Там, где обрывается жизнь: повести - Михаил Март

— Твоя редакция. Катись. Больше ты от меня ничего не услышишь. Все, Олег, на сегодня хватит.

Громов вышел из машины и долго смотрел ей вслед.

Ничего похожего Вербицкий у себя еще не видел: окна закрыты, в комнате дым коромыслом, а двое наружников, охраняющих Яну, сидят с ней за столом, играют в карты и пьют пиво.

Следователь оторопел, стоя на пороге. У него не нашлось слов. Молодые люди повскакивали с мест и вытянулись в струнку. Яна бросила карты.

— Черт! Как не вовремя. Вы же должны быть на работе. Еще день на дворе.

— И потому вы устроили игорный дом в моей квартире?

— Мне их жалко. Думаете, весело целый день торчать на лестничной клетке? Я их пригласила. Они не виноваты.

— Они отвечают за твою жизнь, дура! — сорвался Илья.

— Так! Начались семейные склоки. Больше я у вас жить не буду.

— Об этом я и приехал сказать. Только не вздумайте всех надзирателей собрать в своей камере и устроить с ними пьянку!

— Я не пью. Кстати. Пиво я нашла в вашем холодильнике. Надо же гостей чем-то угостить. Какой вы жадный!

Вербицкий едва не лопнул от возмущения.

На совещание пригласили Рудольфа Гостева, бывшего шофера и телохранителя покойного Григория Прудникова. Кем и когда он работал в разведке, неизвестно, и никто не хотел знать подробностей, но он был единственным человеком, кто в какой-то мере разбирался в структурах секретной службы и мог помочь, не строя из себя тайного агента.

— Вы что же, думаете, мир перевернулся после двадцатого съезда партии и хрущевской оттепели? Ничего не изменилось. Сталин не хитрил. Всех, кто побывал в плену, направляли в лагеря. Грэг и Тони Прудниковы ускользнули от врага, но скрыли информацию. Их списали и отправили куда подальше, но не перестали наблюдать. И конечно же они были невыездными. Заграница для них стала несбыточной мечтой. Что касается троих погибших инвалидов, то я очень удивлен тому, что они, вернувшись, остались на свободе. Перевербовали их американцы или нет, сказать не могу. Вряд ли в этом была необходимость. Они долгое время пробыли в плену, и из них выжали все. Ничего нового они сказать не могли. Дураку понятно, ребят, к тому же инвалидов, не восстановят на службе после плена. Конкретное задание им могли дать. Например, найти Прудниковых. Чтобы они могли это сделать, американцы использовали рычаги дипломатии, а не спецслужб. Они официально передали России троих бывших спецназовцев с оговоркой, что к этим людям не будут применять репрессивные меры, им дадут спокойно дожить до старости. Историю о передаче России военнопленных раструбили по всему миру, было по десятку громких статей в Америке и Европе. Наши поняли простую вещь. Если взять ребят в оборот, об этом тут же узнает весь мир. Сталинские методы до сих пор продолжают действовать в России. Демократия — это брехня. Коммунисты поменяли окраску, а по сути остались теми же сталинистами. Безусловно, вернувшихся пленных продержали какое-то время на карантине, потом освободили. Им даже не стали менять имена. Зачем? Они же не являются носителями секретной информации.

— Это все очень интересно, Рудольф Борисович, — с тоской в голосе сказал Роговской, — но какое отношение к нашему делу имеет?

В глазах Рудика сверкнул огонек. Вербицкий это заметил. Значит, и у хладнокровных разведчиков есть нервы.

— Если вам не интересно, майор, можете выйти. Я сделал одолжение, приехав сюда. Плевать я хотел на ваше расследование. Мне дорога память. Я очень уважал Григория Александровича Прудникова и его жену. Их дочь попала в сложное положение, и я готов прийти ей на помощь. Ее откровенно топят, и мне понятна их цель.

— Мы вас слушаем, Рудольф, — чуть ли не шепотом произнес Вербицкий. — Продолжайте. Мне очень интересны ваши соображения.

— Хорошо. Постараюсь быть более кратким. Скажу о главном. Идентификационные номера, таблички, которые вы обнаружили на шеях трупов. Их носят только в зоне боевых действий. Они не могли сохраниться у людей, побывавших в плену. У военнопленных даже шнурки из ботинок вынимают, а иметь при себе металл, который можно заточить… Нет. Об этом не может быть и речи.

— Тогда что же? — спросил Роговской.

