Первое дело слепого. Проект Ванга - Андрей Воронин

А если не откажется…

– Ладно, – донесся из динамика голос ясновидящего, – клади сюда, в ящик. Ну, чего ты в него вцепилась, в этот пакет? Или передумала?

– Нет, – после коротенькой паузы твердо ответила Нина, – не передумала.

Зашуршал полиэтилен, что-то стукнуло – очевидно, задвинутый ящик письменного стола.

– Как… Как это будет выглядеть? – снова послышался голос Нины.

– Не твое дело, – грубо отрезал Грабовский.

– Хам трамвайный, – пробормотал генерал Потапчук, завистливо косясь на сигарету, что дымилась у Глеба в руке.

Сиверов молча кивнул и энергичным щелчком сбил пепел в окошко.

– Я имела в виду не процесс, а… ну, результат.

– Ах, это… – Ясновидящий, казалось, немного смягчился. – Ну, я же тебе говорил. Не знаю точно, где именно он объявится, но думаю, что не дальше ста – ста пятидесяти километров от Москвы. А может, если повезет, и в самом городе. Тебе, кстати, проще, чем иным-прочим. Твой-то Максим, конечно, не телезвезда, но человек известный, не какой-нибудь ларечник. Да и портреты его, поди-ка, у каждого постового милиционера имеются. Так что, когда объявится, найдешь ты его быстро.

– А… его можно будет узнать?

– Да говорю же, каким был, таким и вернется! – раздраженно бросил Грабовский. – Только не при памяти.

Федор Филиппович наклонился еще ниже и, облокотившись о крышу автомобиля, заглянул в салон. Глеб посмотрел генералу в глаза и медленно кивнул: да, все совпадало.

– Я не понимаю, как это может быть, – едва слышно выговорила Нина.

– А этого никто не понимает, – со странным удовлетворением сообщил Грабовский. – И не надо. Не нашего ума это дело, ясно? Я лично это все себе так представляю. Тело наше из чего состоит? Из атомов, как и все остальное. А атомы – это что? Пылинки малые, которые не в каждый микроскоп разглядишь. Сложатся они так – булыжник получится, сложатся этак – знаменитый журналист… А кто их так или этак складывает? А? Не знаешь? И я не знаю. Кто говорит – Бог, кто – законы природы… Как будто это не одно и то же. Словом, складывает кто-то. И вот он, этот кто-то, однажды сложил этот мелкий прах в таком порядке, что получился Максим Соколовский. Захотелось ему, понимаешь, попробовать новую комбинацию. А нам с тобой теперь захотелось эту комбинацию повторить. Ты этого сделать не можешь. Я, к слову, тоже не могу. Зато я могу выйти на связь и послать сообщение: дескать, рано еще, нужен он здесь, ждут его, да и дел недоделанных много осталось. Вот кирпичики, глядишь, опять по старому-то и сложатся… Вера – она ведь горами двигает! А тут не горы – атомы, только и всего-то…

– Артист, – с отвращением произнес Федор Филиппович.

– Лектор общества «Знание», – согласился Глеб. – Надо же, целую теорию соорудил! Теория, кстати, не его.

– Правда? – заинтересовался генерал. – А выглядит вполне доморощенной. И какой же философ высосал ее из пальца?

– Не философ, – улыбнулся Сиверов, – писатель. Причем детский. Не помню, кто именно… Это я как-то раз в госпитале с дырой в боку валялся, так вот медсестричка, добрая душа, снабжала меня книгами из собственной библиотеки. Библиотека у нее была не сильно богатая, так что таскала она все подряд – от военных мемуаров до стихов Маршака и Чуковского. Крокодил солнце проглотил… Так вот, однажды она мне принесла какую-то книженцию – без обложки, но явно, что называется, «для среднего школьного возраста». Там один умный мальчик развивал перед своей подружкой пионеркой эту самую теорию: дескать, если ты и я – просто комбинации атомов, а Вселенная бесконечна, то существует практически стопроцентная вероятность, что где-то в этой бесконечности и твоя, и моя комбинации могут повториться. Вот мы сейчас смотрим на звезды, а оттуда наши точные копии смотрят на нас, прямо в глаза…

– А, – равнодушно сказал неромантичный генерал Потапчук, – тогда ладно. Но работает он грубо. Что это за философия на уровне среднего школьного возраста? Надо же соображать, перед кем ты эту чушь мелешь! У нее же, как-никак, высшее образование…

– Наоборот, – возразил Глеб. – Он ведь у нас кто? Народный целитель! А не профессор. Заметили, какая у него манера речи? Научные сотрудники, даже младшие, так не говорят. Это он нарочно под дурака косит – дело, мол, не в образовании, а в божьем даре. Та же Ванга, например, отлично справлялась со своей работой вообще без образования…

Они говорили о пустяках, обсуждая второстепенные детали, поскольку главное в обсуждении не нуждалось: Грабовский уже сказал все, что они хотели услышать. Немного поговорив о Ванге, которой доводилось лично встречаться с Гитлером и сидеть в тюрьме за то, что предсказала смерть Сталина, Федор Филиппович вдруг оборвал на полуслове иронический рассказ о том, как в молодости его обманула цыганка, нагадавшая смерть от дурной болезни в возрасте сорока трех лет, и без всякой связи с предыдущим разговором довольно-таки мрачно заявил:

– Кстати, Глеб Петрович, ты не думай, пожалуйста, будто, заплатив этому артисту за выступление, ты получил право заказывать музыку.

