Фактор города. Мир фантастики 2010 - Евгений Гаркушев

И все будет хорошо, никто ничего не заметит.

Только в городе уже не останется единорогов. И он превратится в сонный, холодный и чопорный.

А может быть, в злобный, завистливый и нервный. Как те, которые я видела во время специально организованной для нас с Наташей поездки. Но в любом случае чужим. И без единорогов.

Слабое скрежетание отвлекло мой взгляд от дергающегося пламени.

Болезненного вида, тощий и слабый единорог летел на свет моего огонька. Прыгающее парение – вот как называется их полет. Величественное и редкое зрелище.

Сейчас величия было маловато, почти незаметный ветерок сносил его и прибивал к стене дома. И единорог застревал за водосточной трубой. Выкарабкивался и снова застревал.

Но это уже мелочи.

Я пыталась подцепить его петлей бельевой веревки и улыбалась. Главное – накинуть на рог и аккуратно дернуть. А потом поднять к себе в окно, напоить и накрыть легкой попоной. А что делать дальше – я уже давно знаю.

Хорошо, что нам поведали старую легенду, пусть и просто в ознакомительных целях.

Но я весь вечер сообщала родителям, сестре, всем своим дальним родственникам, Сашке, подругам, одноклассникам и однокурсникам, соседкам по квартире и даче, парикмахеру и электрику, почтальону и обувному мастеру, что я их всех очень-очень люблю, уважаю, жалею, сочувствую, поддерживаю и так далее.

Каждому я сказала свое, разное по форме, но одинаковое по смыслу. Я была готова подарить им хорошее настроение хоть на миг, и моему единорогу этого хватило.

Надеюсь, у Наташки тоже получилось.

Наталья Егорова

Первый «Ё»

Домой возвращались глядя каждый в свою сторону. Вован двигал желваками, Лидуся недовольно поджимала ярко накрашенные губы. Зато Петька светился фонариком – еще бы, в такой клевый класс попасть! Это раньше попробуй скажи «уй-ё-о», сразу мать подзатыльник отвесит. А теперь фигу, теперь хоть целый день и громко.

Светофор возле старой школы, порушенной ремонтом, глумливо сверкнул красным глазом. Лида норовисто переступила острыми шпильками, одернула сына за руку.

– Стыдобища-то, – прошипела мужу сквозь зубы.

Вован упрямо повел плечами.

– Мам, а если 9-ю школу тоже закроют, то у нас класс «Й» будет? – деловито поинтересовался Петька.

– Молчи уж, горе мое! – неожиданно плаксиво прикрикнула Лидуся и рванула по зернистому асфальту навстречу зеленому огоньку. Вован молча поплелся следом.

За поворотом надвинулась тенью серая громада «сталинки», пахнуло теплым уютом подъезда, послушно расстелились прошарканные многими поколениями ступеньки. Дверь в квартиру захлопнуть не успели, а Петька уже радостно объявил:

– Бабуль, меня в первый «Ё» записали!

Теща появилась в дверях кухни, подбоченившись половником и заранее сверкая взглядом не хуже люминесцентной лампы.

– В который? – переспросила.

– «Ё-о-о»! – радостно проорал Петька и умчался в комнату, загремел там игрушками.

Тещины брови съехались на переносице. Лидуся мстительно зыркнула на мужа – вот, мол, сам и объясняй, а у меня работа – и профырчала в ванную подкрашиваться.

Под обвиняющим тещиным взглядом Вован неловко поскреб шею, ссутулился.

– Тут, мама, дело такое… Школа, говорят, переполнена, – промямлил он, – восемь первых классов набрали уже. Старую-то ремонтируют, ну и…

Теща сощурила глаз.

– «Ё» – это седьмой.

– Чего? – не понял Вован.

– Восемь классов набрали, а «Ё» – седьмой.

Вован покраснел. Вот ведь недотыка – запиши он сына в другой, так все равно оказался бы кругом неправ.

Протюкали каблуки, щелкнула дверь: жена усвистела к своим мороженым курам и жалобным рыбьим мордам. Вован глубоко вдохнул, как перед прорубью.

– Ну, первый «Ж» – оно как-то… Задразнят ведь жопами всякими…

В наступившей мертвой тишине оголтелая муха дзенькнулась в стекло, сама испугалась неожиданно громкого звука и затихла. Вован поежился, вдавливая голову в плечи.

Тещиным взглядом можно было отскрести пригоревшие к сковороде шкварки.

– Бабуль, я гулять, – пискнул из прихожей унюхавший грядущий скандал Петька и бесшумно притворил дверь. Муха коротко вжикнула из-под стола.

– Задразнят, говоришь? – зловеще просипела теща, перекрывая шипение выкипающего супа. – А теперь его как задразнят, а? Какими словами?

– Да ладно, – неуверенно пробормотал Вован. – Они и слов-то еще таких не знают…

– Не знают?! – прогремела теща. – Щас, не знают они. Они вон надысь за Михалной подглядывать бегали, как она возле «Интима» рекламой ходит. Не знают они!

– Ну дык…

– Я тебе щас распишу «дык»! У тебя Петька к Федоренке бегает, ты хоть знаешь, что у того Интернет?

– И чего? – не понял Вован.

– А того, что там одно это самое в разных видах! Не знают они! Жопы он испугался! У самого-то на плечах что?

Не на шутку разошедшаяся теща напирала, размахивая половником. Ткнувшись спиной в холодильник, Вован машинально заслонил лицо рукой.

– Ну, вы, мама… прям ведьма…

Половник брякнулся об линолеум.

– Ах, ведьма я? – Теща недобро ухмыльнулась, так что глаза утонули в круглых щечках. – Я тебе сейчас покажу, какая я ведьма!

Как у нее швабра в руках оказалась, уму непостижимо. Вовка стоял дурак дураком, рот разинул и руки опустил, когда старушенция над полом поднялась. Только проводил очумелым взглядом мохнатые тапочки с веселенькими помпонами.

– Ведьма-ведьма, – злобненько хихикнула она.

Вот тебе и первый «Ё»…

Волосы из всегдашнего кукиша на затылке повылазили, глаза сверкают, сама бормочет не пойми что, тапочка с ноги шлепнулась. Из-под потолка. Вован и дышать забыл.

Тут уж совсем чертовщина началась. Половник сам по себе с пола в воздух поднялся и давай Вовку по загривку охаживать. У того и вовсе разум отшибло: так и стоял столбом, только охал, когда получал звонкий подзатыльник. Потом переконтачило что-то в голове, ноги словно сами с места рванули.

Забился в туалет, задвижку дернул, еле успел крышку на унитаз уронить – коленки ослабли. В голове одна-единственная мысль заполошно металась, хлопалась об черепную коробку: «Если у меня теща ведьма, то кто тогда жена?.. Кто жена-то у меня?..»

Сердце бестолково дрыгалось, стукаясь то в желудок, то в переносицу. Вован обхватил голову руками и даже смотреть боялся на хлипкую задвижку, что охраняла его от разбушевавшегося существа, которое он наивно полагал собственной тещей. Он и сам не сказал бы, сколько сидел так, бессмысленно и безмолвно, пока не брякнуло тяжелым в стенку у соседей и мужской голос не заорал какой-то Ленке, чтоб несла полотенце.