Заветные поляны - Михаил Фёдорович Базанков

Но трескучие морозы крошат и розовят эту серую завесу, выкатывают низкое пухлое солнце. И надеешься: скоро, скоро придет тот день (медведь повернется в берлоге на другой бок), наступит тот самый перелом, который определяется поговоркой: «Солнце — на лето, зима — на мороз». А потом оттепель разрыхлит снег…

В наших близких лесах было глухозимье. Однажды вечером кромки над горизонтом чуть подкрасились, но ранним утром следующего дня опять начался густой тихий снегопад, заботливо укрывающий радостные заячьи следы. И хорошо накатанная в воскресенье лыжня почти исчезла, едва обозначилась узеньким желобком. Будто бы все вокруг обволокло этим обильным сонным снегом: ни шума деревьев, ни звуков, ни шорохов.

Сосновый лес похож на осеннюю березовую рощу — так бело в нем, свежо, светло. И тихо. Необыкновенная мягкая тишина. Глухозимье должно бы уже кончаться, а такое впечатление, словно все замерло, не очнется, не оживет…

Свободный от служебной занятости и неоправданной суеты, я удивлялся свежести и белизне мира, тому, что лес далеко просматривался и зазывал, зазывал в мир несочиненной сказки. Надо бы крикнуть. Не потому, что заблудился, а оттого что облегченно было на душе. Но не решился. Поберег тишину для себя и для другого человека… И для того дятла, который промелькнул над вершинами с видимым намерением сесть где-то поблизости. Его крылья породили волнение воздуха. Словно бы пробежала верхом белка или куница, посшибала хвостом хлопья снега, а те, падая, повлекли за собой снегопад, который издали показался вспышкой… На меня обрушился белый пыльный ливень, а вокруг захлопало, будто бы крупный град падал на крышу деревенского дома. Эти звуки происходили от комьев снега, летящих с вершин.

Когда стихло, заметил на снегу много незнакомых следов — так было утоптано вокруг деревьев, словно огромные лисы гонялись за зайцами. Вглядываясь в этот «узор», представил притаившихся за деревьями и в мелком подросте необыкновенных, еще невиданных зверей.

Со свистом прошуршал реактивный самолет, совсем близко с грохотом пронесся скорый поезд… (А я думал, что укатил на лыжах очень далеко от дороги.) И обрушился с деревьев оробелый снег, закачался спящий лес. Казалось, не снег падает с деревьев, а срывается робкая тишина… И может быть, в эту минуту вспомнил обо мне человек, встречи с которым всегда желанны…

Вечер в деревне

Туман закладывался над сухой травой вокруг перелесков. Не в низинах и оврагах, как обычно, а на взгорках. И от этого казалось, что деревья подпрыгнули, оторвались от земли и как будто застыли в воздухе. Когда поздним вечером поднялась большая яркая луна, туман запушился. И видно было, что крыши домов по всей деревне и вершины берез поседели. Это спускался на землю иней, пришедший на смену плотному туману.

Вспомнилось: такие вечера бывали в детстве. Они приходили в те дни, когда ты уже устал от летних забот, когда заметишь, что все в природе переменилось. С полей прибрано; скотина нагулялась и привыкает ко двору; свезены под навес и в сарай плуги, бороны, сеялки, замолчала на току барабанная молотилка; на огородных грядах остались одни кочерыжки; близкий лес просветлел; речка — словно застывшее стекло меж прилизанных берегов. А возле родного дома еще много дел, с утра до вечера мы при работе, а мама все равно дольше нашего в хлопотах. Она дотемна сидит на крыльце и вяжет в большие связки, похожие на гроздья, крупный оранжевый лук. Рядом — пучок свежего мочала, серп, воткнутый в остулок. Этим серпом она отрезает мочальную слоинку для связывания лука. А я стою посреди улицы в отдалении, чтобы и деревню было видно, и маму на крыльце. Только что она рассказывала, как и откуда прилетает предзимняя птица Сиверко. Потому и посматриваю на густеющую над лесом темноту. Слышится шорох перьев в огромных крыльях… Жутковатый холодок наполняет грудь, и я уже готов крикнуть: «Летит Сиверко!»

Теперь поздними осенними вечерами вместо крыльев таинственной птицы я вижу над лесом тяжелые набрякшие облака, а вместо шороха крыльев отчетливо слышу вокруг шаги, хотя они очень легки и осторожны. Я знаю: зима не прилетает, она подкрадывается. А в детстве прилетала, торопилась к нам с новыми забавами и радостями.

Разве я уже не верю в птиц из-за синь-морей? Разве меня уже не радует приближение зимы?

Пусть она подкрадывается, настораживая едва уловимыми шагами. Я сочиню сказку о том, как ходят по земле первые снежинки-разведчицы. Сказку не для себя, а для младшего сына. И будет в той сказке моя деревня, моя мама… И будет вот этот предзимний вечер.

А береза спала

У меня были самые красивые лыжи. Отец перед отправкой в армию сделал их, покрасил яркой краской я сказал: «Катайся на здоровье».

Ребята, конечно, завидовали мне. А особенно первоклассник Колюня. Он всегда приставал, выпрашивал лыжи, потому что у него своих не было, а я еще нарочно перед ним хвастался:

— Законно скользят. А легонькие-то, а гибкие-то! И пружинят хорошо.

Вот и нахвастался. Колюня проходу не давал. Только завидит меня, сразу канючит:

— Ну, дай попробовать хоть разочек, дай прокатиться-то.

— Упадешь ведь, сразу сломаешь. Таких, смотри, ни у кого больше нет.

— Да не упа-ду-у, вот увидишь, не упаду.

— Ладно. Бери. Только, если упадешь, больше ни разу не проси…

Он старательно подвязывал к большущим валенкам крепления. А потом долго стоял на горе, не решаясь тронуться с места…

Колька набрал в грудь как можно больше воздуха, раздул щеки, оттолкнулся палками и поехал вниз по хорошо накатанной лыжне. И лыжня-то была некрутая, с единственным поворотом возле куста можжевельника, а он не смог управить: струсил, наверное, на повороте и упал…

Я подбежал к нему. И сразу за лыжи взялся: «Снимай, больше никогда не получишь! Видишь, трещинка». Эта маленькая задиринка, конечно, и раньше была, но мне хотелось упрекнуть Кольку. Он это понял. И сказал горделиво:

— А я и сам сделаю лыжи, вот так!

Только на следующий день он пришел ко мне с вопросом: «А из чего твои лыжи сделаны?»

— Из березы.

— Я из березы делать не буду. Березы нельзя рубить. Папа говорил, что это самое красивое дерево.

— Лыжи только из березы и делаются. Из осины не идет, какие лыжи из осины — хрупкие больно.

Мы вместе искали самую ровную, самую стройную, гладкоствольную березу. Помогали нам и другие мальчишки. Петька — сосед, тот, что на год меня старше, сказал: «Дай-ка, Никола, топор».

— Чего будешь делать?

— Вот эти две срублю. Из которой лучше получатся лыжи, узнаем.

— Не надо, Петь, — попросил Колюня. — Не надо, ладно?