Уровень: Магия (СИ) - Вероника Мелан

Минуту спустя его голос стих, а Марика, хрипло дыша, неслась на свой страх и риск вперед.

Еще через несколько минут она осознала: это место — воплощение ее собственных кошмаров. Поганая долина, проявляющая из сознания худшие потаенные страхи. Все, чего она когда-либо боялась. Все до единой мелочи: непонятные стоны, шорохи, незнакомые, зовущие на помощь, надломленные, полные боли голоса. Треск сучьев под невидимыми тяжелыми лапами. Но ведь нет здесь сучьев! Здесь вообще только трава…

Несмотря на осознание происходящего, в мозг тонкой струйкой яда продолжал проникать ужас, а за одежду цеплялся серый клочковатый туман.

— Жаль вам это говорить, но жить вам осталось месяца три, не больше.

Она сидела на узкой ровной больничной кровати, одетая в тапочки и пижаму, а напротив стоял хмурый доктор. Дверной проем, тусклый свет, проникающий в палату из единственного окна. Бейдж на груди с надписью Лестер Гамильтон.

— Как?..

— Вы обратились к нам слишком поздно. На этой стадии болезнь излечить уже невозможно.

— Как получилось, что я обута в тапочки? — прошептала Марика и вновь почувствовала, как на голове шевелятся волосы. Распущенные, без резинки, которая недавно стягивала их в хвост. Без толстовки. — И почему я в пижаме?

— А в чем еще вы должны находиться в больнице?

— Я вообще не должна быть в больнице.

— Увы.

Доктор сочувственно развел руками — качнулся на его груди стетоскоп. Прикрепленный к пластиковой дощечке зажимом лист был исписан мелким почерком. Внизу виднелся отпечаток круглой синей печати.

— Так случается, что оказывается слишком поздно. Я знаю, это нелегко принять…

О чем он говорит?

Марика огляделась вокруг: напротив стояла еще одна застеленная кровать. Пустая и унылая. Больничная палата. Диагноз. Почему она ничего не помнит? Почему в мозгах плавает мусор, а на сердце так тяжело? Почему вокруг все серое, включая ее собственные руки и лицо бледного Лестера?

— Какой у меня диагноз?

— Смертельный вирус Лиапароза.

Слово прозвучало приговором.

Нет, только не это. Как же счастливая здоровая жизнь? Как же квартира в высотном доме, работа, друзья? Как? Почему все так получилось? Когда?

Не поднимая лица, она долго смотрела на коротко стриженные ногти на своих руках. Обрезала длинные? Зачем? Приготовилась умирать?

— А где мой рюкзак? — вдруг спросила она о предмете, о котором почти ничего не помнила и сама же удивилась. О каком рюкзаке она говорит?

— Что вы имеете в виду? — Доктор настороженно поджал губы. — Вы, вероятно, бредите. Я назначу вам дополнительное обследование и пришлю психолога.

За его спиной, в дверном проеме, почему-то двоился больничный коридор. Марика нахмурилась, долго о чем-то думала, затем посмотрела на свои руки, еще раз на окно, резко подобралась, сбросила с ног тапочки и рванулась туда, где шевелил длинными пальцами у двери серый туман.

Ее ждет несуществующая подруга. Машина разбита. Ей только что диагностировали непонятную, но страшную болезнь.

Потихоньку терялось ощущение реальности. Она снова шла в сапогах, но теперь на босу ногу — на ступнях натерлись волдыри, а лицо обтекали серые клубы тумана. Где конец этой дороги? Где правда?

Непонятные слои. Погружение все глубже.

Неужели она все еще в больнице — спит и видит, как бредет в тумане? Неужели просто не хочет просыпаться? Почему едва помнит, чтобы было до этого, и почему так судорожно держится за лямку заплечного рюкзака? Что в нем? Что-то ценное?

Сбоку мелькнула рыжая шесть.

— Арви? — вскрикнула Марика и пристально всмотрелась в муть. — Арви?

Она зовет кого-то знакомого? Да, сервала… своего сервала.

— Арви!

К ней медленно приблизилась тень. Подошла ближе. Рыжая шерсть, вспоротый забрызганный кровью бок, заляпанная грязью морда и злой красный блеск в глазах. Хищник. Раненый спятивший хищник. Более проводник не в средний, а в нижний мир.

— Мне еще рано, — не осознавая собственных слов, глухо объяснила ему Марика, спешно отвела глаза и словно сомнамбула двинулась прочь.

— У нее сломалась шпилька! Вы видели? Ужас!

— И стрелка на колготках. Как можно в таком виде на сцену?

Марика ощущала, как поднимается по ступеням, где ей собираются вручать неведомую премию.

Меньше всего ей сейчас хотелось премию — очередную бумагу, в которой написано непонятно что. Не надо бумаг, не надо диагнозов, ничего не надо.

Шепталась позади толпа — многочисленная аудитория, наблюдающая за ней, идущей на заклание, словно толпа стервятников. Но, повинуясь секундному импульсу, вместо того чтобы взять протянутый лист в руки, Марика прошла мимо холеного ведущего и под разочарованное улюлюканье толпы спустилась со сцены. Не глядя на лица, вышла из зала.

Ей отчаянно хотелось писать.

Рядом снова стоял рюкзак. Кажется, на ногах были носки — стопы не болели. Вокруг все так же клубился туман, под ногами стелилась хрустящая желтоватая трава.

Писать. Писать-писать-писать.

Оглянувшись, она увидела унитаз — близко, всего метрах в пяти. Под его крышкой что-то нездорово булькало.

Марика быстро подхватила поклажу и пошла от одинокого страшного унитаза в противоположном направлении, почти позабыв, куда двигается.

Ричард с девушкой подошли сзади. Когда она остановилась, чтобы попить воды. Кажется, ее даже похлопали по плечу.

— Она лучше, чем ты, — говорил бледный, но одетый все так же вычурно Ричард с виноватой улыбкой на лице. — Я собирался тебе сказать. Просто никак не мог решиться. Ведь это грубо, говорить кому-то, что ты такой нелепый в своих попытках казаться умнее. И как можно так плохо подбирать к блузке юбку? Нет, Марика, ты как была нищенкой, девкой со дна, так ей и осталась. И сколько бы ты ни прикидывалась роскошной королевой, всегда будешь дворняжкой с побитым и злым выражением на морде. Конечно, я не мог провести с тобой эти две недели, не мог себя так невежливо принудить, понимаешь?..

Она прошла мимо них — усталая и равнодушная, даже не взглянув на заменившую ее пассию.

Следующие метров сто (двести? пятьсот?) Марика шла, не обращая ни на что внимания. Сознание почти отключилось, вошло в защищенный безэмоциональный режим, пыталось защититься от сбоев. Слишком много всего, слишком много.

Глаза смотрели не на туман, а на сухую шелестящую траву под подошвами, ноги шагали, не выбирая направления. Она давно сбилась с него — с направления (если оно вообще здесь существовало), и теперь молча смотрела под ноги.

А сбоку лаяли собаки: зло рычали, провожая подернутыми бельмами глазами. Доносились звуки выстрелов, пахло дымом — нездоровым и сладковатым; такой идет, когда жгут покойников.