Сиверов, который одним ухом внимал рассказу про гадалку, а другим вслушивался в то, что происходило в кабинете Грабовского, не сразу понял, о чем речь, а когда понял, только пожал плечами.

– Генерал здесь вы, – сказал он. – Хотя мне казалось, что в данном случае это не имеет особого значения. По-моему, с точки зрения морали посыпать каким-нибудь дустом таракана и шлепнуть господина Грабовского – это одно и то же. Так какая разница, кто примет решение и отдаст приказ?

– Во-первых, таракан и Грабовский – не одно и то же. Даже с точки зрения твоей морали, – возразил генерал, сделав ударение на слове «твоей». – А во-вторых, приказ приказу рознь. Грабовский – фигура в высшей степени публичная, окруженная фанатичными поклонниками и приверженцами. К тому же он располагает отличной пресс-службой, которая не замедлит сделать из него мученика, как только его найдут где-нибудь с пулей в башке. Его надо судить, и судить публично.

– А вы не боитесь, что на суде он расскажет о проекте «Зомби»? – осведомился Глеб.

– Не боюсь. Такой организации – КГБ СССР – больше нет в природе. На сегодняшний день только ленивый не бросил в нее камень, так что пятном больше, пятном меньше – никакой разницы. Пятна-то все равно на трупе! И потом, говоря о проекте, ему придется рассказать и о том, сколько раз и кому он этот проект продал.

– Вы думаете, он им торговал?

– А откуда, по-твоему, у него такие деньжищи и связи? А террористы-смертники? Ты заметил, что на протяжении буквально нескольких лет их численность возросла настолько, что подобные теракты стало уже невозможно замалчивать? По-твоему, все они – религиозные фанатики?

– Если не хотите, чтобы он говорил о «Зомби», за что же тогда вы его собираетесь судить? – резонно заметил Сиверов.

Генерал поморщился.

– Найдется за что. Тоже мне, вопрос. Как говорится, отсутствие у вас судимости – не ваша заслуга, а наша недоработка. В конце концов, с точки зрения закона применение метода «Зомби» не выходит за рамки… ну, ты понимаешь чего.

– Понимаю, – вздохнул Глеб. – Значит, эта сволочь все-таки останется жить…

– Там видно будет, – расплывчато ответил генерал. – Но, повторяю, делать из него мученика я не позволю даже тебе и даже за твои собственные деньги… Кстати, а почему ты заплатил ему из своего кармана?

– Да уж не для того, чтоб получить право заказывать музыку! – довольно резко ответил Сиверов. – Просто вы бы вряд ли выдали мне на руки такую сумму. И потом, я двое суток не мог вас найти. Где вас носило, товарищ генерал?

– Ездил в командировку, – туманно ответил Федор Филиппович. – Налаживал дружеские и профессиональные контакты с коллегами из ближнего зарубежья. А заодно, просто по ходу дела, законопатил по крайней мере одну нору, через которую эта крыса могла от нас ускользнуть. У него ведь, если я правильно тебя понял, очень скоро возникнет желание сменить место жительства. Так вот, географию я ему малость урезал.

– Так-так, – сказал Глеб, с уважением покосившись на генерала. До сегодняшнего дня он и не подозревал, что Потапчук, во-первых, принял эту историю так близко к сердцу, а во-вторых, все еще, оказывается, время от времени лично занимается оперативной работой.

– Вот, – продолжал Федор Филиппович, вынимая из внутреннего кармана плаща и протягивая Глебу какую-то фотографию, – возьми. Вдруг пригодится?

Пристроив фотографию на ступице рулевого колеса, Глеб сдвинул на лоб темные очки и вгляделся в изображение. Фотография представляла собой портрет незнакомого Сиверову мужчины лет пятидесяти или пятидесяти пяти, с зачесанными назад, заметно поредевшими светлыми волосами и угрюмым, но располагающим, прорезанным глубокими вертикальными складками, темным от загара костистым лицом. Собственно, кожа этого лица казалась не столько загорелой, сколько продубленной солнцем, дождями, ветрами и морозами; кое-какие мелкие детали лица и одежды подсказали Глебу, что перед ним птица не слишком высокого полета. На заднем плане («Кстати, о птицах», – подумал он) виднелось размытое, не в фокусе, изображение какого-то большого гражданского самолета – как показалось Сиверову, «Ту-154». Вид авиалайнера и в особенности то обстоятельство, что фотограф явно намеренно поместил его изображение не в фокусе, словно это был какой-то секретный объект, вызвал у Глеба кое-какие ассоциации. Ассоциации эти настоятельно требовали уточнения, и он спросил: