Дневники исследователя Африки - Давид Ливингстон

Черно-белые и серо-коричневые водяные трясогузки удивительно ручные. Они ходят между хижинами и даже заходят в них, и никто их никогда не трогает. Свои гнезда они вьют около хижин. В Бечуаналенде человека, чьи мальчики убьют трясогузку, подвергают штрафу, но почему, никто не может мне объяснить. Мои люди утверждают, что трясогузок не убивают потому, что их мясо не едят, или потому, что они очень ручные.

13 февраля. Отдал, наконец, один из жестяных ящиков. Читапангва предложил мне взамен тяжелый арабский деревянный ящик, чтобы сохранить наши вещи от порчи, но я от казался взять его, так как и со своим жестяным расстался отчасти для того, чтобы уменьшить груз. Абрахам случайно рассказал мне, что передал мне слова вождя не полностью, когда тот настаивал, чтобы я взял корову. Читапангва сказал: «Возьмите и съешьте корову, какая вам понравится, а мне дайте одеяло». Абрахам ответил: «У него нет одеяла». Абрахам передал мне это так: «Возьмите корову и ешьте ее, а мне (вождю) дайте хорошую вещь, какую захотите». Это повело к тому, что я неправильно понял вождя, а он, полагая, что ясно заявил о своем желании получить за корову одеяло, естественно, стоял на своем. Трудно добиться от моих ребят, чтобы они передали то, что хочешь сказать: либо, побуждаемые непомерным самомнением, они делают иные, по их мнению, лучшие, заявления, либо совсем не передают сказанное или же искажают полученные ответы. В этом большая, главная трудность моих сношений с вождями.

Я приготовился к дальнейшему походу, но вождь очень разгневался. Он пришел со всеми своими людьми и заявил, что я хочу уйти вопреки его желанию и не считаясь с его властью, хотя он сам хочет уладить все недоразумения и проводить меня как следует. Он не верит, что у нас нет одеял. Приходится оставаться здесь и ждать. Впрочем, все это, быть может, к лучшему: так бывало всегда. Пусть Господь поможет мне. Хотя со мной девять слуг, но я чувствую себя совсем одиноким.

Дал вождю семян, горох и бобы, которые он, видимо, взял с благодарностью; в ответ вождь стал часто присылать небольшие подарки – еду и пиво. Пиво из маэре густое, как каша, очень крепкое и горькое. Оно ударяет в голову, и, чтобы справиться с ним, требуется здоровое пищеварение.

14 февраля. Показал вождю одеяло одного из моих людей, с которым тот соглашается расстаться за два наших отреза ткани, каждый из которых больше одного одеяла, но вождь отказался взять его, так как у нас-де есть новые. Я предложил ему, раз он не верит моим утверждениям, осмотреть содержимое наших тюков, но если он не найдет новых одеял, уплатить нам штраф за оскорбительное недоверие. Он согласился, посмеиваясь, дать нам в этом случае быка. Все наши личные встречи протекали в благожелательном духе. Неприятны лишь сообщения, передаваемые моим слугам теми тремя людьми, которые приставлены охранять нас, вернее, шпионить за нами. Я позволю моим людям допускать их ко мне.

15 февраля. Читапангва пришел рано утром, и я показал ему, что одеял у меня нет. Он взял старое и сказал, что дело кончено. Можно было избежать этого длительного недоразумения, если бы Абрахам полностью передал мне то, что вождь сказал в самом начале.

16 февраля. Вождь предложил мне корову за кусок красной шерсти, и после долгих разговоров, когда Читапангва поклялся, что после заключения сделки не будет никаких новых требований, я отдал ему эту шерсть, отрез ткани и немного бус в обмен за хорошую жирную корову. Длина отреза шерсти равнялась двенадцати футам.

Не так плох вождь, как трусливы мои слуги. Они разговаривают с ним тонким щебечущим голосом и не говорят того, что, наконец, должно быть сказано, так как в глубине своей трусливой душонки уверены, что лучше меня знают, что следует сказать.

Весьма вероятно, что появятся люди, которые смогут вести их за собой. Но моих качеств недостаточно для их воспитания.

17 февраля. Слишком болен ревматической лихорадкой, чтобы служить воскресную службу. Это первый приступ болезни, которой я никогда не болел, а у меня нет лекарств! Уповаю на Господа, врачующего народ свой.

18 февраля. Корову поделили сразу. Предыдущую мы приготовили и каждый вечер давали всем хороший, сытный обед.

Гул воды, ударяющейся о камни или переливающейся через них, в большинстве потоков этой горной местности слышен на значительном расстоянии. Поэтому здесь никогда не бывает совсем тихо. Здешняя порода – глинистый сланец, красный и белый (по-шотландски «киль»).

19 февраля. Читапангва просил меня пробыть здесь еще день, чтобы один из моих слуг мог залатать одеяло, которое было в употреблении каждую ночь с апреля. Я чувствовал слабость и головокружение и согласился. Великолепный день, яркое солнце после ночного дождя. Редко проходят сутки без дождя, и никогда не бывает и полусуток без грома.

Красное дерево (Baphia nitida) называют здесь моломбва. Оно растет тут в изобилии. Жители сдирают кору, кипятят ее и размалывают в мелкий порошок. Масса эта кроваво-красного цвета широко применяется для украшения: ею сбрызгивают ткань из коры и намазывают голову. Массу формуют в большие шары, она называется мкола. Листья дерева перистые, ланцетовидные; дерево достигает в высоту сорок – пятьдесят и в диаметре пятнадцать – восемнадцать дюймов. Листья покрыты тонкими жилками, сверху гуще, снизу реже.

Абрахам сообщил мне, что растение ньюмбо (или мумбо) легко размножается посадкой отрезанных стеблей или корней. Пучок стеблей хранят в земле для посадок будущего года, от них отрезают маленькие куски, которые легко укореняются. Ньюмбо цветет, как горох, но семян мы ни разу не видели. Джемс говорит, что у него на родине клубни совсем белые. Те, что я видел, после кипячения имеют зеленоватый оттенок.

Глава 8

20 февраля 1867 г. Перед выходом я сказал вождю, что у меня тяжело на душе, так как он расстается со мной не так сердечно, как мне хотелось бы. Он немедленно распорядился, чтобы с нами выступили его люди, и подарил мне на память латунный нож в ножнах из слоновой кости, который он сам долго носил. Он объяснил нам, что мы должны идти на север, потому что, уклоняясь к востоку, мы в конце концов будем вынуждены повернуть на запад и израсходуем все наши ткани, раньше чем достигнем озера Танганьика. Вождь поднял с земли кусок глины и потер им язык в знак клятвы, что все сказанное им – правда; он проводил нас немного, чтобы удостовериться, что все в порядке; так мы расстались.

Вскоре мы поднялись на плато, край которого охватывает деревню Молембе. Здесь много диких свиней и заметны следы возделывания почвы в прежнее время. После короткого перехода пришли к сочащейся водной лужайке, окруженной изгородями, капканами и ямами; здесь мы ночуем: у меня болят ноги, чувствую слабость. Кругом много камня, все тот же доломит, что и на хребте к югу отсюда, между Лоангвой и Чамбези; камень покрыт, как и там, лишайником, орхидеями, молочаем и горной растительностью: твердолиственными акациями, рододендроном, масуко. Камедное дерево, если личинка проест его кору, выделяет из веток массу мягкой липкой смолы, желтовато-коричневой и светло-серой; смолы выделяется столько, что ею можно наполнить тарелку для супа. По-видимому, смола выделяется только в период дождей, и сейчас все деревья полны соков и смолы.