Горе от ума (сборник) - Александр Грибоедов

«Там, где вьется Алазань….»

Там, где вьется Алазань,Веет нега и прохлада,Где в садах сбирают даньПу́рпурного винограда,Све́тло светит луч дневной,Рано ищут, любят друга…Ты знаком ли с той страной,Где земля не знает плуга,Вечно-юная блеститПышно яркими цветамиИ садителя даритЗолотистыми плодами?..Странник, знаешь ли любовь,Не подругу снам покойным,Страшную под небом знойным?Как пылает ею кровь?Ей живут и ею дышат,Страждут и падут в бояхС ней в душе и на устах.Так самумы с юга пышат,Раскаляют степь…Что́ судьба, разлука, смерть!..

Кальянчи

Отрывок из поэмы

Путешественник в Персии встречает прекрасного отрока, который подает ему кальян. Странник спрашивает, кто он, откуда. Отрок рассказывает ему свои похождения, объясняет, что он грузин, некогда житель Кахетии.

В каком раю ты, стройный, насажден?Какую влагу пил? Какой весной обвеян?Эйзедом ли ты светлым порожден,Питомец Пери или Джиннием взлелеян?Когда заботам вверенный твоимПриносишь ты сосуд водовмещальныйИ сквозь него проводишь легкий дым, —Воздушной пеною темнеет ток кристальный,И ропотом манит к забвенью, как ручьяГремучего поток в зеленой чаще!Чинара трость творит жасминной длань твояИ сахарныя трости слаще,Когда палимого Ширазского листаГлотают чрез нее мглу алые уста,Густеет воздух, напоенныйАлоэ запахом и амброй драгоценной!

Когда ж чарующей наружностью своейСобрание ты освети́шь людей —Во всех любовь!.. Дерви́ш отбросил четки,Примрачный вид на радость обменил:Не ты ли в нем возжег огонь потухших сил?Не от твоей ли то походкиЕго распрямлены морщины на лице,И заиграла жизнь на бывшем мертвеце?Властитель твой – он стал лишь самозванцем,Он уловлен стыдливости румянцем,И ку́дрей кольцами, по высоте раменВлекущихся, связавших душу в плен,И гру́ди нежной белизною,И жилок, шелком свитых, бирюзою,Твоими взглядами, под свесом темных вежд,Движеньем уст твоих невинным, миловидным,Твоей, не скрытою покровами одежд,Джейрана легкостью и станом пальмовидным.

В каком раю ты, стройный, насажден?Эдема ль влагу пил, дыханьем роз обвеян?Скажи: или от Пери ты рожден,Иль благодатным Джиннием взлелеян?

«На Иора берегах,В дальних я рожден пределах,Где горит огонь в сердцах,Тверже скал окаменелых;Рос – едва не из пелен,Матерью, отцом, безвинный,В чужу продан, обмененЗа сосуд ценинный![12]

Чужой человек! скажи: ты отец?Имел ли ты чадо от милой подруги?Корысть ли дороже нам с сыном разлуки?Отвержен ли враном невинный птенец?

Караван с шелками шел,С ним ага мой. Я, рабочий,Глаз я долго не отвелС мест, виднелся где кров отчий;С кровом он слился небес;

Вечерело. Сном боримы,Стали станом. Темен лес.Вкруг огня легли мы.

Курись, огонек! светись, огонек!Так светит надежда огнем нам горящим!Пылай ты весельем окрест приседящим,Покуда спалишь ты последний пенек!

Спал я. Вдруг взывают: „бой!“В ста местах сверкает зелье;Сечей, свистом пуль, пальбойОгласилось всё ущелье.Притаился в глубь межиЯ, и все туда ж влекутся.Слышно – кинулись в ножи —Безотвязно бьются!

Затихло смятенье – сече конец.Вблизи огня брошен был труп, обезглавлен.На взор его мертвый был взор мой уставлен,И чья же глава та?.. О, горе!.. Отец!..

Но могучею рукойБыл оторван я от тела.„Будь он проклят, кровный твой!“ —В слух мне клятва загремела —„Твой отец разбойник был…“И в бодце, ремнем увитом,Казнь сулят, чтоб слез не лилПо отце убитом!

Заря занялася. Я в путь увлечен.Родитель, ударом погибший бесславным,Лежать остается – он вепрям дубравным,Орлам плотоядным на снедь обречен!

Вышли мы на широтуИз теснин, где шли доселе,Всю творенья красотуВ пышной обрели Картвеле.Вкруг излучистой КурыЯсным днем страна согрета,Все рассыпаны цветыЩедростию лета…»

Домовой

Детушки матушке жаловались,Спать ложиться закаивались:Больно тревожит нас дед-непосед,Зла творит много и множество бед,Ступней топочет, столами ворочит,Душит, навалится, щиплет, щекочит.