— Сигнал. Таблички надевали на трупы. Вы же заносили в протокол осмотра тела все, что найдено у жертвы. Кто-то может прочитать данные и расшифровать их. Не обязательно сейчас. Дело можно взять из архива через год или пять лет. Важен факт идентификации личности. На сегодняшний день из ваших протоколов понятно, что бывшие военнопленные Потапов, Гриценко и Улицкий погибли при очень странных обстоятельствах. Вы посылали запрос в ГРУ, и они вам не ответили. А теперь пошлите им номера жетонов — и к вам тут же нагрянут гости из Москвы. Я думаю, что этим троим инвалидам удалось выскользнуть из-под контроля спецслужб, и они сюда приехали, имея надежное прикрытие. Так они думали, пока кому-то были нужны, а потом их убрали, но оставили след.

— С какой целью?

— С целью шантажа. Если убийц возьмут, имена убитых придадут гласности и поднимут международный скандал. Или вы думаете, что американцам не известны их идентификационные номера? Убийство свалят на наши спецслужбы, которые вывезли военнопленных подальше от столицы и покончили с ними. Скандал неизбежен. Я уверен и в том, что каждый труп был сфотографирован убийцами, и на снимке отчетливо видны нашейные бирки. Это на тот случай, если вы решите уничтожить протоколы. В итоге вам придется отпустить убийц. Не по собственной воле, а по указке сверху. Это уже политика, а не уголовщина. Международный скандал никому не нужен. Роговской повернулся к капитану Баранову:

— Собери лучших ребят — полк, роту, чем больше, тем лучше. Установите наблюдение за барменом ресторана «Вирджиния» Дмитрием Коршуновым. Не выпускать его из виду ни на секунду, но не трогать. Действуй.

Баранов выскочил из кабинета.

— Чем тебе не угодил Коршунов? — спросил Вербицкий.

— В том-то и дело, что он нам всегда угождал. Одна деталь: он не рассчитывал на случайного свидетеля. Его узнал мужчина с автобусной остановки. Когда блондинка сбила Гриценко машиной Яны посреди дороги, то первым к потерпевшему подбежал Дмитрий Коршунов, непонятно каким образом очутившийся на том роковом месте. Люди из толпы не сразу решились подойти к изуродованному трупу. За это время можно было успеть и жетон на него повесить, и бумажник в карман подсунуть, и сфотографировать. Когда толпа собралась вокруг жертвы ДТП, Коршунов исчез. Меня еще тогда очень удивил этот чертов жетон и то, что опытный разведчик носит в бумажнике фотографию Яны и старый снимок фронтовых друзей, где помимо троицы в кадр попали Прудниковы. Не бумажник, а путеводитель.

— У разведчиков фотографическая память, — сказал Рудольф. — Они не носят с собой фотографии. Тем более что Яну знали все. Такую девушку достаточно один раз увидеть, чтобы уже никогда не забыть.

— И что дальше, Вася? — спросил Вербицкий.

— Я поехал в бар. Коршунов принимал машину с товаром. Причина уважительная, чтобы не оставаться на месте происшествия, тем более что свидетелей и без него хватало. Но он меня обманул, сказав, что маршрутка сломалась, всех высадили и он очутился на середине пути до работы на той самой остановке. Вранье. Его «Фольксваген-универсал» стоял во дворе ресторана у служебного входа. Я посмотрел на резину. Летняя, новая.

— При чем тут резина? — не понял Вербицкий.

— Он мне морочил мозги, будто не успел сменить резину на своей машине, а потому на ней не ездит.

— Какого цвета универсал?

— Вишневого. С молдингами на дверях. Вербицкий занервничал:

— Так. Теперь по порядку. В котором часу был сбит пешеход?

— В восемь тридцать.

— А когда ты приехал в бар?

— В половина одиннадцатого. На месте происшествия работы хватало.

Вербицкий достал из сейфа видеокассету, поставил, на экране появились кадры знакомой улицы.

— Офис Прудникова? — спросил майор.

— К нашему сожалению, у них установлена подвижная видеокамера, маячит из стороны в сторону, как напольный вентилятор. Пока она поворачивается влево, мы теряем из поля зрения правую сторону на тридцать секунд и наоборот. Теперь смотрите. Нас интересуют все моменты, когда камера смотрит прямо и мы видим другую сторону улицы. Я несколько раз просматривал пленку и помню ее наизусть. На пленке — бегущие секунды, часы и минуты. Сейчас на той стороне стоят четыре машины. Камера уходит влево, тормозит, возвращается, — Вербицкий нажал на кнопку «пауза». — Что видите?

— Машина бармена! — воскликнул майор.

— Верно, Вася. Она отъезжает от обочины. Притормозила на несколько секунд и поехала дальше. Похоже, кого-то подвез. Время на часах — девять пятнадцать.

Вербицкий обернулся к Рудольфу:

— А вы что скажете?

— Я знаю, чего вы от меня хотите услышать. Пожалуйста. Дорогу переходят пять пешеходов, среди которых Вера, секретарша Прудникова, теперь работающая на Лунина.