Приглашение на эшафот. Покрась в черное-2 - Михаил Март

Задорина осмотрела присутствующих. Трифонов в это время рисовал чертиков в своем блокноте.

Раздался звонок, Наташа открыла дверь. Она могла ждать кого угодно, только не эту женщину. Еще вчера она впервые не смогла ответить ни на один вопрос, заданный ей генералом Колычевым, когда тот положил на стол фотографию с повешенным Валиани и женщиной, стоящей в полный рост и глядевшей прямо в объектив фотоаппарата. Теперь эта женщина смотрела ей в глаза, стоя на площадке перед дверью квартиры.

— Я могу зайти? Нам есть что обсудить.

У незнакомки был низковатый голос с хрипотцой. Интересная статная дама с усталым изможденным лицом и болезненной бледностью.

«Еще одна загубленная душа», — подумала Наташа. Такие обреченные лица она видела в Иордании, в лагере суррогатных матерей. Это было лицо человека, не имеющего будущего. Да и прошлое, видно, ничего не оставило, кроме рубцов.

— Проходите. Я частенько думаю о вас. Теперь выдался случай пообщаться.

Наташа посторонилась, и Катя вошла в квартиру. Они устроились в гостиной в мягких креслах напротив друг друга.

— Вы здесь уже были? — спросила Наташа.

— Почему вы так решили?

— Вы же привели меня в эту комнату, пройдя мимо спальни. Я следовала за вами.

— Была и видела документы. Давай сразу перейдем на «ты» и не будем паясничать друг перед другом.

— Похоже, ты обо мне знаешь немало. В последнее время ходишь за мной по пятам. Зачем? Зачем ты себя подставляешь? Хочешь взвалить на свои плечи мою вину? Какой смысл? За мои деяния полагается пожизненное заключение. Остановись, пока не поздно. Пока еще следствие сомневается в твоей причастности к убийствам, считая тебя подставой. Последняя фотография вряд ли рассеет их сомнения. Кто ты?

— Катя. Шлюха на пенсии. Пожизненное мне не грозит. Вряд ли я доживу до суда. А если попадешься ты, тебе придется прожить долгую жизнь за колючей проволокой. Это несправедливо. Я знаю, чем занимались те подонки, которых ты вешала. Слишком деликатно ты с ними обходишься. Я бы их четвертовала. Скажи, тебя тоже лишили детей?

— В Иордании у меня родился сын, но я даже не видела его. Не знаю, жив ли он. Меня обманным путем заманили в Амман, я ехала туда работать, а попала в лагерь суррогатных матерей. Мой случай уникален. Я должна была родить ребенка для одной еврейской семьи из Израиля. Так случилось, что я очень похожа на Мару, жену одного богатого израильского бизнесмена. Она бесплодна. Усыновить чужого ребенка им не позволяли строгие обычаи семьи, где все вопросы решают родители и старейшины рода. Они не знали о бесплодии Мары, поэтому муж с женой пошли на обман. Заплатили большие деньги каким-то людям, чтобы нашли здоровую женщину, похожую на его жену. Та должна была родить от Арона, так зовут этого бизнесмена, ребенка. Он не знал, как и где возьмут такую женщину, но был уверен, что ей хорошо заплатят за вынашивание ребенка. В ловушку поймали меня. Там, в Иордании, я насмотрелась на все ужасы, которые ждут женщин, вывезенных из России обманным путем. Меня до сих пор пронимает дрожь при воспоминании. Я не могу винить семью, решившую приобрести ребенка таким путем. Они оказались очень хорошими людьми. А когда узнали, как я попала туда, решили помочь мне бежать из плена. Мара погибла из-за того, что была на меня похожа. Ее приняли за меня. О судьбе Арона и моего сына я ничего не знаю. После родов я еще два года прожила в Иордании в качестве рабыни, была танцовщицей, несколько раз пыталась бежать, и наконец мне это удалось. Возвращение в Россию — это уже отдельная история. Став матерью, я так и не поняла, что это такое на самом деле. Но как начинаю думать об этом, у меня щемит сердце. Все время вижу сына во сне.

Вернувшись домой, я решила найти всех подонков, повинных в разрушении семей и переправке женщин в рабство. Я знала одно — эти негодяи заслуживают только смерть. И они с ней встретились.

Катя достала из сумочки фляжку коньяка, сигареты и зажигалку.

— Ты уникальная женщина, Наташа. Глядя на тебя, я начала понимать, что значит настоящая женщина. Был бы у меня такой пример в детстве, я тоже могла бы стать человеком. Моя жизнь пуста. Наркотики, водка, панель. Вспомнить нечего. В молодости я имела маленький кусочек счастья. Муж, ребенок и мечты о будущем. Ребенок умер, муж спился и ушел к другой, а я вышла на «проспект» в короткой юбочке. На этом моя жизнь кончилась. Теперь я превратилась в гнилой орех. Не знаю, сколько я протяну, но меня это не очень интересует. Хоть завтра. На этом свете меня ничто не держит, кроме одного… Давай-ка выпьем.

