужинка ты моя золотая, яхонт мой самоцветный!

– Да ты сдурел, боярин! – Забела, в первый миг опешив, быстро опомнилась и стала вырываться из непрошеных объятий. Причем видно было, что в этом деле красивая и бойкая девушка имеет некоторую сноровку. – Знать я тебя не знаю, пусти, шальной! Сам ты яхонт!

Она высвободилась, отскочила и даже бросила в него гребнем. Ударившись о грудь незнакомца, гребень упал к его ногам, но пылкий влюбленный, не обидевшись, протянул к ней руки с блестящими перстнями и с нежной мольбой позвал: