Королева в ракушке. Книга вторая. Восход и закат. Часть первая - Ципора Кохави-Рейни

ищу этому объяснение, связанное со всей литературой на иврите в прошлом, настоящем и будущем.

С новым еврейским годом!

Поздравь от моего имени твою старшую сестру Лотшин, которая обрела мою симпатию, главным образом, благодаря твоим рассказам о ней. Мне всю жизнь не хватало сестры.

На исходе субботы оранжевый закат вспыхнул между купами деревьев, и погас среди горных кряжей. С появлением звезд подул прохладный ветер и немного ослабил жару последних дней. И обычная тоска исхода субботы абсолютно испарилась по завершению этого длинного письма к тебе, накануне нового года, и в память незабываемых дней и ночей года уходящего.

Твой Израиль,

Бейт Альфа,

3–5 сентября 1953

Израиль прекратил все прежние интимные связи. Ушли в прошлое Шейнделе, секретарша Меира Яари, умная красавица Ципора, руководитель женской организации Вицо. Прошел уже год, как он отказался от брака с Леей Гольдберг.

Он, несмотря на все сложности их отношений, верен молодой черноглазой брюнетке. Женится он на ней или не женится, Наоми все равно останется свободной. Он оставит за ней право идти своим путем, если она встретит мужчину подходящего ей по возрасту и уму.

“Я хочу быть только с тобой. Я не могу даже представить себя с кем-нибудь другим”

Но Израиль не уступает.

“Я намного старше тебя и, к тому же, болен. Но я буду тебе помогать. Помогу избавиться от всего, что с тобой случилось в прошлом”.

Все ее чувства восстают против этих слов. Ради него она даже решается на то, чтобы открыть свое сердце старшей дочери, избавить ее от нервных срывов.

13.09.53

Гиват Хавива

Наоми, никак не мог связаться с тобой по телефону. Не смог приехать. Я полагаю, что ты должна сама поехать в Тель-Авив и встретиться с Шлионским. Выслушай, что он тебе скажет.

Надеюсь, ты получила мое последнее письмо, к которому было приложено письмо Шлионского. Если он еще не завершил корректуру сам, следует ее срочно завершить, чтобы эти главы смогли быть напечатаны в следующем выпуске его журнала. Что с названием романа? Ты все еще считаешь, что это должно быть “Саул и Иоанна”? Мне это кажется немного неудачным. Не выражает главного в книге.

Сразу же свяжись со мной в отношении корректуры. Считаю, что ты сама не сможешь ее сделать. Захочешь, я тебе помогу. До конца недели я буду в Гиват Хавиве. Свяжись со мной по телефону или приезжай, когда захочешь. В пятницу утром возвращаюсь домой, в Бейт Альфу.

В любом случае, сообщи мне, как ты себя чувствуешь, как прошли праздники, и, главное, как пишется!

Твой Израиль

30 сентября 1953

Дорогая Наоми,

Нашел в своих записях несколько дат:

Первого мая 1929 года – кровавое столкновение полиции с рабочими Берлина.

Пятнадцатого октября 1930 – открытие рейхстага – взрыв антисемитизма в Берлине.

Думаю, это должно быть отмечено в твоем романе. Узнай у твоих товарищей, помнят ли они эти события.

Радостных праздников!

Израиль

Ее Израиль – мужчина одинокий и вечно голодный. Наоми привозит ему еду из столовой кибуца Азореа.

Однажды они обедали в столовой его кибуца Бейт Альфа. Он категорически отказался есть гранат. В столовой возмущались: “Даже гостью он не угощает фруктами”. Это были дни всеобщей жесткой экономии в связи с массовой репатриацией.

“Израиль, почему ты не ешь? Это очень полезно для здоровья”.

“Не люблю гранаты”. – Израиль не хочет обидеть пятерых сотрапезников, сидящих за тем же столом. Он старается не показывать отвращения, которое вызывает в нем скрип косточек у них на зубах.

“Ты обязан это есть”, – одна из девушек режет плод на две половинки и кладет перед ним. Он вскакивает со стола и убегает из столовой.

Члены кибуца осуждают его поведение, считая его избалованным, чурающимся общей пищи. Ему неприятны остающиеся на столах после ужина в канун субботы скатерти с пятнами от пролитого вина и жира.

Все почитают Израиля, как выдающегося интеллектуала, но не все с ним согласны. Парень из группы молодежи, готовящейся стать членами кибуца, который подвез Наоми из Бейт Альфа до Азореа, сказал ей: “Я одно время занимался в кибуце Бейт Альфа. Есть там один человек, Израиль Розенцвайг. Я с ним беседовал довольно часто, но, по-моему, он просто не в своем уме. Все, что он говорил, попахивает безумством”. Всю дорогу она с трудом сдерживала гнев, но осадила молодого марксиста, понимая, какая атмосфера царит в этих группах.

Работа над романом высасывает из нее все силы. Страх останавливает ее перо.

После того как Израиль столько раз беспощадно заставлял ее править текст, он остался доволен. Наоми создала картину, которой читатель поверит. Но в описании “империи огня” – металлургической фабрики, – она элегантно переходит от реализма к лирике. Она посещает подобную фабрику в Хайфе. Литейщики уже привыкли к девушке, которую приводит член кибуца Азореа. Мастер объяснил ей весь процесс выплавки стали от начала до конца. Она уже привыкла к черному дыму, затрудняющему дыхание и грохоту, от которого глохнешь. Но во всей этой оглушающей атмосфере обретает плоть и кровь образ мастера Копана в пятой главе романа.

А где сейчас Люба, ее инструктор в организации еврейской молодежи Берлина, поддержавшая ее в трудные дни, научившая ее ездить на велосипеде, внимательная к ее мыслям, к ее сомнениям, не давшая ей пасть духом, когда все подразделение восставало против нее и ее странных идей?

Сюжет романа продвигается с помощью Любы и адвоката Филиппа Ласкера, лишившегося душевного покоя от ощущения надвигающейся катастрофы. Нервы его напряжены до предела в этот жаркий летний день. На постели в его квартире Белла погружена в глубокий сон, а он думает о красавице Эдит.

А господин Леви закончил играть на фортепьяно пьесу, столь любимую его покойной женой, и разговаривает с Лотшин, в романе – Эдит. Он хочет, чтобы она вышла замуж за Филиппа. Лотшин говорит, что уважает Филиппа, но у нее не лежит сердце к нему.

“Девочка моя, – говорит отец, – времена изменились. В стране кризис. Я уверен, что нацисты усилятся, и Гитлер придет к власти. Тебе нужен мужчина, который сможет тебя защитить. Сейчас не то время, когда человек может думать о любви”.

Лотшин изумлена: “Отец, ты дезертировал из армии, сидел в тюрьме, и все это во имя любимой женщины. И ты хочешь убедить меня выйти замуж за человека, которого очень ценю, но не люблю”.

Внезапно перо ее останавливается. Рука отказывается писать об объявленном правительством канцлера Брюнинга в 1930 году чрезвычайном положении. Декларация грянула голосом диктора