Мой темный принц - Джулия Росс

– Но от смеха может родиться новый человек, – сказала она.

Его руки двинулись вдоль ее спины. Взгляд изменился, затуманился, она прочитала в его черных глубинах немой вопрос и секундную нерешительность и без слов ответила ему, раскрыв свои губы навстречу его губам.

Когда-то, семь долгих лет назад, ее впервые поцеловали, и тогда ей показалось, что к ее ногам бросили и солнце, и луну. Теперь она стала осторожнее. И все же солнце слепило ей глаза. Яркое, животворящее, заставляющее ромашки раскрывать свои нежные лепестки и подсолнухи с благоговейным трепетом поворачивать головки в его сторону. А луна тем временем проделала весь путь от тонюсенького серпика до полного диска, оттеняя едва различимые грани чувственности и делая из всех людей глупцов. Поцелуй больше чем лихорадка, поцелуй, потрясающий своей порочностью, страстью и невинностью. И если бы впавшие в плотское безумие женщины понеслись сейчас под полной луной, думая, что этим они угождают богам, она непременно побежала бы с ними, причем по доброй воле.

Он наконец-то отпустил ее, совершенно выдохшись, потом взял ее за талию и усадил обратно на книжный шкаф. Похожий на язык пламени, он пересек комнату, прижав кулак ко рту. Пенни сидела на полочке, ухватившись за нее обеими руками, словно боялась стечь на пол расплавившейся лужицей. Кости ее превратились в воду, каждая клеточка сжималась от боли, вопия о нем.

– Я думаю, – Пенни была взвинчена до предела, – думаю, от смеха определенно может родиться новый человек.

Он подошел к телескопу и провел рукой по латунной подставке. Может, его трясло, а может, это дрожал чуткий прибор, настроенный на красоты небес.

– Не говорите так, Пенни! – Он произнес это так искренне и так тихо, что она еле расслышала его.

– Почему?

Он резко обернулся и обвел рукой комнату и дом.

– Я теряюсь в этом месте, я уже не знаю, кто я на самом деле. Я чувствую себя рыбкой, которую поймали на крючок и вытащили на берег. Можете радоваться, вы победили: воспоминания о моей матери, моих нянюшках и моей гувернантке – вашей матери – просочились в мой мозг сквозь все выстроенные преграды.

– Я в этом нисколько не сомневалась, – сказала она. – В этом нет ничего плохого.

Медали и золотые эполеты сверкали на солнце, а сам он как бы снова погрузился во мрак.

– Но когда я вернусь в Глариен, Морицбург предъявит на меня свои права. Моя судьба там. Моя и Софии. Дайте слово, что не забудете этого. Дайте слово, что вы не поддадитесь очарованию и не станете строить иллюзий по поводу того, что можете переделать меня. Я давным-давно пожертвовал своей душой. Она больше не принадлежит мне. Дайте слово, Пенни!

Она не смогла ответить ему. Кровь все еще вяло текла по венам. И она не хотела ни предупреждений, ни напоминаний. Не желала быть мудрой и разумной. Ей хотелось танцевать с Дионисом, с греческими женщинами под дикой, первобытной луной и принести в жертву свою невинность. Правда, она уже давным-давно принесла ее в жертву человеку, который не любил ее, да и менады чаще всего в конце разрывали своих любовников на кусочки.

Раздался стук в дверь.

Пенни соскользнула с полочки и наступила ногой на свою юбку. Не успела она приземлиться на ковер, как стук повторился. Она схватила мамино письмо и заползла под письменный стол Николаса. Он живо стряхнул с плеч короткую мантию и бросил ее так, чтобы скрыть ее от посторонних глаз.

– Да?

Это был Алексис, пылающий покорной почтительностью.

– Сир, не желаете ли продиктовать заметки о сегодняшних встречах?

Пенни зажала рот рукой. Конечно, не будет ничего страшного, если Алексис узнает, что она в комнате, но она не собиралась выползать из-под стола в присутствии этого парнишки. Она сделает это, как только Николас отошлет его прочь, сохранив хотя бы какие-то остатки достоинства.

Но он не сделал этого. Принц уселся в кресло и принялся диктовать заметки. Пенни свернулась калачиком у его ног. Перед ней открывался чудный вид на золотые кисточки. Каждая жилочка переплетена красной шелковой ниточкой, по спирали восходящей к узлу. Узелки были выполнены в виде львиных голов. Великолепный образчик мастерства, наверняка потребовалось несколько дней работы, чтобы изготовить кисточки для его сапог. Ей захотелось коснуться мягкой кожи, положить на нее голову и забыться.

Но она свернулась так, чтобы не коснуться его. Шею пришлось согнуть. Ноги и левая рука затекли. Но чем больше она лежала, тем больше ее подмывало сделать что-нибудь этакое. Был когда-то английский принц, который утонул в бочке с мальвазией, герцог Глостер – брат Ричарда Третьего? «Я пощекочу его», – подумала она и еле сдержалась, чтобы не хихикнуть.

Но стоило ей прислушаться, и она забыла о том, где лежит. Что бы Николас ни диктовал Алексису, это был никак не отчет о сегодняшних встречах. Сами переговоры хитро искажены, их результат и вовсе изменен. Она начала было раздумывать над тем, что все это значит, но дискомфорт быстро сменился болью в мышцах.

Когда парнишка ушел, она уже не могла самостоятельно двинуться с места. Николас наклонился и поглядел на нее:

– Удобно?

– О да, ваше королевское высочество, мне здесь нравится. Чудесный уголок. Тут, правда, паук поселился, но он вроде бы не против моей компании.

– Неужели? – Кисточки исчезли, он опустился на колени и заглянул под стол.

Пенни запрокинула голову и аккуратно разогнулась, упав на спину.

– Вряд ли я сумею сделать хоть шаг. Руки будто иголочками тыкают. Почему вы не отослали Алексиса прочь и не дали мне уйти?

Солнце играло в его черных волосах, отдельные прядки отливали медью.

– Я думал, вы догадаетесь. Я хотел, чтобы вы услышали… О, черт побери!

– О чем догадаюсь? – не поняла она.

В его черных глазах начал клубиться дым, как от еле тлеющих углей.

– Ах, Пенни, вы рассмешили меня и избавили от головной боли.

– Эти боли, они ужасны, да? И часто они случаются?

– Часто, – отвел он взгляд, – но никто, кроме вас, ни о чем не догадывается. Иногда перед глазами пляшут немыслимо яркие пятна. И мне кажется, что боль доконает меня. Но к счастью, этого пока не случилось. Печальная слабость для принца.

– Но вы можете признаться в этом другу? – спросила она, не в силах избавиться от ощущения, что он нарочно увел разговор в сторону, что на самом деле он хотел сказать ей нечто иное.

Она потянулась и села. Они сидели лицом к лицу на ковре. Стоит ему наклониться на несколько дюймов, и его губы коснутся ее губ. Ее бросило в жар, и она почувствовала себя глупо – ей ужасно захотелось этого, захотелось, чтобы он коснулся рукой ее щеки, захотелось, чтобы он поддался той страсти, которая горела в его глазах. Она хотела этого. Хотела поцеловать его и утолить его боль и печали, избавить его от здравомыслия и осторожности. Мгновение задрожало, как осиновый лист на невидимом ветру, и тут разразился настоящий ураган.