Наташа принесла рюмки и порезала лимон. Они молча выпили, Катя закурила свою длинную коричневую сигарету.

— Так вот, — продолжала она, — я не хочу, чтобы такая женщина, как ты, угодила за решетку, потому что вынесла справедливый приговор человеческому отребью. Это не честно. Позволь мне перетянуть одеяло на себя. Теперь это можно сделать. Твой список исчерпан.

— Еще нет. Сорняки надо выдирать с корнем. Вербовщиков и новых нанять не трудно. Надо убрать тех, кто их нанимает. Есть двое посредников. Они мало что знают. Найти главаря очень трудно. Он залег в берлоге и не высовывает носа. Его заменяет в делах дочь. Варвара Пекарева. Она тоже скрылась. Тут я сама виновата. Проморгала.

— Я знаю ее. Мы с Егором следили за Толстиковым. Он часто встречался с этой бабой. Егор был неплохим сыщиком и хорошим парнем. Немного наивным и жадным до денег, но по сути своей неплохим. О жене и ребенке думал, нищета надоела. Я знала, что затея провалится, но переубедить его не смогла. Он полагал, что Толстиков убил Пекарева и его сына, чтобы жениться на Варваре, что сговор между ними имел целью уничтожить все препятствия для воссоединения. Она уехала в командировку, чтобы иметь алиби.

— Такую женщину не могут интересовать примитивные исполнители ее воли. Теперь он ей не нужен. Мавр сделал свое дело — мавр может умереть. Варвара с отцом задумала более грандиозное мероприятие, и они попросту избавляются от старых ненужных звеньев. На их счастье вовремя подвернулась я. Вот почему они мне не мешали, а даже помогали, подослав Толстикова с необходимой информацией. В конечном итоге и я им стала не нужна. Толстиков попытался меня убить, но попался в мышеловку и сам погиб.

Наташа достала из письменного стола пачку фотографий и передала Кате.

— Вот эти снимки должны были обнаружить в моем доме, после того как мой труп нашли бы возле подъезда с прострелянной головой.

Катя просмотрела фотографии:

— Толстиков тебя фотографировал возле трупов. Значит, вся вина пала бы на тебя?

— Конечно. Следствию пришлось бы закрыть дело. Убийца найден, но мертвым.

— Я заберу у тебя эти снимки. И еще. Я знаю, что у тебя нет никакого разумного способа передать все накопленные тобой материалы следствию. Ты собрала полный архив на женщин, вывезенных в Иорданию. Очевидно, хотела предъявить документы следствию и потребовать от властей сделать все, чтобы женщин нашли и вернули на родину?

— Ты права. И я уже знаю, как это сделать. Завтра приезжает один крупный дипломат из Иордании. Он был когда-то моим хозяином, но я от него сбежала. Это он присылает заказы на женщин и детей в Россию, а там распоряжается их судьбами. Но сейчас он интересует только меня. Вряд ли группировка Пекаревой и ее отца будет продолжать с ним сотрудничество. Они обрубают все концы. В том числе и арабские.

— Передай мне свой архив, а я найду способ сдать его следствию. Ты не должна попасть под подозрение. У тебя еще много дел, а я могу выйти из игры. Поверь, я сделаю все, как надо, и не попадусь. Но следователи будут знать, что архив сдала им я, а не ты.

— Я не хочу тебя подставлять.

— А ты и не подставишь. У Трифонова хватает на меня улик. Одной больше, одной меньше… Зато у тебя будут развязаны руки. Ты сможешь продолжить свою работу на пользу дела. И если не допустишь ошибок, сможешь выиграть, отдав лавры победителя тщеславным ментам. А сама остаться на свободе. Как говорится в рекламах, «Ведь ты этого достойна!» Я уверена, ты еще будешь счастлива. По-настоящему, по-бабьи счастлива. За всех за нас, загубленных и погибших. Ты просто обязана доказать сему миру, что есть на земле справедливость и она может торжествовать и побеждать. Извини, это не высокие слова, а крик души. Ты самая достойная и сильная женщина. И я вижу тебя воочию, а не читаю женский роман. В кого нам верить, если на тебя наденут наручники?! Ты наша надежда, а она не может умереть, даже последней.

— Хорошо, Катя. Я отдам тебе материалы. Я вижу огонь в твоих глазах. Когда ты сюда зашла, они были мертвыми.

— Постарайся не обмануть меня. Нельзя нарушать волю умирающего. Я сдохну с улыбкой на лице, если буду знать, что ты вышла на финишную прямую и рвешься к победе, минуя все препятствия.

— Что ты задумала? При чем здесь смерть?

— Не при чем. Я утрирую. На меня ты можешь положиться. Я доведу черную работу до конца. Это единственное дело в моей жизни, за которое мне не будет стыдно.