Статьи, корреспонденции, путевые заметки

Письмо из Бреста-Литовска к издателю «Вестника Европы»

Июня 26-го дня 1814 г. Брест

Позвольте доставить вам некоторое сведение о празднике, который давали командующему кавалерийскими резервами, генералу Кологривову, его офицеры. Издатель «Вестника Европы» должен в нем принять участие; ибо ручаюсь, что в Европе немного начальников, которых столько любят, сколько здешние кавалеристы своего.

Поводом к празднеству было награждение, полученное генералом Кологривовым: ему пожалован орден святого Владимира I степени. Неподражаемый государь наш на высочайшей степени славы, среди торжества своего в Париже, среди восторгов удивленного света, среди бесчисленных и беспримерных трофеев, помнит о ревностных, достойных чиновниках и щедро их награждает. При первом объявлении о монаршей милости любимому начальнику приближенные генерала условились торжествовать радостное происшествие и назначили на то день 22 июня. День был прекрасный, утро, смею сказать, пиитическое.

Так день желанный воссиял,И к генералу строй предсталПиитов всякого сословья;Один стихи ему кладетВ карман, другой под изголовье;А он – о доброта! какой примеров нет —Все оды принимает,Читает их и не зевает. —

Нет; он был тронут до глубины сердца, и подобно всем дивился, сколько стихотворцев образовала искренняя радость. Вот приглашение, которое он получил ото всего дежурства:

Вождь, избранный царемК трудам, Отечеству полезным!Се новым грудь твою лучомМонарх наш озаряет звездным.Державный сей герой,Смирив крамолуИ меч склоняя долу,Являет благость над тобой,Воспомянув твои заслуги неиссчетны:Тогда, как разрушал он замыслы наветны,И ты перуны закалял,От коих мир весь трепетал;Тобою внушены кентавры,Что ныне пожинали лаврыИ в вихре смерть несли врагам.Царь помнит то – и радость нам!Скорее осушим, друзья, заздравны чаши!А ты приди, узри, вкуси веселья нашиМеж окружающих сподвижников твоих,Не подчиненных зри, – друзей, сынов родных.В кругу приверженцев, в кругу необозримом,Ты радость обретешь в сердцах,Во взорах, на устах.Блаженно славным быть, блаженней бытьлюбимым!

Всё это происходило в версте от Бреста, на даче, где генерал имеет обыкновенное пребывание. Множество офицерства явилось с поздравлениями; потом поехали на место, где давали праздник, – одни, чтобы посмотреть, другие, чтоб докончить нужные приуготовления.

Есть в Буге остров одинокой;Его восточный мысГорою над рекой навис,Заглох в траве высокой(Преданья глас такой,Что взрыты нашими отцамиОкопы, видные там нынешней порой;Преданье кажется мне сказкой, между нами,Хоть верю набожно я древности седой;Нет, для окопов сих отцы не знали места,Сражались, били, шли вперед,А впрочем, летописи БрестаПусть (Каченовский)[13] разберет);Усадьбы, города и селаИ возвышенности и долыС горы рисуются округ,И стелется внизу меж вод прекрасный луг.На сем избранном месте,При первой ликованья вести,Подъялись сотни рук;Секир и заступов везде был слышен стук.Едва ль румянила два раза свод небесныйАврора утренней порой —Все восприяло вид иной,Вид новый, вид прелестный,Творенье феиной руки.Где были насыпи – пестрелись цветники,А где темнелись кущи —Явились просеки, к веселию ведущи,К красивым убранным шатрам,Раскинутым небрежно по холмам.В средине их, на возвышенье,Стояли светлые чертоги угощенья;Из окон виден ихВ лугу разбитый стан для воинов простых.На теме острова был к небу флаг возвышен,Чтоб знак веселия узреть со всех сторон,И жерлов ряд постановлён,Чтоб радости отзы́в везде был слышен.На скате ж, где приступен вал,Один лишь вход удобный,И город где являлКартине вид подобный,Воздвигнули врата искусною рукойИз копий, связанных цветами,И укрепили их в полкруге над столпами,Унизанными осоко́й.Любовь врата соорудила;Сама природа убрала;Подзорами оружие снабдило;Потом веселость в них вошла.

В три часа пополудни все приглашенные на праздник офицеры съехались; все с нетерпением ожидали прибытия генерала. Наконец вздернутый кверху флаг и пушечные залпы возвестили приближение его. Он ехал верхом, сопровождаемый более 50 офицеров. Мне, было, весьма хотелось описать вам в стихах блеск сего шествия, блеск воинских нарядов; к несчастью, никак не мог прибрать рифмы для лядунок и киверов, и так пусть будет это в прозе. Но то, чего не в силах выразить никакая поэзия, была встреча генерала на мосту, нарочно для сего дня наведенном, где он, при громе пушек и нескольких оркестров, при радостных восклицаниях, с восторгом был принят военными хозяевами и гостями. Слезы душевного удовольствия полились из глаз его и всех предстоящих. Он несколько времени стоял безмолвен, удивлен, обрадован, растроган, потом взошел, или, лучше сказать, внесен был окружающею толпою в триумфальные врата.